исповедь

удостоверилась: родная душа, и уронила свою голову на ее плечо, влажное и соленое. И сколько они просидели так вдвоем? - довольно долго...
- Все Быки ушли, - грустно вздохнула Нюра, - и мамка моя, две недели, как ушла.
- Что? - Антонина отстранилась от нее, - "мамка - значит Маруся!" - глупо переспросила, - куда ушла? - да не глупо, ей просто необходимо было удостовериться: ее уже больше нет, что состоялось справедливое возмездие еще на этом свете.
- Болела долго, парализованная пролежала почти...
- Стой! - энергично прервала ее Антонина, - десять лет, да?
- Это вам Ленька прописал? - подтверждая ее предположение, в свою очередь спросила Нюра.
- Нет, дорогая, нет! - Антонина торжествовала? на чужом горе ("ну и пусть!" - у меня свои счеты! - "каждый год за год мучений моей доченьки! а за себя я и на том свете истребую!.."
Нюра сжалась в комочек, - она поняла, о каких счетах шла речь, и Антонина поняла, что та поняла, поэтому примирительно положила руку на ее колено.
- Но ты-то здесь ни при чем, дети не в ответе за своих родителей, - она так сказала, но совсем так и не думала.
- А я уже ответила, - простодушно подтвердила Нюра невысказанную вслух ее мысль.
И рассказала свою, довольно безобразную историю, которая сама по себе могла быть неординарным, интригующим изложением даже под сокрушенным эпиграфом: "чего только в жизни не бывает!" - но, но не для Антонины, вдосталь нахлебавшейся своих "кислых щей"; Антонина, принужденно, подставляла одно, лоханью, ухо под чужое усталое журчание, другим, крючкастым, цеплялась за какой-нибудь убегающий круг от наиболее острого памятного камешка. Эдакое состояние муравья в неостывшем янтаре - это если мыслить высоко; таракана в мучном клейстере - если ближе к правде жизни. Вот он ("ну и что?.." - скелет чужой правды жизни...
Нюра выехала из Васеево в Оренбург к матери, где та работала буфетчицей на вокзале. Нюра закончила десятый класс и до беспамятства влюбилась в красивого шофера, и заказали суженые подвенечное платье в кружевах, и черный строгий костюм, и новые туфли, и все необходимые по такому случаю мелочи, - жених зарабатывал неплохо, мать тоже сумела поднакопить. И вот однажды, в неурочный час Нюра возвращается домой и находит в постели свою мать и жениха в доску пьяных. Она не выдерживает этой самой правды жизни и вербуется в Сибирь на комсомольскую стройку, и, что там греха таить, в отместку что ли? кому? чему? ведет себя так, что детей у нее не может быть уже никогда. Тем временем приходит телеграмма, что мать при смерти; Нюра выезжает на похороны, но находит мать полностью парализованной до поясницы. "Ну - такое пекло!.. ("Нашла перед кем вздыхать!" - так подумала Антонина). - И целых десять лет!.." Устроилась она банщицей напротив дома, чтобы почти постоянно быть рядом, мать тяжелая - сама не поворочаешь, поэтому Нюра старалась приваживать к себе мужиков-бомжей, но и тех надолго не хватало...
"И то правда, - рассуждала Антонина, - по шесть мужиков еле управляются с одним гробом, а в остатке, - помнится ее тогда поразила телевизионная передача о поисковых отрядах, хоронящих останки бойцов еще со времен Великой Отечественной, - череп и несколько косточек в мешочке размером с авоську, вот и весь результат, этой самой правды".
- Правда в смерти! - философски подытожила Антонина Нюрин монолог, и та благодарно закивала головой, за что?.. за философию, вместо конкретного разговора о ее матери, и о матери ли шла речь?.. о животном! Вот за это-то умолчание и трясла немытым локоном Нюра.
- Боялась, - продолжила Нюра, - как расскажу про дядьку Сашка, да Господь позаботился, вовремя прибрал его, кто знает, каково ему там теперь, простил не простил, а нам молиться за него осталося, - она перекрестилась, - Господи, прости все его прегрешения...
Антонина подозрительно скосила глаза в ее сторону, - но нет, чисто все, искренне, истово, как у бабки Акулины, - и она ласково погладила ее руку от плеча до кисти, все еще выдававшей в ней, истерзанную, но молодость.
- Не надо, Нюра, я все знаю...
- Нет! - совершенно неожиданно и скоро воспротивилась Нюра, бухаясь перед Антониной на колени, неуклюже и наверное больно из-за ступенек, - так мамка перед смертью наказала, просить перед тобой прощения за правду!.. Я исповедалась, батюшка сказал сделать, как она велела, - и чтобы, вероятно, опередить ее возражения, выпалила на одном дыхании, - в Шверине, когда немцы ворвались в комендатуру, дядька Сашка их перестрелял, а потом бросил гранату в кабинет своего командира, он не знал, что там и сестра твоя была...
- Не спеши, - остановила ее Антонина, - коли уж заговорила, то давай по порядку.
Нюра успокоилась, села на прежнее место, в общем-то главное она успела сказать, и теперь, отвечая на дополнительные вопросы Антонины, добросовестно ковырялась и в своей памяти, и в памяти матери, и в памяти ее подружки, так любившей дядьку, и задним числом благодарила мать за тогдашние нудные подробности, длинные, как сами зимние вечера, вяло уползающие в сон.
- А хочешь, - она обнаружила румянец под темным оренбургским загаром, - я тебе документальный фильм покажу, на словах. Я такой фильм сняла про героического дядьку, только перед сном, посидим, выпьем, поговорим, ляжем, свет погасим и я покажу, ладно?
- Ладно, - согласилась Антонина, удивляясь тому нетерпению, которое и в ней возникало, - фильм про Быка, надо же, как интересно, чего еще он там навытворял в бурной своей молодости?..
Нюра оказалась на удивление рукастой. Дом весело загулял парусными занавесками, наполнился свежим яблоневым, - ("от Васьки, через забор?", - воздухом, на влажных, матовым зеркалом, полах, закачались острыми зазубринами южные пальмы, живописно: комнатный фикус и берег Черного моря (неосуществленная мечта голубого детства), - "уже кино!" - на кухне булькала кастрюлька, скворчала сковородка, шипел чайник, надрывался дверными стонами холодильник, - ("и зачем силу прикладывать? отпусти, дверь сама и закроется, деревня...", - молодой, энергичный дух носился по комнатам то с пылесосом, то с ведерком и половой тряпкой, то просто так с круглыми глазами для расходования излишнего пара, и главное: ни одного вопроса - все сама, - наконец закруглилась.
- Пригляди, за плитой! - Нюра раскручивала рукавные баранки на покрасневшие руки, - магазин знаю, мимо проходила, одна нога там, другая здесь.
"Какой приличный дом, - как бы внове озиралась Антонина, - и все это задаром жирному поросенку, с подходящим именем: Борис? Может, Нюре отписать? - Безнадежно отмахнулась, припомнив давние мытарства. - Прописка и прочее, был бы жив Бык, другое дело, сбегал бы к Ребре... Тьфу, типун мне на язык, нет ее, - испугалась, - они там сейчас вместе? - вот каким сложным (но, не зря!) путем она снова возвратилась к мысли о свече, - куда ж она запропастилась?"
Антонина подошла к шкафу, машинально открыла дверцу, и - о, чудо! - на выскобленной полке рядышком покоились, - иконка, огарок свечи, и, - она спешно развязала узелок платочка, - та самая слезинка ее Людочки.
- Нюра! Какая ты прелесть, Нюра!
А та уже вернулась из магазина с бутылочкой. Антонина припала к ней, расплакалась, зацеловала, запричитала, - получалось, что настоящая встреча их только что и состоялась, с таким смешным опозданием.
- Тетка Тоня, ты только сейчас признала меня, да? - улыбалась Нюра простодушно и доверчиво.
- Да! Да! - радостно соглашалась с ней Антонина, - прости, меня дуру старую...
Выпили они, и как славненько все начало складываться: Антонина подвела Нюру к шифоньеру, выудила из левой полутемной глубины Быковский китель с орденами, - нежным хрустальным, благодарственным звоном пропели награды, находящие достойное себе пристанище.
- Это тебе на память, от любимого дядьки! - сказала Антонина.
- Правда? - всплеснула руками Нюра; да что там руки, глаза, глаза ее загорелись в искреннем восхищении; огрубевшие ее пальцы, но так нежно, коснулись потускневших личек, что те засветились, заиграли рубинами, забили в победные литавры, как тогда в парке, в день Победы.
- И вот еще, - Антонина извлекла из ящичка шкафа тетрадку, развернула, обнажая пожелтевшие страницы с исчезающими линейными пересечениями чужой далекой судьбы, - тоже правда, может ты разгадаешь?
Нюра смутно помнила Эрну Христиановну, но тетрадку приняла с трепетом, как человек, познавший, что такое горюшко.
В окно постучались, и не дожидаясь ответных знаков, порог дома перешагнули двое: потный, запыхавшийся Борис и с ним, долговязый, высушенный, при галстуке, интеллигент, в мятом костюме, в прыгающих очках на подвижном хряще судорожно морщащегося носа.
- Чё откладывать до завтра, решил сегодня, а тут и друг-юрист под руку попался, чтобы все, как договорились, - по закону, не возражаете? - сказал Борис.
Антонина понимающе усмехнулась, - "ну и чутье у парня!"
- А ты вот познакомься, племянница моя - Нюра, прилетела неожиданно.
Бедный Боря!.. Капельки на его перегретом лбу забегали, зашипели, превращаясь в пар.
- Я говорил! Я говорил тебе, что как будет? Говорил? Видишь? - он наступал на испуганного друга, чтобы бульдозером вдавить его в стену, - еще и чернила не успеют просохнуть, как набежит родственничков видимо-невидимо, и откуда только возьмутся, говорил?
- Говорил, - беспомощно и обреченно друг стукнул каблуком о плинтус, - можно и по другой схеме, ей все равно должно быть...
Борис перенаправился животом на Антонину.
- Или уже передумали?
- Я вообще не думала! - отрезала Антонина, уж она-то и не собиралась его "пужаться".
Бедный Боря, он уже выстроил свое новое, уютное, семейное гнездышко, уже и сбегал к молоденькой женушке, и как восторженно заблестел он на вершинах ее глазок, облачаясь в настоящего героя-мужчину-добытчика: ах! как ловко он все устроил, и вот - на - тебе - сомнения, срыв вниз, нет уж - ни шагу назад!
- Сядемте! - Борис подгреб неводом руки к столу; в неводе - необходимые, и одна лишняя Нюра, которую бы за борт, но он себя сдерживал, и в тоне тоже. - Спокойно! Спокойно, вы сказали, что отписываете мне дарственную, за последующую достойную услугу, так?
- Так! - согласилась Антонина.
- А если так, то, - он решительно подтянул взглядом к центру стола верхнюю пуговицу пиджака друга-юриста, - надежнее, с юридической точки зрения, совершить акт купли-продажи, по сути это ничего не меняет, но тут уж комар носа не подточит.
То, что для Бори так важно, для Антонины - все равно, - жалок Боря и смешон.
- Выглядит это так, - под одобрительными глазками друга, он ударился в подробности, - мы подписываем акт купли-продажи на сумму в десять тысяч рублей, - друг кивком подтвердил немой вопрос: "не мало ли?" - "нормально!" - и расписку, по которой вы получили означенную сумму, от сегодняшнего числа. Вы меня поняли?
Нюра не поняла.
- Только деньги вперед! - выпалила она, повергая в неописуемое смятение обоих друзей.
Антонина тут же сжалилась.
- Я поняла!
- А где вы жить будете? - справедливо заволновалась Нюра.
- А я к тебе в Васеево, - поправилась, - в Оренбург уеду.
- Правда? - радостно подпрыгнула на стуле Нюра, захлопала в ладоши. - Вот здорово! Вместе! У меня там свободная двухкомнатная квартира, заживем!
- А как же услуга? - сбитый с толку Борис тревожился по-своему, - насколько я