исповедь

вскрикнула так, что этот серьезный начальник улыбнулся, и снова потянулся к кепке, но на полпути остановился, - излишне, он уже все сказал.
Лошадка подняла морду и скосила на нее свой мудрый, зеркальный глаз, - она тоже знала, что ее муж никак не хотел садиться на трактор; она затрусила мелко и молчаливо, предоставляя телеге (несмазанными суставами) извещать кур о приближающейся опасности, - но это тебе не трусливые люди в городе, шарахающиеся в стороны от несущихся по асфальту автомобилей, - они-то себя уважали.
И Кукла тоже, - она тоже себя уважала.
Когда Мамо страдальчески воздела в небо руки, что вот, мол, наказание какое: никудышная невестка опять не справилась с заданием, Кукла небрежно сунула в карман ее кофты денежную кучку; Мамо надолго застряла в доме, на зуб что ли пробовала бумажки? а когда вышла, но навстречу ей уже перебирала ножками Маруся с завсегдашней своей сумкой, и когда они встретились на серединке аллеи, Кукла сказала так громко, и так небрежно, что они опешили:
- Мамо! Пусть Маруся носит молочную продукцию в общежитие, ежедневно ("вот так!", все равно мимо ходит, на вахту, деньги будут отдавать сразу, без сдачи, я договорилась, пусть только скажет, что от моего имени ("забегу и договорюсь о таких подробностях, ребята не подведут, уверена!". А я выхожу на работу в больницу ("примут ли? - ничего!", у меня образование, я - фельдшер, я закончила медицинское училище! не то что некоторые...
Они - аж присели от такой тяжести, и она им еще добавила такого довеска.
- И Саньку я на работу пристроила! - командиром взвода, на нефтебазу!
Не переборщила ли? Ну и пусть... Хлопнув калиткой, она уходила на любимую кочку, - она успела краешком глаза ухватить то, что сотворила с Марусей. "Не та собака, что лает, а та, что..." Она оставляла за спиной злейшего врага. Успокаивая себя очередным, - "ну и пусть! - она пыталась заглянуть за горизонт, сегодня совсем близкий, - не я первая начала, и со мной лучше не связываться!.."
Правда, случилось на светлом фоне ее победы крохотное, серое пятнышко, которому можно было бы совсем и не придавать значения, если бы - не колдовской вид пастуха под капюшоном, с хлыстом в одной руке и сучковатой палкой в другой, и, главное - брошенная им под ноги глухая (как из пророчества) фраза.
- Возненавидела! Теперь только резать...
Потому, что возвращалось с пастбища стадо, и Вишня, издали заприметив Куклу, и опустив голову, бросилась за ней вдогонку; гнала до самой калитки. Глаза ее наливались кровью...
Бык моментально загорелся от полученной информации, закипел и испарился, а когда вернулся, в глазах его еще тлели уголья, в руках он держал бутылку с сургучной головкой.
- Точно!
Оказывается, к новой должности прилагались служебные полдома (на двоих с начальником, - входы с противоположных сторон), два сарая (один из них сенной) и огород, и даже летний водопровод от пожарной башни, которой негласно можно пользоваться не по прямому назначению, главное, чтобы уровень в ней должен быть всегда: в любое время суток, - и отвечать за нее (него) будет сам Бык.
Пили в своей комнате, шушукались, как бы тихонечко подпевали размерено бубнящей Мамо перед иконами в углу. Молилась она два раза в день: утром и вечером, согбенно затихала, склонив головку в платочке набок, и очень сердилась, когда кто-нибудь не вовремя пробегал за ее спиной; Марусю с Нюрой на это время вообще она изгоняла из дому, смешками цепляющихся к ее старческим пережиткам, - так считали все дети, но если мужчины предупредительно помалкивали, то Марусю нет-нет да и прорывало по этому поводу: "Да чево ты все крестишься, а счастья как не было, так и нет!.."
И вот неожиданно, в тот момент, когда паузы во всем доме, вдруг, совпали, отчетливо прозвучало ругательное слово:
- Бл...!
И еще раз (без ошибки!) повторилось в громкой фразе:
- Уйди, бл...!
Приложив настороженный палец к губам, Бык на цыпочках подошел к двери, заглянул за занавеску, и... зашелся в истерической, с трудом обеззвученной, тряске во всем теле, и подозвал Куклу.
Пепельная Мурка, задрав трубой хвост с пушистой метелкой на конце, блаженно щуря глазки и выгибаясь туловищем, ластилась к ногам Ма-мо, не понимала, дурочка, неподходящности момента; Мамо мелко лягалась, но безуспешно, и ее терпению наступал ругательный конец, и когда Кукла неосторожно прыснула, она топнула ногой всему живому и вышла; а Бык рыча сгреб Куклу в охапку, отнес на кровать, и без ухищрений от чрезмерного скрипа сделал с ней такое, отчего у нее закружилась голова, и то, что она отметила про себя, - впервые он доставил ей удовольствие, какого еще ни разу не было с их первой ночи, - может о таком (матросе) намекала ей Ребра...
Утром ее не разбудили, а проснулась она от мелкого дребезжания стекла в окне, - так стекло откликалось на ворчание автомобиля; она выглянула; в кузове мебель: стол, стулья, шкаф, какие-то ящики, Иван, кряхтя, принимает из рук Якова огромный узел.
- Ты бы двигатель заглушил, - говорит он.
- Аккумулятор надо менять, - отвечает Яков.
- А где молодка? - спрашивает Иван.
- Пусть поспит, но и будить пора, - соглашается Яков, - кровать, буфет у нее, Мамо отдала...
Говорили о ней без издевки: тепло и буднично, как о маленькой, как говорил папа маме, еще до войны... Она выбежала на крыльцо.
- А вот и я!
В распрямившейся фигуре Ивана растянутый по слогам, щербатый, желтый от самосада, восторг:
- Кукла!..
Мамо вынесла кружку горячего молока и хлеб, большим таким ломтем, и тоже еще горячим; братья догрузили кузов, пояснили, что сам Бык оформляет документы; выехали, - Кукла в кабине рядом с Яковом, на тряском, жестком сидении: на почерневшей, откровенной фанере. Перед посадкой Яков прошелся по ней тряпицей.
- Не бойся, полированная, следов не оставляет.
Странно он крутил баранку: частенько заваливался набок, тянулся и щурился в небо, и тогда автомобиль нервно рыскал между утрамбованными колеями, - поэтому и трясло. Перехватив ее недоуменный взгляд, пояснил:
- А-а?.. После контузии. Облака по-над дорогой повиснут, а мне все люфтваффе кажется... Снаряды возил, раз так шандарахнуло, очнулся метрах в тридцати от дороги в кустах, а на сиденье, куда что подевалось, ни машины, ничего, воронка посередь дороги, и я в кустах, да звон в ушах. И целехонький, - месяца два рот не закрывал, а потом ничего...
И бывает же так: справа - чистая степь, слева - чистая степь, посередине - дорога двойной ниткой, - это - внизу, вверху - справа - чистое небо, слева - чистое небо, посередине, над дорогой, - колонна облаков - самолетов: с хвостами, с крыльями, - разные, - и добрые, пампушечные, и вытянутые, злые, как и дети Мамо, парами: почему-то у Быка с Марусей больше общего, чем с другими братьями, даже внешне. Умный Яков верно перехватил ход ее мыслей.
- Он с детства такой, в драку ввяжется, до победы, или до смерти, пока не свяжешь, сам никогда не остановится, куда теперь, война-то и его отрепала, не тот гонор теперь, а что кружкой я его, - он усмехнулся, - так это его отец к ней приучил.
- А что с отцом? - спросила Кукла.
- Сгинул в степи, как раскулачили, так и сгинул, было б чего кулачить. Меня и в армию-то из-за него не брали, если б не война, и Ивана... а Санька сбег в Сибирь, скрывал происхождение, вот и дослужился до начальника штаба батальона. А Ивана в первом же бою окружили, так и попал рабом на норвежские плантации. Ох, и хлебнул горюшка, жалко его, ох, как жалко.
- А Санька? - невпопад спросила она что ли? потому что так тряхнуло, что она головой чуть ли крышу не пробила.
- А чего с ним будет. Ты ему уступай для видимости, а так гни свою линию, не то заведет, откуда Макар телят не гонял...
Приехали.
О! Какое это пьянящее осознание - хозяйка! "А это куда? а это? может поближе к окну? или сюда? как скажешь..." - и все это так неподдельно серьезно. Иван плотничал ловко, - с любовью такой, что подчас исчезала из глаз тоска, - жаль ненадолго, - пока деревяшечка под его снайперским прицелом не занимала единственного, положенного ей места. Невидимый запах свежей стружки отчаянно боролся с его сизыми махорочными струйками, и, надо сказать, побеждал их, несмотря на подмогу со стороны плесени нежилого помещения. А когда, объявившийся Бык, прошелся известью снаружи дома, и голубоватым меловым раствором внутри, зазвучала настоящая музыка; Кукла, пронизывающая булавкой со шнурком сморщенные лица занавесок, замерла в очарованном томлении... Пришла Мамо с детьми, и вот, что самое примечательное в ее приходе, - центр вращения, новой жизни, ни на толику не сместился в ее сторону. Хозяйкой  оставалась Кукла, а Мамо - гостьей, хотя и расторопно захлопотавшей по поводу обеда. "Мой дом! - радостно пела в такт, и в душе, Кукла, - это мой дом! Это не казарма, в нем нет ни одного чужого человека, только - я и мой муж. Это моя семья, пока из двух человек, но скоро, скоро нас будет трое, четверо, или может быть еще больше..." Что-то сказала приятная молодая женщина и принялась мыть окна, и когда она их распахнула, музыка усилилась, а она кому-то махнула рукой, и в ответ, в одно из них въехала большая, знакомая голова начальника нефтебазы - Перминова Николая Ивановича (вечерняя информация Быка), свою жену он назвал Любой, - это он установил патефон на табуретку под окном, и теперь, покручивая ручку, менял танго на вальс, - засмеялся.
- Так моей душе угодно!
- И моей тоже! - подхватила Кукла.
- А моей не угодно! - интеллигентно возразила Люба, - называть вас Куклой. Для меня вы - молодая, красивая женщина, и я вас буду звать - Тоней, можно?..
Кукла, конечно же, согласилась, но почему-то от нее дохнуло холодком какой-то опасности, не такой жестокой и примитивной, как от Маруси, - более мягкой что ли, но не становящейся от этого меньшей. Она что-то преподавала в школе, имела высшее образование (из той же вечерней информации Быка). Может быть потому, что начала нескромно с возражения (хотя и вполне оправданного для учительницы), может быть потому, что она не уступала ей внешними данными?.. если не считать того, что была старше, - но двигалась грациознее, и вообще вела себя совершенно раскованно, несмотря на то, что находилась в чужом доме, - пусть даже и под одной крышей и через общую стену, - но все же - в чужом...
Были еще двое мужчин, уже из подчиненных Быку, в помощь Ивану, подправивших штакетник палисадника и исчезнувших в черном зеве сарая для того, чтобы стуком по дереву размножится до невероятного количества. Когда они притихли и вышли на свет, чтобы стряхнуть с шеи и плеч сухие, колючие травинки, то Кукла еще долго, независимым, вторым сознанием ждала, когда же появятся остальные тридцать богатырей из сараевой пучины. Как хорошо...
На сдвинутые столы на скрещенных ножках под общей скатертью накрывали уже в предвечерней дымке, тянувшейся к ним от поселка; за небрежно исполняющим обязанности дверцы печки - жерновым кругом - жарко малинилось пламя; из двух котлов тянулись невероятно вкусные парки, над трубой они сливались с дымом в единый, толстый, серый, мохнатый, прожигаемый несущимися искрами, жгут, а выше конька ее дома, жгут плющился набегаемым ветерком, истончался и истекал дальше в степь новой дымкой, - для кого-то (смотрящего издалека) может быть и старой, без разрыва, но для нее теперь это центр всей земли, - ее дом, - и отсюда