участие.
Из того, как был построен разговор, он понял, что процесс, в который его вовлекают, требует значительной доли доверительности со стороны его нынешнего руководства. Это льстило ему. Но для чего увольняться? А именно так был поставлен вопрос, в случае если он примет предложение. Разве не может он контролировать процесс, оставаясь на своем месте? Нет. Связь предприятия со структурой, в которой он работает, не должна быть столь очевидной. Сейчас многие уходят с престижных мест, чтобы выжить. А если выживание к тому же связано со значительным ростом благосостояния? Это уже другой вопрос, не правда ли? Министерство должно сохранить свою командную роль в отрасли. А для этого необходимо, чтобы оно было финансово состоятельно и не зависело исключительно от бюджета, который в ближайшее время едва ли будет хотя бы удовлетворительным. И что не менее важно, люди ему – министерству - преданные также должны быть сохранены.
Парадокс, но именно сейчас, когда кризис очевиден, открываются невиданные возможности. Законодательная власть еще не проснулась. Там еще полно романтиков. Но придет день - и он не за горами, - когда там не останется альтруистов, и время сочинять воззвания уступит времени делать деньги.
К этому времени надо быть готовыми.
В этой беседе он принимал пассивное участие, хотя прекрасно понимал, что она, за своей видимой непринужденностью, обращена к нему в первую очередь. Иногда собеседники прерывались, чтоб выпить по рюмке, не слишком изощряясь в произнесении тостов. Он соглашался, делился своими наблюдениями, чувствуя некоторую неловкость в присутствии своего начальника, обычно не ощущавшуюся им во время докладов и разговоров в кабинете о делах министерских.
В некоторых министерствах эти процессы уже идут. Но там превалирует больше забота о собственных карманах. Возможности раздаются – а сейчас раздаются именно возможности – родственникам, друзьям и так далее. Раздаются задешево. О государственных интересах думают мало, ну, или, скажем, недостаточно. Недальновидно. Мы же видим этот процесс несколько по- другому….
«Обдумай предложение не торопясь, подготовь семью, хотя, сам понимаешь, в детали ее посвящать едва ли стоит. «Бизнес…- шеф запнулся, произнося слово еще недавно в кругах, к которым он принадлежал, было едва ли не ругательным. – Это – законный бизнес, но не терпящий суеты и шума. Возможности влияния на законодательную базу, чтобы его законность не вызывала сомнения ни у кого, у нас есть». Он помолчал, оценивая, сказанное и добавил: «Не спеши, но и не тяни с решением. Организация процесса потребует усилий компетентных людей, его организацию нельзя доверить простым исполнителям». Слово «простым» он выделил в своей речи, как бы заранее причисляя его к своему кругу. Как оказалось впоследствии причисление его к кругу избранных носило относительный характер.
Роль третьего лица в этой встрече также была вполне определенной и понятной. За ужин рассчитывалось именно «оно», и это были отнюдь не наспех напечатанные заменители денежных знаков.
К разговору в семье он готовился тщательно. Преодолеть убеждение в значимости его места в министерстве – post советский синдром - перед материальными благами, которые сулила новая работа, было нелегко. Да и степень этих благ, он тогда едва ли мог оценить – а она, как оказалось, превосходила все мыслимые им тогда размеры.
Аргументы, которые он приводил в семье, ему казались убедительными, но понимал, что только результат может убедить окончательно. Быть значительным в глазах окружающих, от пребывания на высокой должности мужа, для его жены в то время виделось более престижным, чем свобода от денежных затруднений.
Меньше года работы на новом месте оказалось достаточно, чтобы семья переехала в новую трехкомнатную квартиру. После чего даже намек на упреки об утраченных должностных позициях в Министерстве ушел из разговоров в семейном кругу. Атмосфера вокруг менялась, что также содействовало корректировкам на уровне менталитета.
…………………………………………………………………………………
В те дни, он продолжал работать автоматически, но так же безошибочно, как и раньше.
К сочувствию, высказываемому всеми сотрудниками, от уборщицы, до Генерального, относился сначала с долей благодарности, затем с внутренним раздражением. Однажды Генеральный подошел к нему в коридоре и, смущаясь, сказал, что надо бы поговорить, и что лучше после работы. Смущение, которое он рассмотрел, говорило о том, что речь пойдет не о работе. Во всем, что касалось работы, Генеральный был неуязвим для проявления каких бы то ни человеческих чувств.
Но речь пошла именно о работе, хотя и в неожиданном для него аспекте. В кабинете Генеральный предложил ему закурить, и некоторое время, пытаясь перебороть себя, кружил вокруг его состояния. Потом остановился: «В общем, извини, но вынужден сказать… Тебе придется уйти от нас». Он воспринял сообщение без особых эмоций. Он и сам представлял себе, что его карьера и перспективы потеряли смысл, от которых окружающий его мир вовсе не собирается отказываться, но совсем не ожидал именно тех аргументов, о которых услышал от Генерального.
Он поднял голову и посмотрел на Генерального. Тот отвел глаза в сторону. «Понимаешь,…я не справлюсь с проблемами, которые у меня возникнут, если ты останешься. Ты же знаешь, на чем и на ком завязан наш бизнес. Родственники, знакомые, все связано - повязано. В общем как в лучшие времена… - начальник говорил, непривычно запинаясь и жестикулируя. Из разговора он понял, что на Генерального нажимают за его нежелание отказаться от судебного разбирательства, за неуступчивость. Он отнесся к участию Генерального в процессе травли без неприязни, тот не предлагал ему уступить, а просто предлагал уйти. «Если ты еще воспринимаешь наши отношения, я дам тебе рекомендацию на фирму к знакомому». Он не стал становиться в позу и в знак согласия кивнул головой.
Потом состоялся суд, его адвокат был настроен оптимистично, он нашел неких свидетелей, выступление которых должно было разбить линию обороны обвиняемых, и показать произошедшее в истинном виде.
Но свидетели не явились.
…………………………………………………………………………………
К шоку от потери близких результаты судебного слушания добавили шок от безысходности и сознания собственной мизерности в этом мире, с которым, казалось, так удачно у него складывались отношения, беспомощности перед стеной, которую олицетворяли егО оппоненты. оН чувствовал себя бессловесным предметом, неким артефактом, который поставили на камине, и, не предполагая, что обездвиженный и бессловесный, оН может что-то чувствовать, ощущать, переживать.
Как ему показалось, егО оппоненты даже не испытывали по отношению к немУ неприязни. Лично к немУ… Им просто надо было перешагнуть все это, все произошедшее с ниМ при их участии. С их стороны это была просто некая неловкость, которую надо было … нет, не исправить, а скрыть.
На процессе закон, должный выносить решение максимально формально в соответствии с Буквой, в нем прописанной, был компенсирован прислонением друг к другу родных, друзей, близких обвиняемых. Некая неартикулированная связь, перспектива взаимовыгодных отношений, взаимное понимание, которое устанавливается всегда поверх и помимо каких-либо законов и формальных критериев, доминировали на процессе. В какой-то момент в зале суда во время процесса емУ даже показалось, что они перемигиваются друг с другом и с судьей. оН перестал смотреть на участников процесса.
Этим взаимным обогревом и была компенсирована неразвитость социальной, гражданской жизни государственного новообразования, которое только начинало свой путь на политической карте разношерстого мира в качестве молодой демократии. Но принципы демократического злоупотребления служебным положением в жизни молодой демократии уже действовали.
Очевидное было поставлено с ног на голову. Новая демократия жестко заявила о своей готовности любыми средствами защищать своих сторонников – списки прилагались.
оН переживал ощущения давнего сна, зримость которого так и не была выражена пробудившимся в конце концов сознанием. Сон и запомнился противостоянием силы ощущения и отсутствием образности. оН словно дышал воздухом из различных геометрических фигур, лишенных телесности, но, в то же время, колющие и режущие они входили в неГО с каждым вздохом, наполняя и царапая легкие ощущением тесноты и беззвучного скрежета.
Тогда оН постарался поскорее избавиться от воспоминаний об этом сне. Навыков остановиться и осмыслить привидевшееся не имелось – жизнь живых беспечна. Ведь сон – это сон, это – сон, это – сон.… Сон, видение могли что-то значить, а могли не значить ровным счетом ничего. Павлов в то время был ближе, чем Фрейд и иже с ним.
Чего не хватило тогда: сил, разума, смелости, времени, наконец, чтобы оглянуться назад - назад ли? … а может время, которое мы пытаемся провести течет к нам из будущего? - … оглянуться на то, что остановилось, замерло, затаилось и понять, - что понять?- понять раньше, чем время перестанет иметь значение. А если бы и остановился, изменило ли бы это что-то? В неясных, болезненных состояниях грезилось еМУ разрешение этой смуты.
Но вот сновиденье вернулось, неся образность в избытке уже наяву, напомнило о себе. Недомысленное, не понятое тогда – вернулось болью наяву, в той единственной тогда из известных еМУ реальностей.
…И оН ощутил свою вовлеченность переживать эту боль вечно лишь бы не заглянуть в корень страдания, в ситуацию, которую, очевидно, сам же и создал, и в которой всегда уже поздно.
оН всегда знал, что это может случиться. Но ведь, конечно, не завтра, не сейчас, НЕТЕПЕРЬ, а еще лучше НЕСНИМ и НЕЭТО. Надежда вела еГО в дурную бесконечность…. Но с ней емУ было вполне тепло, уютно, и грязно, как в старом халате.
И в этом оН ничем не отличался от окружающих егО людей, которые ведут о страданиях бесконечные и бессмысленные беседы, обсуждают, кто счастлив, а кто нет, есть ли законы счастья-несчастья, удовлетворяя тем самым свою неизбывную потребность наделять мир определенным порядком. Порядком, при котором счастье или несчастье выпадает не в силу слепой прихоти судьбы, а в зависимости добра и зла совершенного человеком.
Может быть, несчастье случайно, и не связано с ниМ лично, оно не вытекает из того, как оН живет, что думает, что делает. Возможно, ли вообще быть такое?
У каждого есть в прошлом то, чего он не домыслил в себе, не доделал, прервал, не остановил, отложил на будущее…. «Они - те, кто купили ближайшую жизнь за будущую, и не будет облегчено им наказание, и не будет им оказана помощь».
И все это, оставшееся … темное, неминуемое… копится и участвует в независимости от тебя в общем хороводе вещей в мире. … Копится, растет, как снежный ком, который катится неспешно чьим-то усилием по заснеженной равнине, и вдруг склон…
Ощущение дурного сна не оставляло еГО на протяжении всего этого периода времени. «Этим не может и не должно все закончиться» - чувствовал оН для себя. Но так говорят многие, а потом жизнь берет свое.
Впрочем, речь уже
