маячки машин полиции и пожарных. Последнее, что он запомнил, - в доме с жутким скрежетом рухнула крыша, подняв огромный сноп искр, почти как на праздничном салюте. Это было очень красивое зрелище.
Деревня оказалась совершенно разрушенной, бойцы не обнаружили в ней ни одного целого дома. По окраине тянулась дорожная насыпь, снег на обочине растоптали сапогами, перемешали с глиной. В стену одного из домов уткнулся «Урал», дверца его кабины была открыта и рядом валялись два трупа украинских солдат. Грузовик уже обшмонали, здесь делать было нечего.
Дальше на дороге стоял разбитый джип, его окружил отряд ополченцев. Прислонившись окровавленной головой к колесу, умирал украинец, рот его был приоткрыт и в нем таяли снежинки. Еще двое раненых украинцев лежали в глине, все внимание ополченцы сосредоточили на них. Стоял гомон, прорезаемый резкими выкриками.
- Сука, телефон где? Телефон! Карты где?
Украинцы ворочались в грязи, они тоже были все в крови, но, вроде бы, умирать не собирались. Один из них, лет сорока, с лицом, которое казалось равнодушным, слабо пытался что-то показать, другой, помоложе, только стонал.
- Ну ты понял, падла, куда приперся? - пнул старшего здоровенный ополченец, щеки у него побелели от холода и ярости. Он нацелил на лежащего на земле автомат.
- Пристрелю суку...
- Стой, не стреляй! Парни, не убивать, не убивать, брать живыми!
- У-у, падла, - взвыл здоровяк. - Телефон давай! Сука, где телефон! На спину, на спину!
Он наклонился над ранеными. Украинец попытался перевернуться, но бессильно откинулся на бок, заслужив еще один пинок.
- Движение! Движение! - заорали справа.
- Стой! Ст...
Поднялся сплошной треск автоматов. Палили минуты три, затем опустили стволы и вытерли разгоряченные лица.
- Суки. Привет Порошенко.
- Вон вышка, оттуда еще фигачат, - сказал командир, маленький и юркий мужичок с хитрым выражением лисьих глаз.
- Ну так шо?
- Да там рядом «Призраки»... Они разберутся.
- А, ну добре.
Далекое поле, поросшее кустарником, уходило за шоссе, и оттуда периодически слышалось уханье, хлопки выстрелов, гул артиллерии. Когда раздавался тонкий вой снаряда, все приседали и секунду прислушивались, взрывалось в стороне, тогда ухмылялись и шли дальше. Из горла вырывалось сиплое дыхание. Ополченцы устали.
За полем что-то горело, и клубы дыма поднимались в воздух, расползаясь в нем распухшим грибом и смешиваясь со сплошной линией облаков, словно связывая небо и землю. Разведгруппа заканчивала зачистку села. В одном из домов обнаружили ящики с продовольствием, там были консервы, банки с салом, галеты. Этому обрадовались.
- Придут танки, и мы пойдем, - сказал лисий командир.
- А когда придут?
- Да скоро должны быть, - ответил командир.
- Танки... Говорили, шо много есть танков, ну и где они все? Суки, все врут.
Где-то на фигуре командира в недрах камуфляжа ожила рация. Командир долго, по-собачьи наклонив голову, вслушивался.
- Корректировщики... Кусты... Право... - хрипела и фыркала рация.
- Вот, бля, 21 век на дворе, - с досадой проворчал командир. - А связь как в каменном веке. Парни, отработайте вправо по кустам. Попугаем укропов. «Призраки» просят.
Ополченцы приложились к оружию. Автоматы стреляли трескуче и дробно, пулемет работал более солидно, и еще что-то прогрохотало сзади несколько раз, будто доски с большой высоты кидали.
- О, арта, - сказал командир. - Арта работает.
Илья сегодня находился в дурном расположении духа — не в обычном тупом состоянии, когда все равно, а именно в раздражении. Ему с утра все надоело — и постоянные бои, и дикий недосып, и нелепые просчеты командования, которое вроде бы создало видимость настоящей армии, но на деле она распадалась на небольшие группы опытных бойцов, собравшихся вокруг исправной техники.
Исправной техники было мало, хотя руководство и говорило иное; закаленных за лето и осень ополченцев осталось тоже не так много, а новички часто, попадая на фронт, дезертировали сразу после первого боя, если оставались в живых; они погибали особенно часто. Взаимодействие между боевыми группами наладили из рук вон плохо, и победы ополченцев Илья объяснял только тем, что у украинцев, видимо, дела обстояли еще хуже.
- Башка трещит, сил нет, - хмуро сказал он. На Илью покосились неприязненно.
- У мальчика головка бо-бо, - насмешливо пропел здоровяк.
- Что, голова болит? Сейчас, у меня где-то есть цитрамон, - зашарил по карманам командир. - На тебе таблетку, Молчун.
У него опять захрипела рация, и командир отошел на два шага.
- А красиво ночью «Грады» работают, правда? - вдруг произнес здоровяк.
- Шумно очень. Рядом если оказался — глохнешь...
- Зато мощно. Каак зарядит ракетами... Видел место, куда «Градом» угодило? Все в клочья, - с гордостью сказал здоровяк. - Мощно же, да, Молчун? «Град» вдарит - хана укропам!
Илья отвернулся. «Выйдем из боя, и уеду к черту», - подумал он. - «Пусть этот придурок воюет, а я больше не могу. И плевать на контракт. Без этих вонючих денег обойдусь».
- Гля, парни, а Молчуну-то не нравится, - опять начал цепляться здоровый ополченец. - Чего это ты, Молчун, нос воротишь? Не по душе тебе, что мы укров мочим?
- Не по душе, - отрезал Илья зло и понял, что страшно устал.
- Тю! - удивились вокруг. - Смотри-ка ты. Молчун-то у нас любитель укропов. Жалко их тебе, да?
Бойцы столпились вокруг Ильи.
- А шо ж ты здесь делаешь? - спросил его кто-то. - Может, ты вообще не наш?
Здоровяк зло сказал:
- Понабирали черт-те кого. То мальчишек присылают вообще зеленых, то любителей укропов. Слышь, ты, чего ты здесь делаешь? Может, стучишь украм на нас? То-то они последнее время бьют так точно. Прямо в квадрат. А?
Бойцы загомонили, лица были злые, и Илья подумал, что его могут побить.
В это время вернулся командир.
- Так, внимание на дорогу. Скоро танки придут. Кажется, берем Дебальцево. Как придет колонна — все по машинам.
Тогда ополченцы потеряли к Илье интерес, хотя здоровяк все поглядывал на него, и Илья чувствовал, что этот разговор может иметь продолжение. «Надо бежать отсюда к черту. Это не моя война», - еще раз подумал он. Голова продолжала сильно болеть, цитрамон не помог.
Колонна подошла минут через двадцать, в ней оказалось три танка, БМП и несколько грузовиков. Она подходила рыча и чихая двигателями, от машин шел острый запах солярки и командир довольно сказал здоровяку.
- Вот тебе и танки. Теперь дело пойдет. Видишь? Пойдет дело.
В этот момент дорогу накрыло залпом, разнесло дом и два грузовика. Украинцы, видимо, засекли движение техники и караулили колонну. Здоровяк оказался прав: они били точно и атака получилась относительно удачной.
Танки начали, сотрясаясь и подпрыгивая, стрелять в ответ, очень громко и сильно, и бойцы зарылись в кашу из снега и глины, они закрыли уши и все равно вздрагивали всем телом, когда звучал залп. Перестрелка длилась несколько минут, в течение которых все грохотало и звенело, потом украинцы прекратили огонь, и сразу стали слышны стоны и крики. Убило водителя одного из грузовиков и еще одного ополченца в зимнем камуфляже. Сначала думали, что Илья тоже убит, но потом здоровяк вытащил его из-под обломков стены дома.
- Вот наш любитель укропов. Долюбился, - сказал он, волоча Илью к колонне.
Илья смутно осознавал, что его грузят в машину под низким, однотонным и серым небом, из которого только что излился такой великий гром, и куда-то везут; рядом кто-то матерился и стонал, кто-то всхлипывал и, кажется, молился, вокруг было липко и тошно. Он даже не понял, как все началось и куда его ранило. Просто он в какой-то момент стоял у стены дома, и в следующий момент он уже находился в машине, и кто-то истошно орал у Ильи над головой:
- Езжай на медицину! На медицину! У нас тяжелые, тяжелые!
Он даже улыбнулся, успев подумать, что теперь не надо дезертировать, потому что он, кажется, отвоевался, но затем его накрыло волной боли и ему стало все равно.
В медпункте ему что-то кололи, кто-то наклонялся над ним и заслонял яркий свет, бьющий в глаза, и это было хорошо. Другие люди что-то делали с его одеждой и телом и причинили ему опять сильную боль, и Илья хотел оттолкнуть человека от себя, тогда его взяли за руки и прижали к чему-то твердому и холодному. Опять куда-то везли, было неудобно.
В Донецке Илью положили в больницу и доктор быстро и небрежно осмотрел его, пожав плечами.
- В Ростов его записывать? - спросил кто-то.
- Не имеет смысла, - бросил доктор, и Илью охватило чувство благодарности к этому медику, потому что его оставили, наконец, в покое. Он лежал еще несколько дней, испытывая странное равнодушие ко всему, спал или терпел приступы боли, ни о чем не жалея и не вспоминая, только один раз у него на глазах показались слезы, потому что Илье показалось, что собака тычется ему в руку. Но это случилось ночью, и никто ничего не заметил.
Впрочем, он быстро забыл про Донбасс, лисьего командира и здоровяка-ополченца, так его невзлюбившего. Затем Илья перестал вспоминать и Батю-второго, Хромого и Карася, и уже не интересовался, возможно ли в дальнейшем поработать вместе с плотником из-под Луцка и симпатичным сторонником «Правого сектора» из Киева, и исчез из памяти Крым и майор, которого они тогда, ровно год назад, все-таки вынудили сложить оружие, приведя к части его родственников.
Наконец, настал час, когда он постепенно забыл про брата, больного отца, мать и собаку.
А как-то под вечер, утомленный особенно противным приступом боли, он задремал и вдруг увидел Таню. Он обрадовался так, как не радовался уже очень давно.
- Как же я по тебе соскучился, - сказал Илья жене. Она улыбалась. Таня подошла и села рядом, тихая, родная и совсем земная, и Илья подумал, что она выглядит чудесно. Она казалась очень хорошенькой и милой.
Жена зачем-то положила руку ему на грудь и Илье стало трудно дышать, но он и бровью не повел: Таня-то знает, что делает.
- Ты почему так долго не приходила? - спросил он, и жена ответила:
- Я пришла.
Она наклонилась и поцеловала Илью, и он, счастливый, улыбнулся, хотя этот поцелуй совсем лишил его воздуха, ну прямо как тогда, в старые времена, когда не было войны и Илья осмелился поцеловать свою девушку в первый раз.
В эту минуту он уже не помнил никого. Илья просто лежал и ждал, пока жена его спросит то, что спрашивала всегда. Илья ждал, и умница Таня сразу догадалась, чего он ждет.
- Ты меня любишь? - спросила она ласково.
Илья еще раз улыбнулся и ответил, как обычно:
- Да, да, да.
Врач, которого позвали раненые с соседних коек, выпрямился и смахнул со лба пот, поглядел на сестру, пожилую усталую женщину, и спросил:
- Что это он сказал?
- Я не разобрала, - отметила медсестра. - По-моему, он с чем-то соглашался.
- А по-моему, он сказал «да здравствует». Смелый человек. Видно, сильно душой болел за это проклятое ДНР, - задумчиво произнес врач. - Бывают же такие идиоты.
Он рассказал об этом случае знакомому корреспонденту, и в газетах появился красочный рассказ о том, как ополченцы-добровольцы умирают с аббревиатурой ДНР на устах. «Да здравствует ДНР». Сюжет передавали даже центральные российские каналы. Правда, тело Ильи из репортажей вырезали, даже фотографии не поставили - сочли неэтичным показать в эфире мертвого человека, а изображений его живого не нашли; поэтому ограничились устной
