слонов, белых и чёрных носорогов, бородавочников, буйволов, зебр, антилоп, величественных львов и леопардов.
- Чем Гриша собирается заняться сейчас или опять уедет куда-нибудь?
- Планирует в России остаться. Ему предложили хорошо оплачиваемую работу в частной клинике. А если честно, он мечтает не на приёме сидеть, а быть семейным врачом. Ты знаешь, Гриша много что умеет, и многое понимает. Он в совершенстве владеет всеми видами массажа, иглоукалыванием, серьёзно изучает народную медицину.
- Какой он у тебя молодец!
- Да. Я им очень горжусь!
- Екатерина, а можно ли обратиться за помощью к твоему сыну? У моей очень хорошей знакомой сердце болит. Может быть, Гриша поможет ей? Районный-то кардиолог уже не знает, как и лечить её, всё перепробовал.
- Телефон я тебе дам. Созванивайся и договаривайся сама. Он тебя помнит. Думаю, что не откажет осмотреть твою подругу. Сама-то как себя чувствуешь, не болеешь?
- Не болею. Бог милует.
-6-
Асфальтированное шоссе петляло между колхозными полями, разделёнными между собой лесополосами. Голубое небо с нависающими кое-где низкими облаками сливалось на горизонте с золотистым морем ржи. Уже давно прошёл Ильин день, но неугомонные ребятишки, не взирая ни на что, продолжали барахтаться в местной речке Шуйге. Чуть ниже по её течению на зелёном лугу отдыхало колхозное стадо. С двух сторон луг окружали небольшие заросли осинника, листья которого мало-помалу начинали окрашиваться в жёлтый цвет.
Колхозный УАЗик лихо мчался по дороге, везя новых жителей с их небольшим скарбом.
- У меня такое впечатление складывается, - прошептала Мария Фёдору на ухо, - что мы едем домой: на душе почему-то очень спокойно и радостно.
- Это ты просто привыкла мотаться с детства по гарнизонам, – попытался объяснить её состояние муж.
- Нет! Хоть мы с папой и много раз переезжали с места на место, но я всё равно никак не могла привыкнуть к переездам, всегда волновалась. А сейчас почему-то нет.
- Значит, всё будет хорошо, – Федор поцеловал свою любимую.
Пётр Афанасьевич и Надежда Васильевна через стекло автомобиля с любопытством рассматривали окрестности.
- Красиво тут, - с удовлетворением заметил отец Фёдора. – Впрочем, как и везде на Руси.
- Посмотрите, какие исполины нас встречают, – с восхищением отозвалась мама Марии.
Машина подъезжала к трём гигантским соснам, символизирующим собой трёх русских богатырей, стоящих на заставе недалеко от охраняемого селения. Могучие ветви одной сосны переплетались с ветвями другой. Они как будто поддерживали друг друга, защищая и помогая выстоять в периоды сильнейших ветров и ненастий.
- Надо же, какое единство! Эдак им все беды нипочём! – Пётр Афанасьевич подставил ладонь ко лбу, прикрывая глаза от слепящего солнца, чтобы лучше рассмотреть стражей.
Сосны приветливо помахивали ветками приезжающим в Чернухи, с грустью провожали уезжающих, и шумом своих крон звали вернуться обратно.
Семье Фёдора правлением было выделено половина недавно выстроенного брускового двухквартирного дома. До отъезда за семьёй молодой хозяин получил от него ключи и теперь уверенно ехал обживать новое место.
УАЗик остановился в конце улицы рядом с первой новостройкой колхоза.
- Вот мы и приехали, - вздохнул Фёдор и первым вышел из машины.
Следом за ним выпорхнула Маша, бегло осматриваясь по сторонам. Надежда Васильевна, поставив сумку с продуктами на землю и чуть наклонив голову, оценивающе осматривала дом. Пётр Васильевич с водителем машины торопливо выставляли из кузова багаж.
Колхозная «буханка» скрылась за поворотом, а семья Ивановых всё ещё стояла у дома.
- Эх, ни кошки у нас, ни ребятишек малых, чтоб первыми в новую избу смогли войти по русской традиции. – посокрушался Пётр.
- Ничего страшного. - примиряюще проговорила Надежда. - Пусть в дом первым зайдёт старший в семье с семейной иконой в руках.
Иванов-старший достал из пакета завёрнутую в чистое полотенце икону Святой Троицы, освободил её и, размашисто перекрестившись, приложился к образу.
- С Богом! Со Христом! С Духом Святым!
За отцом в дом вошёл сын, затем Мария и её мать.
_
Распаковав все необходимые на первое время вещи и перекусив, мужчины пошли знакомиться с кузницей, взяв с собой две тяжёлые, но крепкие сумки.
Они шли по деревенской улице неторопясь, обязательно здороваясь со встречными. Местные жители отвечали на приветствие и с любопытством смотрели им в след.
Ивановы проходили мимо крепких домов, но у некоторых были забиты крест-накрест окна. Эта картина действовала на новосёлов удручающе. Но они знали, что колхоз в отличие от многих хозяйств начинает подниматься, что несколько семей вернулось на свою родину, что для привлечения трудоспособного населения, желающего заниматься сельским хозяйством, уже построены два брусковых дома, отдаются старые, и предлагается помощь в их ремонте. Всем желающим предоставляется работа.
Когда-то деревня Чернуха была очень большой. Об этом можно было судить по старым одиноким деревьям, растущим вдоль бывших деревенских улиц. По традициям, сохранившимся столетиями на Руси, у каждого вновь построенного дома обязательно высаживалось дерево.
Со временем избы ветшали и разрушались, а молчаливые свидетели помнили каждого, кто жил в них, помнили любящий взгляд и тепло рук, которые когда-то посадили хрупкие саженцы и заботливо гладили крепчавшие со временем стволы.
Пётр и Фёдор подошли к почерневшей от времени, но ещё очень крепкой бревенчатой кузне, находившейся на другом конце улицы недалеко от Шуйги. Из-за сильно разросшегося бурьяна Ивановы с трудом открыли двери. Изнутри пахнуло сыростью, застойным воздухом и старым домом.
Фёдор, захваченным из дома гвоздодёром, оторвал доски с оконных рам, и кузница осветилась солнечным светом.
Петр подошёл к наковальне и, смахнув многолетнюю грязь и паутину, приласкал её:
- Ну, здравствуй, труженица.
От старого хозяина остались кое-какие инструменты, а в ящике, стоявшем в углу, на удивление новых кузнецов сохранилось немного неплохого качества угля. Между горном и стеной в стороне от двери Пётр обнаружил несколько металлических прутьев, кусков железа и метровый отрезок старого рельса.
- Надо же, всё в приличном состоянии! - удивился он, перебирая железо. – Сколько же они здесь лежат, а не проржавели?! Сын, может, кочергу, ухват да совочек скуём для хозяйства. Руки по делу соскучились, спасу нет!
Пока отец наводил свой порядок, Фёдор наносил воды в небольшой чан. Пётр, помолившись, разжёг горно.
Давно не протапливаемый отсыревший дымоход не желал пропускать через себя тёплый дым, выталкивая его обратно в кузницу. Едкий угар всё больше и больше заволакивал помещение. Пётр вышел на улицу отдышаться.
- Бать, может, залезть, трубу почистить? – спросил Фёдор.
- Погоди, попробую ещё раз. Не получится, тогда полезешь чистить.
Пригнувшись поближе к полу, Иванов-старший снова зашёл в кузницу. Огонь в топке разгорался. Кузнец присел на корточки около горна, чтобы не угореть, и, перекрестившись, зашептал:
- Царица моя Преблагая, Надеждо моя Богородица…
Не успев дочитать молитву, он услышал, как сын, стоящий на улице, воскликнул:
- Бать, пробило! Дым повалил!
- Вот ещё одно чудо, - заулыбался отец, - значит, не зря приехали сюда, значит, здесь наш дом. Слава тебе, Господи!
_
Дед Савелий накануне, в очередной раз не подрасчитав, выпил лишнего. С утра голова гудела, как старый колокол, тряслись руки. Казалось, даже реденькие волосы на затылке и то болели. Опохмелиться было нечем, но рядом со скрипучей кроватью на табурете стоял ковш с холодным рассолом.
Савелию было плохо. С трудом сев, он изо всех сил пытался осмыслить происходящее.
Стукнула дверь, и послышались шаркающие шаги.
- Агафья! – собрав дух, выкрикнул он.
- Чего шумишь? Аль, полегчало?
Сухонькая, опрятная старушонка в чистом платочке подошла к мужу. Потеряв равновесие, старик повалился, неудачно стукнувшись о стену головой.
- От-ить, батюшки светы! – всплеснула она руками и кинулась к кровати. – Убьёшься ведь так! – и заботливо передвинула голову, болящего к подушке, а ноги снова закинула на кровать.
Савелий открыл глаза и прошептал:
- Помираю я, Агафьюшка. Чую, смертный час мой пришёл.
- Чтой ты придумал! - в испуге дрогнул голос хозяйки.
- Не утешай меня, - старческая слеза скатилась по небритой седой щеке. – Прости меня за всё, за всю несправедливость к тебе, за то, что к Дуньке по молодости бегал, за разбитую четверть, припасённую для расчёта с плотником. Помнишь? Как ты без меня останешься?
Растерянная Агафья стояла, склонившись над Савелием, не зная, как реагировать на его слова и что делать.
- Знак мне был, - снова зашептал старик.
- Какой знак, Савелюшка?
- Помнишь, друга моего Аркашу Мальцева, кузнеца?
- Конечно, помню. Царствие ему небесное. Уж пять годков, как представился.
- Когда он помирал (помнишь, как долго болел?), сказал мне, что о моём смертном часе даст знать, постучав молотом по наковальне. Это чтобы я за помин души его в последний раз стаканчик самогона выпил. Вот он сигналит мне, а я его просьбы выполнить не могу. Грех-то какой!
- Врёшь ты всё, старый! – неуверенно стала вразумлять своего мужа старушка.
- А вот и не вру! Ты не веришь мне, потому как звон с того света слышу только я. А вот услышала бы, сразу стаканчик и поднесла бы.
- Тьфу, ты, леший! - рассердилась Агафья. – Дуралей! Звон ентот из нашей деревенской кузни несётся, кузнецы вернулись.
Услышав такую новость, у деда сразу прошла вся немощь. Вскочив с постели, он высунул голову в раскрытое окно.
«Бум! Дзинь-дзинь!» - разносилось по округе. По улице в сторону кузницы торопились люди. У Савелия защемило сердце.
- Это меня чёрт попутал! С похмелья каких только мыслей не нашлёт! А я, старый дурак, уши развесил, помирать собрался! – и, показав кому-то в сторону кукиш, зло прошипел. – Накось, выкуси! Поживём ещё!
Схватив старенький пиджак, он ринулся к двери.
- Чтой-ты, боговый! Порты-то одень, срам прикрой! – крикнула вдогонку жена.
У кузницы собралось полдеревни. Мужики попыхивали сигарками. На притащенном кем-то бревне сидели старухи, с радостью вслушиваясь в металлический перезвон и изредка уголками платков утирая глаза.
Савелий заглянул в открытую дверь. В разожжённом горне лежал раскалённый добела металлический прут. У наковальни стоял кузнец и подручный. Кузнец, седой, крепкий, среднего роста человек в брезентовом фартуке, держал заготовку и правил её молотком. Высокий подручный, с повязанным на голове платком, стоял спиной к двери и равномерно ударял молотом. Они работали, молча и слаженно, без слов понимая друг друга с одного взгляда. В движениях кузнецов просматривалась красота, присущая только профессионалам. Горит огонь в горне, поёт раскалённый металл под ударами молота.
- Кузница заработала, значит, народ вернётся, возродится наша деревня, - кто-то тихо сказал за спиной дрогнувшим от волнения голосом.
-7-
Бабье лето было в самом разгаре. Уборочная пора в колхозе подходила к концу. Всё работающее сельское население стремилось использовать последние погожие денёчки для сбора урожая. Скоро начнутся проливные дожди и
