сподобилось.
Она была потрясающей женщиной в прямой и переносном смысле. Иногда я жалел, что не был знаком с ней на Земле. Иногда нет. Но в любом случае Катажина Фигура была той женщиной, на которую я обязательно обратил бы внимание.
Зная ее характер, я отступил на два шага и отпустил Росса, все благие намерения которого до этого сдерживал за ошейник.
Росс, как истинный джентльмен, сразу полез целоваться. Действительно, чего тянуться резину.
“Бац!” Спросонья она отвесила ему полновесную оплеуху. Впрочем, Росса это не остановило. Он утроил свои усилия.
– Все… все… – отбивалась Катажина, даже не взглянув в мою сторону.
Я понял, что скандала не избежать – слишком долго Катажина сидела в подвале без курева и воды, и все шишки посыплются на меня.
Сколько раз я говорил, чтобы она сменила автоматический замок на простую задвижку или хотя бы повесила ключ в подвале. Хотя на этот раз непонятно, кто оказался прав: с одной стороны, черные ангелы разумно рассудили, что за дверью с таким замком никто не может находиться, а с другой – рано или поздно Катажина все равно захлопнула бы дверь.
Выбравшись из подвала, первым делом она выпила большой стакан минеральной воды, а потом точно так же, как и Россу, залепила мне пощечину, когда я неосмотрительно оказался рядом.
– За что?! – воскликнул я, хватаясь за щеку.
Как у всякой богемной женщины, у Катажины были длинные ухоженные ногти цвета воспаленной плоти.
– Сам знаешь! – ответила она, нервно ища сигареты.
Не мог же я рассказать, где был и что делал. С этой минуты она и так подвергалась опасности из-за одного знакомства со мной.
– Ты не права! – защищался я.
– Знаешь, каково без курева?!
– Предполагаю, – как можно более миролюбиво сказал я.
– Нет, ты не знаешь! – многозначительно произнесла она и выпустила мне в лицо дым.
Я лишь поморщился. Что оставалось делать? Только терпеть!
От Катажина веяло подвальным холодом. Она прошла в одну из спален (я, как собачонка, плелся следом), села в кресло с высокой спинкой и закинула ногу на ногу. Надо ли говорить, что ноги у нее были такими же обалденными, как и грудь.
– Ты… – я проглотил слюну, – ты давно ждешь меня?
– Вечность… – молвила она деревья за окнами.
– Прости, – только и сумел выдавить я из себя.
– Ты хотел сбежать? – спросила она, переводя на меня свои огромные голубые глаза.
Сердце мое сладко екнуло. Я бы тут же утащил ее в постель, но она была разъярена.
– Сбежать?
– Не морочь мне голову! Я слишком хорошо тебя знаю!
– Куда?! – как можно более весомее воскликнул я, вспомнив о звездолете “Абелл-085”. – Куда я денусь с подводной лодки?!
– Они напугали меня до смерти!
– Сколько они здесь сидели?
– Не знаю, – в раздражении ответила она. – Только утром их уже не было. А я тебе звонила! Зачем ты отключил телефон?!
– Я не мог, понимаешь?..
– Уберись с моих глаз!
– Хорошо, – согласился я. – Если я гневлю…
Я направился к лестнице, чтобы спуститься вниз. Я еще не знал, уеду или останусь, и действовал спонтанно – ведь я был честен перед ней и явился как только появилась возможность.
Она сорвала с себя туфлю и швырнула мне в спину, но промахнулась – я вовремя увернулся. Клянусь, я это сделал чисто рефлекторно, вовсе не желая злить ее, потому что ради Катажининого душевного равновесия, готов был принять в грудь любой из ее метательных снарядов. На моей спине осталась лишь кровавая полоса, потому что Катажина любила шпильки и потому что я сам покупал ей эти туфли. Они были черного цвета, а подошвы – ядовито-красные, и когда Катажина дефилировала в них, взгляды мужчин невольно были притянуты к ее обалденным ногам. Еще она носила короткие юбки и черные колготки.
– Черт! – воскликнул я, – ты меня едва не убила!
– Мало тебе! – зло сказала она, швыряя в меня другую туфлю.
На это раз она попала в тумбочку на которой стояли всякие безделушки. И конечно, все разнесла вдребезги.
После этого она швырнула еще антиквариат – будильник с амурами и стрелами, который я с трудом сумел поймать даже двумя руками, затем – толстенную книгу о философии Аватамсака, бронзовую ступку с пестиком, причем пестик едва не проломил мне голову, и, приблизившись одним скачком, перешла в рукопашную – старый, как мир, способ примирения. Минуты две я блокировал ее удары. Катажина так же виртуозно действовало коленями, как и руками. Естественно, мне пришлось оберегать пах – в результате пострадали ноги: колени и бедра. Несколько раз она получила удовольствие, добравшись до моей физиономии. Сломанный ноготь цвета воспаленный плоти только отяготил мою вину.
В суматохе борьбы мы очутились на большущей Катажининой кровати и перешли в партер. Ее платье лопнуло по швам и слетело в миг, как кожа у змеи.
– Ненавижу… – шипела она кошкой. – Ненавижу…
Я старался уберечь лицо. Насколько это удалось, судить уже не я.
Через мгновение мы были мокрыми, скользкими и полуголыми. Мой огромный черный пистолет с вычурной скобой отлетел в угол вслед за истерзанной курткой и телефоном. Катажина была неумолима, как рок. Такого количества энергии с лихвой хватило бы на ядерный фугас в пять мегатонн и маленькую боеголовку примерно такой же мощности. Спешить было нельзя, но и промедлить – значило вызвать подозрение в прохладности. Ни то, ни другое меня не устраивало. Моим оружием были губы. Она же в ответ кусалась и плевалась. Кроме этого она еще брыкалась и лягалась, как необъезженная лошадь. Все мои конечности и многострадальный зад были в синяках. Один раз она заехала коленом в пах, но и тогда я не разжал рук.
Многократно испытанная кровать на это раз не выдержала и с грохотом развалилась. Спинки отлетели в стороны. Матрас, как плот на волне, вздымался и падал, вздымался и падал.
На шум явился Росс и с удивленным видом уставился на нас.
– Иди… иди… – синхронно усилиям вымолвили мы, замерев на мгновение.
Росса подчинился, залез в кресло и свернулся калачом. Но своих прекрасных оленьих глаз с нас не сводил.
Каким-то странным образом без помощи рук мы сумели разоблачиться. И когда события подошли к логическому финалу, задышали в унисон и устремились в цветущую долину. Мы били медоносными пчелами, коллибри, жаворонками в лазурном небе, поющими любовную песню. Катажинины глаза потеплели. Она даже стала нашептывать нежности.
Вдруг кто-то забарабанил к дверь.
Мы сделали вид, что не слышим. Катажина порывисто дышала мне в ухо – мы неслись в пропасть. Крещендо! Земля сошла с орбиты! Ангелы рыдали! Амуры били в литавры!
Снова забарабанили.
Мы замерли где-то на полпути.
– Не ходи! – приказала Катажина. – Продолжай!
– Хорошо, – кротко согласился я.
Взгляд ее затуманился. Мы почти помирились. Матрас вздымался и падал, вздымался и падал.
В дверь саданули с такой силой, что с потолка сыпалась побелка.
– В черту! – воскликнула Катажина, вонзая мне в спину свои когти.
– А-а-а!!! – взвыл я, подскакивая.
У меня еще не зажила царапина от туфли. По умному царапину следовало обработать антисептиком, а Катажине дать старый, как мир, но верный бром.
– Я так не могу! Он разнесет весь дом! Спустись и узнай, что ему надо.
– Кому? – спросил я.
– Не знаю! – с раздражением воскликнула она. – Но кто-то же пришел!
– Ты еще кому-то звонила? – не без подозрения спросил я.
– Нет... Ты у меня единственный!..
Я едва не рассмеялся ее шутке, натягивая трусы и поднимая с пола пистолет. Он показался мне огромным и тяжелым, а главное – совершенно ненужным.
Раздосадованный тем, что мы так и не достигли цели, я пошел вниз. На этот раз я дослал патрон в патронник и снял предохранитель.
Пол был холодным и липким. К тому же мне все время чудилось, что я влезу в коровью лепешку. Хотя то, что оставляли после себя черные ангелы больше напоминало овечий помет, но пахло, как в коровнике.
Человеку, видать, надоело барабанить в дверь и он решил обследовать черный вход, которым воспользовались и мы с Россом. В окна веранды, а затем и мастерской я видел, как он обходит дом, и опередил его, спрятавшись за дверью. Он толкнул ее и осторожно вошел, щурясь со света. Испытывая злорадство, я ткнул стволом пистолета в основание черепа и грозным голосом сказал:
– Стой!
Росс, который спустился следом за мной, рявкнул для острастки:
– Гав!!!
Человек от испуга присел, разведя руки в стороны, и крякнул, словно прочищая горло:
– Это я…
– Ну естественно, а кому еще быть!
– Кто ты? – спросил он, пробуя обернуться.
– Руки за голову! – приказал я. – Три шага вперед! – Я хотел расквитаться за все мои злоключения и за то, что нам с Катажиной помешали. – Теперь медленно повернись!
Леха Круглов повернулся так, словно у него болели колени, и округлил глаза. По его реакции, я понял, что он меня не узнал.
– Ты что? – произнес я угрюмо, тыча ему пистолетом в живот. – Это я, Сператов!
Он молча наставил на меня согнутый палец и смотрел так, словно перед ним возникло приведение. Росс, который давно уже узнал Леху, как всегда полез целоваться.
– Точно… – наконец сказал он, моргая со свету. – Викентий… Слава богу… Фу-у-у…
Тогда я что-то заподозрил и пошел в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало: как я ни уворачивался, как ни извивался, а Катажина разукрасила меня по полной программе: к сетке мелким следов от колючек малины добавились свежие царапины на щеках и на лбу, на подбородке и на ухе – свежие укусы, левый глаз покраснел и слезился – то-то я плохо видел, а под правым наливался небольшой, но верный синяк – Катажина была левшой. Я еще подумал, где я себя уже видел, и вспомнил последнюю ее картину, на которой был изображен мужчина очень похожий на меня и примерно с такими же повреждениями на физиономии. Значит, Катажина сублимировала, подсознательно желая сегодняшней сцены.
Брошу к черту! решил я, и вернусь к Лавровой. Та хоть не кусается, а любовь везде одинакова. Татьяна Лаврова была моей приятельницей, когда я жил на Земле, потом перебралась на Марс и обитала в маленьком городке на юге. Честно говоря, я иногда по ней скучал. Впрочем, думал я, в мире есть и другие места, где тебе будет так же хорошо. Только где они?
– Ну ты даешь?! – сунул свою морду Леха. Увидев мою спину, он только присвистнул. – Кто это тебя так?
Вслед за ним с теннисным мячиком в пасти влетел веселый Росс и пихнул под колени своим костлявым задом – раз, другой, заставляя приседать.
– Ты чего здесь делаешь? – спросил я, одновременно освежаясь под краном и уворачиваясь от Россиных лап с большими, черными когтями.
Болячки сразу же ожили и стали гореть огнем. Все болело – даже макушка и пятки. К тому же в пылу борьбы пострадал язык и внутренняя поверхность десен. Хорошо хоть зубы уцелели. В общем, я был не в лучшей форме.
– Налей выпить, – попросил я.
Леха и сам догадался. Он знал мои привычки и уже тащил стакан с водкой. Росс, цокая, как конь, бегал по первому этажу, гоняя мячик.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Ты позвонил... – ответил Леха.
– Я?!
И скорчился от боли, забыл, что моя физиономия временно не предназначена для удивления.
– Ничего… – засмеялся Леха, – шрам на роже, шрам на роже – для мужчин всего дороже.
– Если только эти шрамы не от женщины, – заметил я в сердцах.
Мы выпили – я едва не выплюнул все назад. Рот обожгло, словно царской водкой. Хотя пшеничная контрабандная была
