Гибель Марса (быль № 2)

вонзая в него крепкие молодые зубы. – Зря! У нас здесь тоже интересно… Сейчас снова попрут.
– Откуда? – спросил Леха, вертя головой.
– Да вон… – лейтенант-десантник небрежно махнул куда-то в сторону Замоскворечья, где среди покореженных крыш чудом уцелел шпиль Балтийского вокзала.
– А что вообще происходит? – поинтересовался я.
– Слоеный пирог! Бляха-муха! Мы здесь оборону второй день держим. Бляха-муха! Снарядов хрен-ма… подмоги – никакой – скребут по сусекам… сухого пайка на сутки….
– А где наши? – спросил Леха, не слушая.
– А черт его знает! Бляха-муха! На той стороне, – он показал себе за спину на здание гостиницы “Украина”. – И на Арбате, а что дальше не знаю. – Говорят, Кремль сгорел.
– Новый отстроим! – уверенно заявил Леха.
Лейтенант-десантник глянул на него, как на полоумного. Такое мог ляпнуть только глубоко штатский человек. Кто сейчас думает о строительстве?
– Нам бы в редакцию проскочить, – попросил я.
– Я дам команду, чтобы вас пропустили, – пообещал лейтенант-десантник.
Вдруг в направлении Сенной площади что-то произошло. Бабахнула так, что заложило уши, а у лейтенанта с головы слетел берет. Столб пламени взметнулся на полнеба, а клубы дыма, распространяясь по Смоленской, окутали Неву-Москву-реку и обломки Бородинского моста.
“Титаны” рванулись туда, и сразу же один из них вспыхнул, как свечка, и, оставляя за собой жирный, черный след упал в реку. Оставшиеся два заходили, как маятники, выпуская в квартал гроздья ракет. Потом словно по команде взмыли вертикально вверх, и вслед за ними потянулись огненные шары нибелунши. Ясно было, что “титаны” без особого труда увернутся от шаров нибелунши, если бы только этих шаров было не там много. Через мгновение они заполнили все небо на востоке, заставив “титаны” укрыться за крышами высоток и остатками мостов.
“Титаны” изменили тактику: они подскакивали над крышами и успевали выпустить пару ракет, прежде чем их начинали обстреливать.
Стали отвечать и со стороны Мэрии: “Бух! Бух!” плевалась пушечки БМД, не считая оживших пулеметных гнезд, которые своими очередями опутали пространство от Новоарбатского моста до Смоленской улицы.
Потом, видно, камены (я надеялся, что это все же они, а не черные ангелы) изменили тактику. Они перенесли огонь по набережной, пока не срубили все дома на правобережье, в том числе Киевский вокзал и гостиницу за ним, лишив тем самым “титанов” тактического преимущества. После этого вообще ничего нельзя было разобрать за стеной пыли и грохотом взрывов.
Большинство пулеметных гнезд замолчали. Еще постреливали пушечки БМД, еще пехота шевелилась на подступах к Проточному переулку, еще где-то в вышине жужжали “титаны”, а одиночный “гирвас” выискивал снайперов на крышах, но все это уже не имели особого успеха. Вспыхнувший конфликт сам собой угас. Ни у наших, ни у каменов не было сил для серьезного боя.
Лейтенант давно убежал, а мы решили вернулись назад, благо военные были заняты, и свернули в Девятинский переулок. Дальше вообще не было никаких застав. Правда, на выезде из переулка пехота стала махать нам из окон – мол, стойте, козлы вонючие, но мы проигнорировали ее сигналы и проскочили на ничейную территорию.
На Новинском бульваре стали попадаться проститутки. Они появлялись, как приведения, на звуки “тигверы”. Выползали из подвалов и щелей – немытые, страшные, жалкие и… трезвые.
– Вы чего?! – кричал я, щелкая себя по горлу.
– Мы не пьем! – весело отвечали они.
На Арбате Леха не удержался. Я знал, что ему надо расслабиться, и спросил:
– Ты же не хочешь застрять здесь надолго?
– Пять минут дел! – отозвался Леха и затормозил напротив “Октябрьского”. – Эй, Красотка!..
К нам подошла, нервно оглядываясь, кудлатая, как болонка, мулатка с большой грудью, которую особенно и не скрывала. В отличие от других, мулатка была почище и посвежее. Несомненно, она принадлежала к элите общества. В ней даже был какой-то сексуальный шик. Пахла она дорогими духами. А на руках был свежий маникюр.
– Леха, ты что? – спросил я нервно, понизив голос. – Мы же спешим?!
Не знаю, что он ей сказал, но она, подмигнув мне, села в машину. Идиот, решил я.
Лехе же после всего пережитого и нервных разговоров срочно требовалась женщина. Они поворковали, как голубки. Я невольно прислушался. Леху несло по волнам чувств.
– Красотка, – сказал Леха, – я мечтал о тебе всю жизнь…
– Не может быть… – мулатка засмеялась.
– Я даже готов жениться…
– В чем же дело? – все так же смеясь, спросила она.
– Но я уже женат…
– Ах, мне как всегда не везет!
Она знала, что он врет. Но это было частью ритуала ухаживания.
– У тебя красивые ноги.
– Да… – просто ответила она.
Никто не помнил ее настоящего имени. А здесь ее действительно звали Красоткой. Она танцевала в кордебалете, была за мужем и имела ребенка. Потом все бросила, развелась, сделала себе большую грудь и вышла на панель. Такая жизнь ей нравилась больше.
– Ты не могла бы поставить их на приборную доску?
– А почему бы и нет, – продолжая смеяться, ответила она. – Но если вас будет двое…
Она была в сапогах и расклешенной юбке, и конечно, все обнажилось. Леха запустил руку. Наверное, она была даже без трусиков.
– Я могу и выйти, – сказал я, нащупывая ручки дверцы.
– Можете посмотреть… – разрешила Красотка. – Но за это придется заплатить.
– Не волнуйся, дорогая, деньги у меня есть, – заверил ее Леха.
– Покажи! – потребовала она.
Они, хихикая, перешли на шепот и, похоже, договорились, потому что ее кудлатая головка опустилась Лехе на колени.
Я едва не зареве, как бизон. У меня не было женщины две недели, не считая мимолетного романа с Аллой. А Леха развлекался у меня под носом. Мне надо было срочно вернуться к Катажине и завалить ее в постель, ведь мы так и не помирились, а то, чем мы сегодня занимались, трудно было назвать любовью – скорее, обоюдным насилием. И во всем был виноват Леха Круглов.

***
Жора Мамырин жил на углу Староконюшенного и Арбата.
Знаменитые высотки Нового Арбата здесь на Марсе выглядели несколько по-другому. Во-первых, они были лишены такого количества стекла по соображениям климата, а во-вторых, были вылиты единым монолитом и имели округлые формы, как русские горки.
Поверху даже днем сияла реклама. Теперь же было темно, убого и безрадостно.
Красотка долго махала нам в след. Видать, Леха ей понравился.
– А ты чего?.. – спросил Леха, умудряясь обернуться в мою сторону. – Я же ей хорошо заплатил!
– У меня принципы, – сказал я.
Хотя никаких принципов не было, я просто брезговал – воды в городе не было вторые сутки.
– Ну и правильно, – легко согласился он.
Без особых приключений мы свернули на старый Арбат и нашли трехэтажный дом номер 25, где на первом этаже размещался клуб “Африканда”. В метрах десяти лежал убитый мужчина. От него уже попахивало. Я старался не смотреть в его сторону.
Окна клуба были закрыты металлическими жалюзи. Зато сбоку была обыкновенная филенчатая дверь. Мы долго барабанили – никакого результат. Я уже опасался, что на шум слетятся все “гирвасы” с округи, когда дверь внезапно открылась – из нее выставились зрачки двустволки.
– Чего надо?
– Мамырина… – сказал я, остерегаясь створа двери.
– Нет здесь такого!
Дверь закрылась.
Мы снова принялись стучать. Когда дверь открылась, я изловчился и просунул ногу.
– Если я по ней выстрелю? – ехидно осведомился человек.
– Нам нужен Жора Мамырин, – с просящей миной на лице сообщил Леха. – Мы коллеги по работе... Журналисты... – Он сунул в дверь удостоверение.
– Ну так бы и сказали. А его все равно нет! – злорадно ответил человек.
– А где он? – терпеливо спросил я.
– Не знаю, – все так же неприязненно ответил человек. – Приходите завтра.
– А ты кто?
– Какое тебе дело!
Тогда я рванул дверь на себя и вытянул наглеца наружу. В руках у него действительно была берданка времен царя Соломона. И он пальнул.
Если бы не альдабе, не знаю, что со мной было. Правда, человек пальнул в воздух, да и ствол я успел отклонить в сторону. Но все равно ощущение было не из приятных. Я сразу же оглох на левое ухо, хотя пальнул человек всего-навсего из одного ствола.
Человек был сед, стар и тщедушен, но с норовом.
– Слушай, – возмутился я, отбирая у него ружье. – Вот накостыляю, чтобы неповадно было.
Леха тряс головой. Оказывается, выстрел произвел на него не меньшее впечатление, чем на меня.
– Петрович, кто там? – спросил женский голос.
– Так… х-х-х… к тебе пришли… – Петрович уставился в темноту дверного проема.
При всей комичности ситуации он однако умудрился сохранить достоинство.
– Если ко мне, то впусти!
– Отдай ружье! – потребовал Петрович.
– Больше ничего не хочешь? – ехидно осведомился Леха, который сразу его невзлюбил.
– Отд-а-а-а-й, – как пятилетний, заныл старик, протягивая веснушчатые, костистые ручки с траурной каемкой под ногтями.
– На! Только не балуй! – я сунул ему берданку, чтобы он только заткнулся.
Мы вошли в подъезд. Здесь было темно и пахло преотвратительно. Крутая лестница вела наверх. Там в дверном проеме застыла странная фигура в домашнем халате – квашня на палочках, то бишь ножках. Что-то знакомое почудилось в этом квадратном, непомерно толстом создании с кабаньим загривком.
Леха озадачился и с ехидцей в голосе тихо произнес:
– А где Жора? Это не Жора...
– Знаю… – так же тихо ответил я.
– Вы к кому? – спросила квашня на палочках.
– Нам нужен Мамырин.
– Всем нужен Мамырин, – повторила она рефреном за нами.
– Мы из “Петербургских ведомостей”, – добавил Леха.
– Все из “Петербургских ведомостей”, – как эхо, отозвалась квашня на палочках.
– У нас дело… – объяснил я, понимая тщетность наших усилий.
– У всех дело…
– Мы поднимемся? – галантно осведомился Леха.
Женщина молчала. Я шагнул на первую ступеньку.
– Петрович… – как-то странно произнесла она.
Петрович вскинул свой дробовик и ткнул меня в спину.
– Не надо стрелять, – попросил я. – Мы все поняли и уйдем.
– Петрович! – снова произнесла квашня на палочках.
– А ну топай! – надавил он ружьем и заставил нас подняться по лестнице.
Мы очутились в темном гостиничном коридоре, освещенным только светом из комнат. Теперь я понял, откуда несло мочой и человеческим испражнениями.
– Давай! Давай! – подталкивал нас Петрович.
– Вот ваш Мамырин, – сказал квашня на палочках, кивая куда-то в глубину.
В комнате с голыми стенами на полу среди хлама, в луже бурой крови лежал голый человек. У него была такая поза, словно ему выстрелили в спину.
– Хорошо… – согласился я, опасаясь за свою и Лехину жизнь. Петрович все еще держал ствол дробовика под моей лопаткой. – Здесь произошло убийство. Мы все забудем и уходим.
– Петрович! – снова приказала квашня на палочках.
– Топай! Топай! Ходят здесь всякие! Говно разносят!
Он так ударил меня прикладом, что я, невольно наступив Лехе на ноги, был вынужден ускорить шаг. Почти бегом мы достигли конца темного коридора и свернули вправо. Теперь в окнах комнат, которые выходили на Старый Арбат, мелькали знакомые фонари и брошенные торговые палатки. Там царила зима. Мне даже показалось, что на заснеженных крышах домов сидят астросы, а по брусчатке маршируют черные ангелы с нибелунши на плечах. Слева же было лето – яркое, желтое