приоткрыта.
«Может, там?»
Нет, тоже безлюдно. Осталось проверить комнату Сеголетки.
«Что ей там делать? Может, вышла куда?» – терялся в догадках, топча коридор.
Не выдержал, зашел. Частично накрывшись простыней, на кровати лежала Хильда с закрытыми глазами.
– Милая, – взволнованно прошептал, оглядываясь, – ты комнаты перепутала. Это ж Сеголеткина обитель, ёпрст!
– Это у тебя в мозгу все перепуталось, – сонно проворковала любимая. – Моя это комната. Иди сюда, горе мое лаковое.
Впервые на небезгрешной памяти Сергея она допустила грамматическую ошибку. Или, что? Лаком-то Андрюха, картины, и сам вскрыл, наверное?!
«Вот, тупица, и тут облажался! Везде облажался. Все время облажался. И это прекрасно!» – счастливо подумал, обнимая податливое тело.
***
– Погоня! Я снова при деле! – воскликнула Алина, вне себя от счастья подпрыгнув вверх.
Она взяла автомат наизготовку и осторожно высунула голову из проема. Надо быть осторожной! Пеннивайз близко. Исследовав местность вокруг фермы, старательно подготовилась к приключениям: повязала на голове по-старушечьи косынку и зажала концы во рту, потом втянула в себя живот, согнула плечи и, сгорбившись, двинулась в лес.
– Я ж была лучшей в дисциплине… этой… ну как ее… пасла и на хвост садилась, – пробормотала она.
Название не вспомнилось, но настроение еще больше поднялось.
– Пасти – это пешком. А на хвост – это на колесах, значит! – из памяти отшлифованным камешком выскочила шпионская истина, давшая толчок следующим умозаключениям. – Колеса. Вот оно что! Нужно искать колеса!
Алина, причудливо порыскав между деревьев, чудом вышла на дорогу, где стояли два мотоцикла. Один, с коляской, сразу привлек ее внимание, потому что там недавно кто-то рылся.
– Кто? – спросила себя вслух, кляня дырявую память.
Вариантов было мало. Либо сам Пеннивайз, либо этот… полутупица. Она склонялась в пользу первого варианта, потому что если полутупица оказался настолько сообразительным, то как его теперь называть? Четвертьтупица или частично тупица? И с чего это он полутупица? Вот, черт! Ведь назвала же его так за что-то. Счастливчик он несомненный. И может стать конкурентом. Просто так. Чтобы добить врага. Просто так…
А вот если это Пенни, то и степень уважения к нему как к сопернику возрастала. И потягаться с таким приятней и почетней.
Проигнорировав следы от пуль на асфальте, Алина какое-то время бездумно таращилась с пригорка на дом общинников. Нужно было размотать клубок к началу. Или смотать? Да плевать на разницу – они откуда-то приехали. Значит, и Пенни мог, скорее всего, вернуться туда. Ведь неизвестно – ранен он или нет?
Она опустила голову и принялась рассматривать траву на предмет примятости и разыскивать еще какие-нибудь зацепки. Ей снова повезло. Одна из проселочных дорог до сих пор хранила на песке следы колес.
– Ух, какая я молодчина! – похвалила себя Алина.
Ей и в голову не пришло позаботиться о подмоге. Ревность и страх, что не окажется первой для свершения возмездия, были достаточным мотивом. Личный счет горел экземой на лице и полыхал пожаром безумия в черепе.
– Сама, непременно сама, – смакуя слова, произнесла она.
Одиночество на фоне цели стало выглядеть значительно привлекательнее. Поправив сползающие штаны, Алина двинулась по следу.
***
– Хильда-а-а! Ну, Хильда-а-а, – канючил Сергей, блаженно развалившись на постели, – принеси чего-нибудь поесть. Я уже вторые сутки голодаю.
– Сам сходи, – ответила она, посмеиваясь ему в подмышку. – Соблазнил, понимаешь, девушку. Склонил к запретному, подпоив кислым вином… и теперь требует еды в постель.
– Ничего вино не кислое. Ты в них не соображаешь просто, – слегка обиделся Сергей.
– Вот сообщу о тебе в полицию нравов, тогда будешь знать, – лениво куснула его плечо Хильда.
– Угу! Сообщи. Может, они и еды принесут?
– А! Лень. Будь уж безнаказанным, – благодушно простила любимая, шаря рукой под простыней по его телу.
– Шо, опять? – притворно возмутился Сергей.
– Не опять, а снова, – часто задышав, поправила Хильда.
За стеной тихонько тюкал молотком и чуть громче ругался Андрей, под окнами Айгуль с Толстиком соревновались, кто громче замычит, во дворе Сеголетка за что-то распекала Яшку, а под Сергеем стонала и извивалась от наслаждения Хильда. Идиллия!
Во время очередной передышки не выдержала уже Хильда.
– Все! Не могу больше!
– Да ты что? А я только во вкус вошел! – пробормотал обессиленный Сергей.
– Врунишка, – пожурила его девушка, поднимаясь с кровати.
Полюбовавшись на тонкую линии спины, плавно и изящно переходящую в бедра, Сергей и сам хитрыми маневрами сполз с кровати.
Вскоре, запихиваясь жареной картошкой на кухне под одобрительным взглядом Трынделки, Сергей мимоходом подумал о том, каким странным бывает время. То оно тянется, словно скучный пыльный шлях по степи, то сворачивается в яркую, сжатую пружиной спираль. Ведь еще сегодня утром он оплакивал ушедшую в неизвестность любимую, а в обед – точнее, после него, – мечтает улизнуть с Яшкой, чтобы глянуть на лодки и тайную цистерну с бензином.
На кухню, смущенно потупившись, зашел Андрей.
– Все готово, – печально сообщил он.
Сергей заметил на двух пальцах левой руки свежие ссадины: «Эх, молодежь, молоток в руках держать не умеет!»
– Вот счастье привалило, – саркастически ухмыльнулся он. – Неужели мне будет дозволено наконец-то лицезреть твои шедевры?!
Ему было неприятно, что все, кому не лень, уже видели картины. Главный же ценитель, коим считал себя по праву, оставался на жидкой кашице восторженных откликов дилетантов.
– То они, а то ты, – признался Андрей, несмело взглянув на него. – Я хотел, чтобы все было готово. Полностью, понимаешь?
Сергей вспомнил свои муки творчества и терзания перед показом мастеру, чертыхнулся про себя и проворчал:
– Да шучу я. С удовольствием гляну. Вот добавочки еще только попрошу. Может, и ты с нами? – радушно предложил, демонстративно свалив остатки картошки со сковороды себе в тарелку.
У Андрея, как и ожидалось, аппетит отсутствовал. Хильда покачала головой, мол, не выделывайся. Сергей встал из-за стола, чуточку виновато улыбнувшись ей. На его место уселся Андрей и опустил голову. Мнение художника так много значило!
На лестнице Сергея перехватила Анна.
– Дядя Сергей, вы, пожалуйста, не очень там. Андрей весь извелся. Объективность – это хорошо, но… Ну, короче, не обижайте его, – попросила она, заглядывая в глаза.
– Давай без «дядь», – смущенно потребовал Сергей. – Кстати, Аннушка, ты же не забыла, что он гений, и плохо писать не может по определению? Да мне уже плешь проели этими картинами. Я не буду рассматривать их как, – тут он малость покривил душой, – специалист, а гляну как неискушенный зритель. Лады?
– Лады! – просияла девушка и вприпрыжку побежала вниз.
На улице Сеголетка противным голосом заорала:
– Какой идиот надоумил вас так обращаться с початками? Сергей, говорите? Где этот вождь хренов?
«К чему эта показная аффектация? Теперь только лентяй не заметит ее чувств ко мне», – Сергей мысленно пожурил Сеголетку и тут же услышал ответ Анны, от которого потеплели уши.
У двери комнаты Андрея он остановился: «Интересно, как подействуют на меня картины?» Из невольно подслушанных отзывов общинников, он уже уяснил, что это связанные между собой пейзажи. М-да, положа руку на сердце, ожидал большего, а не рисунков из разряда «что вижу, то и пою».
Сергей зажмурился, медленно повернул ручку двери и не без внутреннего трепета вошел.
«Ну, вперед!» – приказал себе и открыл глаза.
Эффект от увиденного был сродни удару под дых. Сергей отпрянул и едва не упал. Дыхание сперло. Нащупал стул и рухнул как подкошенный. Перед глазами все поплыло. В голове билась глупость из древнего «Ералаша»: «Как это у вас нет слов? Чего ж вы не подготовились?»
Он действительно не был готов увидеть такое. Такое...
Сергей поднял голову – лучше рассматривать по одному. Чтобы не расплескаться.
«Это первая картина» – решил он, разглядывая полотно.
Пейзаж. Действительно пейзаж. Знакомая местность. Сергей сразу вспомнил, с какой точки он написан.
– Но ведь тогда он был невменяем. Не писал он такого. Даже набросков не делал. Я ж смотрел альбом. Блин! – пробормотал он.
Деревья, холмы, небо, лужок. Все просто. Однако это только слова, а вот ощущение все это вызывало необычное. Вернее, ощущения.
Вот деревья на фоне неба. Их много – вроде бы ничего странного, но и они, и небо, казалось, дышали и жили. Чем ближе подступали к лужку на переднем плане, тем явственней чувствовалась настоящесть. Луг же просто выпирал из рамы, стелясь ковром под ноги. Да так, что на нем хотелось прилечь.
Сергей осторожно тронул холст. Так и есть. Рука почувствовала не обычные неровности холста и краски, а траву. Ту, что нарисована. Ту, что как живая. Мягкая и пушистая, сочная и душистая.
Он медленно водил рукой по картине. К тактильным ощущениям добавился запах. Распаренная земля, луговые цветы, свежесть и ветерок. Да, ветерок.
«Три дэ, ёпрст! И это я еще сдерживаю эмоции!..»
Прожужжал жук. С ветки нарисованного-настоящего дерева вспорхнула птица. Пахнуло свежим навозом. Тихо шелестела листва.
«Полный эффект присутствия. Как ему это удалось?»
Сергей шагнул… точнее, сделал шаг навстречу полотну и, словно уменьшившись до его размеров, оказался внутри. Улегся на лужке, под деревом, тут же почувствовал неровности почвы, камешек, впившийся под лопатку, мягкие объятия травы и утонул в пронзительной синеве неба. Скосив глаза, разглядел миниатюрную паутину между травинками и осторожно, пальцем, покачал травинку. Паучок юркнул в укрытие. С низко свисающей ветки дуба спланировал лист.
Он даже вспотел и сильно втянул в себя свежий воздух без запаха красок: «Интересно, меня затянуло в картину навсегда? Надеюсь, нет. Остальных же не тронуло. Возможно, у них не тот уровень восприятия, масти и заточенности?»
От мыслей стало тесно в голове, а от перспектив стало тесно на этом свете.
«Надо возвращаться», – с неохотой подумал, поднимаясь.
Отпустило. В ноздри ударил застоявшийся запах красок. Попадание в картину не удивило. Такое уже случалось. Некоторые пейзажи Левитана изредка, местами, впускали в себя, позволяя потрогать шероховатость ствола дерева, ощутить запах талой воды и просыпающейся после зимы природы. На одной из картин так и остался его след на жухлой траве. Пришлось вернуться и затереть отпечаток протектора. Не могло быть тогда таких следов! Картина Сурикова «Боярыня Морозова» затянула сильнее. Он упал лицом прямо в снег, в колею оставленную дровнями. Тогда еще нищий, изображенный на картине справа, завопил: «Бес! Беса за собой кровопивица тащит!» А девица в одеянии монашки ожгла таким блудливым взглядом, что он испугался за… Короче, испугался. Вот такое, мать его дрыгом, запечатленное мгновение реальной жизни прошлого. Хм.
Тогда он выскочил, чихая от забившего нос, невзирая на мороз и открытое пространство, потного запаха зипунов, тулупов и душегреек людей из толпы. М-да. Только часто потом размышлял, каково это – переспать с нарисованной девушкой прямо в картине. И что будет дальше – новый сюжет или слом старого?
Однако те картины позволяли лишь частично присутствовать, оставляя остальные детали и
