Двое

она сняла и оставила дома.

Ребята привезли ее в Солнечное. По дороге они почти не разговаривали. Соня смотрела в окно. С шоссе свернули налево, ехали по дороге в сторону залива. Было темно. Наконец, остановились на неширокой улице. Все дома здесь были за высокими заборами. Нашли табличку с номером дома. Все совпало.
- Сонька, иди вот туда и звони в калитку.

Уверенным движением она захлопнула дверцу машины и направилась к  калитке.  Знали бы ребята, чего ей стоило это уверенное движение! Господи, а вдруг там старый извращенец? А молодой извращенец лучше, что ли?

Она нашла кнопку домофона и позвонила. С улицы было видно, что в доме горит свет, но никто не открывал. Боже мой, а если он не один? Она даже не догадалась оставить какую-нибудь записку.

Калитка, строго говоря, это была высокая дверь в сплошном заборе, распахнулась. В проеме стоял высокий мужчина. Свет падал на него сзади, поэтому Соня не видела, какой он.
- Тебе кого, девочка?
Он проговорил это так, словно она давно и смертельно ему надоела.
- Мне нужен господин Батурин.

Он некоторое время молчал, оглядывая ее сверху донизу. Наклонился, взял ее сумку и сделал рукой приглашающий жест: - Заходи!
Соня медленно вошла на участок. Дверь за ней захлопнулась.
- Проходи, пожалуйста, - он указывал рукой на крыльцо большого двухэтажного дома. Соня поднялась по ступенькам и вошла.

Комната, куда он привел Соню, была столовой. Светлые, цвета топленых сливок, окрашенные стены, стол из хорошего дерева, горка и какие-то стеклянные полки с нарядными вещами, настенные часы, несколько картин, большой плоский телевизор. Камин. В углу около тех стеклянных полок на специальной подставке совершенно необычный предмет,  амфора. Большая, с двумя ручками, расписанная узнаваемыми греческими фигурками (завтра Соня рассмотрит их), видна линия, соединяющая осколки. С ума сойти!

Большой аркой  столовая отделялась от кухни. Раздвижная дверь позволяла увидеть прекрасную кухонную технику.  Соня, конечно, по сторонам не смотрела. Это был типично женский способ ориентирования, увидеть все и сразу.

- Как тебя зовут? – раздался его голос.
Соня ответила, глядя в пол.
- А меня зовут Никита. Хочешь есть?
Соня удивленно переспросила, о чем это он. Ах, он спрашивает, не желает ли она отужинать! Чтоб ты сдох!  А он предложил чаю…

Соня осталась стоять посреди столовой, а он вошел в кухню и стал что-то делать у стола, спиной к ней.  Теперь, когда он не видел ее, Соня поспешила его рассмотреть. Очень высокий, крепкий, широкая спина (такие вот из тренажерных залов не вылезают!), темные волосы. Голубые джинсы, трикотажная полосатая рубашка с короткими рукавами.

Не поворачиваясь, он спросил, какой чай Соня предпочитает. Она ответила, что ей безразлично. Он повернулся, протянул ей тарелку с нарезанной ветчиной, попросил поставить на стол. На правой руке блеснула широкая цепочка-браслет из белого металла. Как только Соня поставила на обеденный стол тарелку, он тут же дал ей еще одну, с рыбкой. Хитрый! Это он так отвлекает ее.

Когда они сели за накрытый стол, не смотреть на него стало труднее, а смотреть не было сил. Сколько же ему лет? Тридцать с чем-то.

Как его зовут? Ах, да, Никита. Как гостеприимный хозяин он советовал съесть то и попробовать это. Кстати, все было очень вкусно. Они сидели напротив друг друга за большим овальным столом. Как в графском замке.   Интересно, а в этом графском замке  есть черный пруд? Хотя, пруд – это в парке.

Он о чем-то спрашивает. Что? Мультики? Конечно, люблю. Он поднялся, поколдовал около телевизора и поставил Диснея. И как раз то, что больше всего нравилось Соне, мультфильм на музыку Пасторальной симфонии  Бетховена. Там разные кентавры, пегасики, древнегреческие боги…   У него, видимо, амфора не случайно имеется.

Соня улыбнулась, ей стало ненадолго легче. Она выпила чашку чаю, съела персик. А он все предлагал отведать то и это.

А взгляд у него! Когда он поднимает на нее глаза, глаза как будто не сужаются к вискам, а бесконечны.  Как у оленя. Соня, собственно, не помнила, какие там глаза у  оленя, но это было первое сравнение, пришедшее ей в голову.

Как ей лучше называть его,  "на ты" или  "на вы"? Он называет ее "на ты". Тебе кого, девочка?

Теперь, когда они подкрепились, он сразу потащит ее в койку или сначала будет рассказывать о Коэльо?

Под окном раздался собачий лай. А чей еще может быть лай? Никита впустил в дом собаку. Большой светлый лабрадор, очень славный, видно сразу. Собака сразу направилась к Соне, села около ее стула и смотрела на нее, повернув голову набок, а потом вдруг подала ей лапу. Соня пришла в восторг, она любила собак.
- Как его зовут?
- Его зовут Рамзес.
- А какой у него номер?
- Рамзес Первый.

Никита не стал возвращаться на свое место, он подошел к собаке, погладил ее по лобастой голове и сел на пол у ног Сони, обняв собаку за шею.

Может, он все-таки не извращенец? Ну, вот, ему захотелось танцевать! Приятная мелодия. Вытянул Соню за руку из-за стола. Обнял, чуть прижав к себе, но сразу же отпустил, попросил не опускать голову, сказал, что ему приятно на нее смотреть. Глаза бы на него не глядели! А он за подбородок ее голову поднял кверху и наклонился над ней. Соня опустила глаза.

Сначала он  молчал и просто  держал ее за руки, чуть выше локтей. Потом, когда музыка изменилась, он качнулся и снова обнял ее, не прижал, а прислонил ее к себе. Кажется, она вздрогнула, поэтому он стал говорить, что не обидит ее. Что она могла ему ответить? Гад какой! Такую дивную мелодию поставил.

Затем его все-таки потянуло на интим. Он очень легко, одними пальцами погладил ее руку и спросил, было ли у нее уже что-нибудь с мужчинами.  Свеженького захотелось?  Да, было!  Вот тебе!

Музыка стихла. Он держал ее за руки, как ребенка в чужом доме. Погасил свет и повел наверх по деревянной лестнице. Привел, разумеется, в спальню. Кровать там стояла  два с половиной на два с половиной. Ну, правда, он сам довольно длинный.  Показал, где ванная. Увидев эту ванную, Соня ахнула. Огромная ванна (неужели мраморная?), всякие сантехнические штучки, столик с зеркалом. Даже цветы в горшках. Горшки, между прочим, стилизованы под Древний Египет. Соня видела такие в цветочном магазине.

И там, в ванной комнате, было окно. Окно в сад! Соня в первый раз принимала душ в ванной, глядя в окно. Правда, в окне ничего не было видно, потому что уже была ночь.

Никита велел ей надеть его халат, сказал, что женских вещей у него в доме нет. Халат был синий с какой-то королевской эмблемой на кармашке. Соне он был чуть не до пóлу, рукава она завернула. Когда она вышла из ванной, он входил в спальню из двери на лестницу. Ну, разумеется, мы же не можем жить в доме с одной ванной!  Тоже где-то мылся, не успел как следует вытереться. На плечах блестели капли воды. А плечи были весьма…  Если бы Соня была в этом доме по другой причине, она бы  оценила. И руки, и грудь! На шее, как  и на руке, солидная цепочка с медальоном. Вокруг бедер замотано полотенце. Черт возьми, как ей было стыдно!  И страшно!

Он снова провел руками по ее плечам.
- Не бойся,  - тихо сказал он, - я не вампир.
Он погасил свет, и  они остались в темноте. В первую минуту ей показалось, что наступила полная темнота, но глаза быстро привыкли, да и снаружи попадал свет со двора. Он стал развязывать пояс ее халата.  Соню колотило крупной дрожью. И вот халат на полу, а она, голая, стоит перед чужим мужиком, который сейчас неизвестно что с ней сделает. Впрочем, известно. Минуту он молча смотрел на нее, чуть отступив, а потом размотал свое полотенце. Боже, помоги мне, подумала Соня. А он вдруг опустился перед ней на колено, посмотрел снизу ей в лицо и прижался лицом к ее груди. Соня инстинктивно сделала шаг назад, но его руки держали ее. В животе у нее все сжалось. Она даже попыталась оттолкнуть его от себя, уперлась ладонями в его плечи.

Он легко поднялся и, наклонившись, взял ее на руки.
На постели было шелковое белье. От прикосновения холодной и гладкой ткани Соню снова бросило в дрожь. А он прижал к подушке ее плечи рукой, а рука была такая теплая! Он наклонился над ней, посмотрел в лицо (она еще пыталась подставить руки!) и стал целовать. Всюду. Соня все еще пыталась, если не оттолкнуть, то хотя бы  создать какую-то преграду между ним и собою. С таким же успехом можно было отталкивать Медный Всадник. Что остается, думать об Англии?

Он обнимал ее, прижимал к себе, еще и бормотал что-то. Поднимал ее над собой. Опускал себе на грудь, потом снова склонялся над ней. В конце концов, Соня обнаружила, сама гладит его по плечу.

Соня имела, как она считала, некоторый опыт, но сейчас все было ни на что непохожим. Никита положил ее себе на грудь, держал ее за руку, гладя пальцы. Соня явственно ощутила, что он ощупал безымянный палец ее правой руки на предмет обнаружения следов от кольца.  Гладил ее пальцы и бормотал детскую считалочку:  Этот пальчик в лес пошел, этот пальчик гриб нашел…

Скоро он опять уткнулся лицом ей в шею и снова стал целовать и тискать. Ему всего было мало. Он сел, приподняв Соню, как куклу, посадил ее себе на колени.
- Осторожно, - попросила она.
- Вздохни, вздохни  глубоко, - велел он, - обними меня, маленькая.
И Соня уже сознательно обняла его за плечи.




Она попыталась осторожно подняться с кровати, но он услышал.
- Доброе утро, девочка.
Теперь слово "девочка" звучало совсем не так, как в первый раз, у калитки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, хорошо.
- Как спала?
- Хорошо.

Соня снова вышла из ванной в его халате и спросила, где ее сумка. Никита откинул простыню и,  голый, побежал вниз за ее сумкой. А он совсем не смущается. Впрочем, при его данных! Принес сумку, Соня снова закрылась в ванной. Он сразу же стал стучать в дверь.

Соня открыла. Черт, какая неприятность!
- Сонечка, в чем дело?
- Ах, извини, пожалуйста.
- Девочка, я же у тебя спрашивал! Ты, что, сказала неправду? У тебя первый раз? Я же мог тебя изуродовать!

И он поволок ее к врачу. Причем, повез в город. Ехали, наверное, часа полтора. На Васильевский остров. Соня пыталась ему объяснить, что не произошло ничего страшного, но он не слушал ее. В машине он беспокойно на нее поглядывал, говорил: - Потерпи, дорогая!
Ну, что ж, подумала Соня, все правильно. Понравившуюся игрушку нужно беречь.

Соня никогда не была в этой клинике и не предполагала, что медицинское учреждение может быть таким шикарным. Ничем серьезным она, слава богу, никогда не болела. Тьфу-тьфу! Регистратура была похожа на reception   дорогого отеля.   По лестнице уже спускался тот врач, который был одноклассником Никиты.  (Как легко она теперь произносила его имя!) Невысокий по сравнению с Никитой, с усами. Рукопожатие, которым они обменялись, было похоже скорее на какой-то мальчишеский, хулиганский даже,  хлопок.

Он остановился напротив Сони, склонив голову в ожидании.
- Сонечка, это Петр, мой одноклассник, друг, и Авиценна с Эскулапом в одном флаконе.
Петр склонился поцеловать Соне руку, а на  представление огрызнулся:
- Учу тебя, учу! Не Авиценна, а Амбруаз Паре! Темнота!

Они поднялись по лестнице. Петр взял Соню под локоток, повел  куда-то по коридору, а Никиту они потеряли по дороге.
- Мы с вами сейчас к Марье Васильевне. Не волнуйтесь, дорогая,