в десять.
На первом этаже автовокзала, во всю длину громадного помещения, располагались вереницей кассы, пригородные и междугородние, да на выходе сувенирные лавки. Поэтому он сразу, особо не мудрствуя, по маршам лестницы взобрался наверх и порыскал глазами в поисках подходящего места для свидания. Забегаловку напротив камеры хранения с ходу отмёл напрочь: там, в давке и поте пассажиров, было им не побеседовать толком. Зато кафетерий в закутке - с зеркалами и ширмами во всю стену – Михаилу показался очень даже подходящим для «курултая». Когда справился по ценникам вообще попустило: как для автовокзала по божески.
Через четверть часа мужчина и женщина уже сидели рядом друг с дружкой за столиком, с заметным для обоих усилием преодолевали неловкость первого впечатления. На фото Тамара выглядела лучше. Как это обычно и бывает, мордуленцию её в фотошопе подправила подруга, тоже школьная учительница, причём крепко придавив золотистым, она почти убрала многочисленные морщины на лице, даже у губ.
«Дурют нашего брата, - с нахальным задором решил Михаил. И тут же удивился сам на себя. – А что ты хотел, болезный? Женщине под полтинник, трое внуков уже, ты чего? На Лену Беркову тут рассчитывал? Так это вряд ли…»
Они посидели за столиком минут сорок, приехал крендель, забрал иконку, Михаил помог женщине надеть пуховик с капюшоном и, смущённый не на шутку неловкостью всего этого приёма, предложил ей пройтись по набережной. Тамара не возражала; да и холодно было в кафетерии.
Но у реки оказалось во сто крат холодней.
Они стояли у гранитных тумб парапета, где неистово ветром болтало цепи, и завороженно смотрели на Днепр. Серо-бурые торосы снега и льда, ноздреватые, просевшие и местами совсем уже фиолетовые, шли грядами до самой середины реки, но фарватер уже был чист, и только отдельные массивные льдины поблёскивали отсюда на холодном солнце. Кое-где, у самого среза воды, важно вышагивали крупные галки, а выше, по гудрону набережной, вдоль плавучих ресторанов свирепо гнало ветром, скребло черенками прошлогодние листья. Небо над рекой стояло сизое, низкое, и вода, свободная ото льда, иссиня-чёрная, казалась по фарватеру и вовсе застывшей, густой, будто овсяный кисель.
- В такую погоду… - начал мужчина, демонстративно откашлявшись.
- Хороший хозяин… - повеселев, тут же подхватила Тамара и искоса взглянула на него.
Он закончил знаменитую фразу и полез в карман куртки за носовым платком.
В общем, недолго думая, они вернулись в здание автовокзала, а по пути, в тесной улочке, что вела от площади Калинина к железнодорожному вокзалу, он у перекупщиков купил ей три алых тюльпана. «Зачем? – удивилась женщина. – Так недавно ж 8 Марта было».
Они снова посидели в том же кафетерии, заказав кроме чая ещё бутерброды с ветчиной и эклеры, а затем расстались; каждый пошёл на свой автобус. Хотя поначалу он было ринулся вслед за ней. Хотел проводить до самой платформы и посадить, но Тамара взяла его за рукав пуховика и сказала твёрдо: «Не надо. Не будем доводить до абсурда».
Вот тогда, в кафетерии, и произошёл этот разговор.
Подливая себе в чашку из заварного чайника, он посмотрел на неё долгим взглядом, а затем произнёс, подавляя напускную беспечность:
- А вот ты…. Ты уже давно на сайте знакомств?
Женщина улыбнулась. А у него уши покраснели от волнения.
- С полгода. – Она мизинцем почесала бровь.
Замолчала. Он тоже молчал и не мог придумать, чем бы прервать это молчание. Так что оба поняли, что поняли друг друга.
- Успехов особых не было, - она легонько покачала головой. – Если ты это имеешь в виду…
- Ну всё-таки… - Михаил, сутулясь, склонился над столешницей и всем телом невольно потянулся к Тамаре: - Какие-то же встречи были?
- Были, - просто ответила она. – Но ты же представляешь… какого рода эти встречи…….
- Ну, не знаю, - смутился Михаил и впервые пожалел, что не курит. – У меня это впервые.
Она внимательно посмотрела на него. А потом тихо произнесла:
- Один… Ну, тот сразу предложил, мол… рядом тут живу. Поехали! Я ответила: это несерьёзно, я не за этим сюда час на автобусе тряслась… Он ничего, симпатичный был, ухоженный, но… Я спросила: что, так сразу? Прямо с первого раза? Он говорит: а что? Чего, мол, время терять...
Презрительная усмешка вдруг искривила её слегка накрашенный рот.
- Я сказала, - заметно разволновавшись, проговорила Тамара, - что мужа себе ищу. Не любовника. Он и ушёл. Даже не попрощался. – Она пытливо посмотрела на Михаила, и уголки её губ тронула едва заметная ироническая улыбка.
Мужчина долго молчал. Затем с интересом поглядел в лицо Тамары и пожал плечами.
- Не знаю. У меня товарищ сидит на этих сайтах уже лет шесть. Ну, и меня затащил… Но я писать не люблю. Если б ты тогда мне смайликом не маякнула… Ну, я так воспитан, наверно. Что надо на письма отвечать…
- Ну, и второй раз ещё было. Там рассказывать вообще нечего. – Она захихикала. – Пришло убожество… такое… мелкое, в кепке… наглое. В рваных кроссовках. Ни с того ни с сего стало возникать… Ну я ему быстро окорот дала. Сказала: иди отсюда. Ты не в моём вкусе. Даже странно… откуда у таких интернет.
- Всё? - засмеялся Михаил.
- Всё, - засмеялась и она. - Ну, не считая трёпа по телефону. – И добавила: - Так это, чтоб время убить.
Трындец. Больше они эту тему никогда не обсуждали.
Он ей верил. И поверил сразу: не та была женщина, чтобы врать.
Поэтому сейчас, сидя с ней за обеденным столом у неё дома, он знал твёрдо: ДО НЕГО тут никто не сидел. Не доехали просто «ребята»… Не взяли эту высоту.
Михаил, хотя уже был сыт, а не удержался: протянул руку за ещё одной отбивной. Стейковый нож Тамара не положила, поэтому особо не мудря, он мельхиоровой вилкой водрузил сочное мясо на хлебец и наяривал, как бутерброд.
Тамара сидела напротив и наблюдала за ним с лёгкой улыбкой; Михаил вспомнил на миг покойную маму; та тоже всегда с удовольствием смотрела, как он ест.
Они видел, что нравится ей. Никаких особых знаков к тому Тамара не подавала, но в нём уверенно росло чувство, что он тут к месту: и за этим обеденным столом, и в этом доме.
Понимая, что уже заводится и наглеет, он даже стал «примеривать» эту «хатку» на себя.
«А что? – спрашивал он будто кого-то другого, но важного. – Женщина справная, хозяйственная, чистюля, судя по всему. На заезжем пилигриме не экономит; другая б миску вареников бухнула в морду – и всё! Привет. До Города опять же рукой подать… она тем временем в школе, с детьми занималась бы… И где-то, как и сегодня, в два или три часа пополудни, уже были б вместе… Чай вот тут за столом хлебали б, с сушками да карамелью… Кайф...
У самовара - я и моя Маша… так вроде?.. Маша чай мне наливает, а взор её так много обещает…
- А ты заметно повеселел, - констатировала с удовольствием и не без удивления Тамара с другого конца стола. – Не зря говорят: сначала накорми мужика, а потом уже спрашивай.
- Так и спрашивать-то… особо уже нечего. – Михаил дожевал бутерброд и только что не ногтями жирных пальцев выудил салфетку из пасти дулёвской рыбки. Затем добавил, пожав плечами: - По телефону всё друг другу уже рассказали.
- Ну, допустим, не всё, - многозначительно и отчего-то с нажимом произнесла Тамара. – Ты, по всему, человек хоть и искренний, но скрытный. Боишься. Что тебя на каком-то слове подцепят, подсекут, подловят… нуу… а потом против тебя же это и используют. Угадала? Такие о себе всего сразу не рассказывают…
- Не в бровь. А в глаз, - Михаил не нашёлся что ответить. Двумя пальцами сжал до боли крылья носа, сопливого ещё с бессонной ночи, и шмыгнул, с озорством. – Может, и так, - сказал. А сам подумал: «Кто его знает, чем это кончится… Даже сегодня… День впереди ещё большой…»
- Извини, - отозвалась едва слышно Тамара. – Я сказала какую-то глупость, по-моему…
- Да нет… Нормально всё, - он повернул голову к окну. – А что это у тебя во дворе строится?
Женщина сделала движение, словно собираясь встать, но потом передумала и, отдёрнув занавеску на медной проволоке, до самого гвоздя, тоже посмотрела в окно.
- А, это? Навес, что ли?
- Ну да. Почти посередине двора. Зачем? Сено сушить?
- Сразу видно, что городской, - проговорила Тамара, смеясь. – Кто ж на бетонном полу станет сено сушить? Оно же там заплесневеет без поддонов.
Занавеска свисала книзу до самого подоконника; на розовом фоне на ней во всю ширь аляповато была раскидана некрупная алая малина, с зелёными сочными листьями. А края занавески были рачительно собраны в пучок, вероятно, ещё утром, и перехвачены на день узенькой атласной ленточкой.
- Сын у меня сельским хозяйством занимается, - выдохнула густо женщина. – Вроде фермера. Берут с другом чужие паи под обработку. А навес он под трактор сделал. Чтоб не ржавел. «Беларусь», его завтра со склада пригонят. Раньше в сельпо на таких мужики за водкой гоняли, а сейчас дорогая до биса машина. Не укупишь… - И снова повторила: - Жалко. Чтобы ржавела…
- А у него что, и земли тут, где-то рядом? – удивился Михаил.
- И тут, за селом есть, и дальше, - ответила Тамара, указывая куда-то в сторону. – Ему этот его армейский друг на всё деньги даёт; папа у него грошовитый, где-то в администрации работает. А всем сын сам занимается. Один. А в конце сезона отчитывается; всё на доверии… На трактор тоже он деньги дал…. Аренда уже слишком дорого получается…
- А сколько сыну, напомни, - спросил Михаил, всё ещё глядя на капитальные стойки под шиферной кровлей.
- Двадцать семь.
- И не боится?- искренне изумился.
- А он у меня с рождения не пугливый, - не без гордости заметила Тамара. – Ничего не боится. Завтра утром, кстати, удобрения должны завезти… Надо б не забыть…
Он посмотрел на неё.
Она поняла и успокоила:
- Не-е-ет. Утром только работники его будут, наши сельские. Он их предупредил: в дом не заходить. Я выйду ворота только открою - и всё. А они вон в ту каморку мешки эти с селитрой сложат и уедут. – Она подняла на него глаза и добавила, чуть смущённо: - А как ты думал?.. Пришлось Андрею всё рассказать. Иначе б он и сегодня тут был. Вечером…
- И как он… отреагировал? – спросил Михаил, тоже смущённо.
- А как… Сказал: «Мама, это твоё личное дело. Мне главное, чтоб ты была счастлива... Буду только рад, если у вас получится...»
А мечты у мужчины были: приеду, сельская мазанка с тыном и глечиками – и она одна.
В последний раз он такую хатку топтал – семь лет назад, когда его лечили от водки. Баба Галя чего-то там дула на свечи, жгла ему на макушке волос и про себя невнятно бормотала. Помогало отлично на год-полтора, потом снова ехал. Пить бросил, когда туда отменили автобус – на такси оказалось так дорого, что легче было бросить.
Михаил любил сельскую жизнь, ибо её не знал. Все так любят, потому что ни черта в ней не разбираются. Как городской человек себе её обычно представляет? Ботвинится на сырых грядках редисочка, квочка по двору вперевалку ходит, с цыплятами, кадушка с ржавыми обручами под стоком с дождевой водой. Рассохшаяся. Ну, ещё сеновал над горницей, куда ж без него.
И – ни хера не делать!
Знай, лежи себе под ящиком, да на пульте кнопки перебирай. Всё. Куда как ни сладка сельская жизнь!..
