железные крыши крайних хат, на подмёрзший за ночь глинистый шлях, по которому они шли, на целину сельского косогора за околицей.
Свернули с улицы, пошли пашнями; до развилки им было по пути.
Сначала долго молчали. Оба понимали, что вот-вот придёт расставание и никто ведь напрямки не скажет - правдиво, без экивоков - станет ли он ждать ещё одной встречи. Будет ли скучать и торопить к этому дни? Внешне всё тип-топ, вроде как оба довольны, но почему так остро, до щема в рёбрах Михаилу хочется поскорее пройти эти поля и выйти на большак, чтобы расстаться? Поскорее уже, если не уехать, то хотя бы не видеть её больше, побыть наконец одному?
- А это что такое зелёное на полях? – спросил он, идя вдоль выбитой колеи.
- Озимые, - сказала с удивлением Тамара. - А ты и этого не знаешь?
- Слышал. Читал, - сказал Михаил, усмехнувшись. – А когда они всходят, забыл.
- Как снег сошёл с полей, так и всходят. Недели две тому назад им подкормка была; сейчас, видишь, попёрли.
Прошли заброшенный сад, чью-то развалившуюся хату, совсем на отшибе, хуторком. Тамара учила:
- Ты смотри, тут ходят и автобусы, и маршрутки. Но ты останавливай только маршрутку, вот, на которой ты сюда ехал. Iveco. Это без пересадок прямо до Города. А автобус - он местный, из Кременца, от реки прямо сюда поднимается, но только до нашего автовокзала. Дальше - пересадка. Не перепутай, автобус пропусти.
- А во сколько он? – Михаил машинально вскинул руку и посмотрел на запястье.
- Ну, автобус… сейчас посчитаю. Отсюда, да плюс пятнадцать минут… Ну, тут будет в половине восьмого где-то. Но я ж тебе говорю – на него не садись.
А Михаил глядел на неё, сбоку, и диву давался: в постели вчера так орала, а тут – такая вся обстоятельная. И тут же поймал себя на мысли: а почему нет? Подсказывает тебе, пилигриму-недотёпе, чтоб ты поскорее да без сложнячка домой добрался. Тут только спасибки… Тем более, ты такой лоховатый, тебе транспорт в идеале: на остановке сел, на остановке вышел. Не в поле.
Восходящее солнце поднималось всё выше, било прямо в глаза, уже дослепу. Михаил шёл быстрым, стремительным шагом, смотрел с интересом на озимые по обе стороны дороги. Старался зачем-то этот пейзаж и это место запомнить. От неловкости и стеснения он то и дело перекидывал пластиковый пакет с туалетными принадлежностями из одной руки в другую. Видала ли это Тамара? Вероятно, да. Но виду не подавала. Шла рядом тоже молча. По соседней колее.
Когда обоюдное молчание стало невыносимым, Михаил спросил, хрипло:
- А твоя школа отсюда далеко?
Женщина оживилась, казалось, она только того и ждала.
- А вон видишь, высокий пирамидальный тополь, сухой, как пирьина… там и школа. И магазин, и поселковый совет.
- На глазок, около километра?
- Я что, я привыкла. Грязь уже сошла, а то бывало приходишь, минут пять только с сапожек мачмалу соскребаешь. Учительница называется. А сейчас сухо, благодать… Ну, вот, ты уже и на месте, - сказала Тамара и застыла на развилке дорог как вкопаная. Он тоже остановился, с замиранием сердца. Она стала напротив него, прокашлялась и ласково погладила его по плечу:
- Всё равно. Спасибо, что приехал.
Он, суетясь и конфузясь, поцеловал её в губы. Она отодвинулась в сторону, вздохнула и посмотрела на него:
- Тебе у меня понравилось?
- Да, - не солгал он. – Но мне это непривычно…
- Я поняла…. Ну, так это и хорошо. Значит, ты не из этих… которые лишь бы…
Он усмехнулся, искренне.
- Нет. Не из этих. Это уж точно.
- Ещё приедешь? – спросила она, понижая голос до шёпота и преданно заглядывая ему в глаза.
- Ты время только дай, - выдохнул он, - не торопи.
- Ладно, - она широко улыбнулась. – Даю тебе время…. А сколько?
Михаил не вытерпел, откровенно уже рассмеялся так, что грудь под курткой заходила ходуном, забилось щедрее сердце.
- Дай хоть домой доеду, - попросил. – Оклемаюсь хотя бы. Подумаю.
- Ой, и мастак ты думать! – раззадоривая мужчину, взвизгнула Тамара и снова похлопала Михаила по плечу, на этот раз снисходительно. - Иди. А то опоздаешь. Хотя и рано мы вышли…. Куда ты всё так спешил….
Он взял её за руку, немного сжал кисть.
- Где там стоять, на трассе? Чтоб забрали?
- А вон… - указала она свободной рукой на стопку железобетонных плит под корявыми абрикосами. – Маршрутка из-под виадука как вынырнет, ты сразу рукой и маши. Станет обязательно. Но не перепутай, автобус пропусти, не забыл?
- Да не забыл, - вздохнул Михаил, и пар пошёл изо рта. – Как дитё малое провожаешь…
- Так ты и есть… - произнесла Тамара вздрагивающим, проникновенным голосом. – Ну, иди. Я тебе позвоню.
Михаил кивнул. Затем притянул её к себе, на один только миг, и снова поцеловал, неловко, в уголок холодных губ.
Шёл метров пятьдесят по направлению к трассе, его обогнали красные «Жигули»; невольно отпрянул и перешагнул с колеи на обочину. Оглянулся. Поискал её глазами. Она шла быстрой, лёгкой походкой, крупная, статная, с большой сумкой через плечо, и там уже начинались дома дельные, новые; стояли впритык к дороге полутораэтажные коттеджи. А ей навстречу пхался по просёлку доблестный МТ с давно облупившейся коляской. Женщина шла, не оглядываясь.
«Жигулёнок» нахально обдал его пылью и бензиновой вонью, а он в недоумении всё ещё торчал столбом на обочине: как так? Почему до воя в горле хочется побыстрее выдраться отсюда? Из этих, надо признать, благостных мест?
Ответа не было.
Чёрт с ним, матерно выругался он вслух и двинулся дальше. На ходу я всегда туго соображаю. Сяду в маршрутку, подумаю.
Но в автобусе он не сел - стоять пришлось, в давке с гегемонами на задней площадке. И только когда от плит отъехали уже изрядно, Михаил выругался: «Твою же мать! Нах… ты сюда сел? собака старая…»
Михаил стал злиться на Тамару. Ну, сказала бы прямо: сначала «Пазик» проедет, допотопный, с алюминиевыми заплатами на обшивке, в него, мол, не суйся, пропусти… Ну, здоровый такой, смрадный и дребезжащий от натуги, когда в гору прёт… Я что бы его, не вычислил? А то… маршрутка, маршрутка…
Автобус подбрасывало на ухабах, не щадя; Михаил болтался у поручня, как торчок. Хорошенькое дело! Всю ж душу вытрясет, пока доедешь…
Он вспомнил её слова: «Ты слишком много думаешь, Миша. И как все, кто много думает, идёшь по кругу. Ну, в никуда».
«Ну, и какого хера ты сюда поехал? – спрашивал он себя. – Стёганки колхозников, село увидать? Примерял на себя, и чего? И что б ты с нею тут делал? В этой хорошо натопленной хате? Она б тебе рассказывала вечерами про учеников, про деток… А ты… слушал бы её вполуха, из вежливости, не зная, как отделаться. Буду, мол, в Вольногорске на рынке торговать. Удобно… Не-не-не, - говорил он себе, крепче, до боли в суставах сжимая поручень. - Ноги моей здесь больше не будет», - и смотрел уныло на далёкие, сизые в утреннем тумане, перелески за полями.
Отсеялись наконец двухэтажные однотипные бараки для рабочих коксохима, ещё довоенные, со вздувшейся от недавних дождей штукатуркой; автобус по чьему-то требованию дёрнулся и стал, вышло, уже в пригороде, человек семь.
Михаил чуть ли не с разбегу плюхнулся на освободившееся место, у отпотевшего за рейс окна; проезжали какой-то полустанок за эстакадой.
Он раскнопил верхние пуговицы пуховика, и поскрёб двумя пальцами небритый кадык. Довольный, откинулся на спинку сиденья. И начал с собою непривычный разговор. Он уже не только спрашивал, но и отвечал сам себе, посмеиваясь в усы.
Чего ты разнылся, сказал он себе, уже почти весело. Да, ты устал жутко, не выспался, ноги вон подгибаются с непривычки… И? Ну да, ещё всё тело ломит и болит, будто тебя долго мутузили. И? Всё равно ж это пройдёт. А как ты с ней на гатке сидел – это останется.
Приедешь домой, отопрёшь своим ключом резную деревянную дверь своей однушки. Успокоишься, разуваясь. Пройдёшь вскипятишь эмалированный чайник на плите. А по такому случаю так и самовар электрический можно организовать, хер ли он там стоит пылится на холодильнике… И заварить в фарфором чайничке с позолотою, прямо в гостиной, перед монитором, как ты и любишь. Свой любимый зелёный, крымского сбора, с лавандой и материнкой. А чтоб не бегать за пражским тортом в магазин, вот прямо сейчас, на автовокзале, его и купи себе, в ларьке на улице.
А что, повеселел он ещё пуще прежнего. Чаю напьёшься – успокоишься. Раздобреешь. Распаренное напрочь брюхо отомлеет, как пить дать, да и сам… по-другому на мир посмотришь, а? Не поспоришь же?
Он вспомнил вчерашний «поход» на ставок и усмехнулся. Эволюция, прогресс – всё это меркло перед зыбким зеркалом того сельского ставка.
«Не-е-е-е, - в приступе веселья щёлкнул он себя по носу и покачал головой. - Нельзя принимать серьёзные решения сейчас, на горячую голову. Не стоит.
Хорошая ж женщина…»
