жили в селе, как у Христа за пазухой, - изумился своему открытию Михаил. – Тут присмотреться, так и Чумацкий Шлях за хатами отыщешь, а?
Женщина широко улыбнулась; похвала ей пришлась по душе. Она сказала, задумчиво и смущённо, тоже заглядывая вниз, но больше делая вид:
- Многие из нашего села уехали, - в основном, правда, молодёжь. Но и обратный процесс пошёл, – со значением произнесла она и, отойдя от края дамбы, взглянула на него. - Многие возвращаются. Новых людей много, из города. А что? Экологически чистое место. Лишь бы работа была. А заняться тут есть чем.
- Ну, ты же не занимаешься?
- А зачем мне? Я - одна. Мне хватает. – А потом добавила: - Была бы не одна - занималась бы… Раньше мы и корову с мужем держали, и свиней.
- Ну, тут и холодно, - сказал Михаил.
- А что ж ты хотел, - сказала Тамара. – Мы же в яме. А село на горе, там солнце.
- Так и ветер ещё какой, - Михаил уже и уйти отсюда хотел, но нечто мощное, почти мистическое, его тут удерживало железной рукой. Завораживало. Тамара стояла молча, чуть поодаль, за его спиной и разглядывала с досадой уже изрядно вымазанный грязью носок своих коричневых сапожек из кожзаменителя, задумчиво вертела им, приподнимая над землёй.
Затем не удержалась и спросила:
- А ты бы смог город на село променять? Ты же вроде как… всё тебе нравится тут…
- И что бы я здесь делал? Нет, - испугался он её обидеть. – Просто заниматься тут чем?
Он понимал, что ввязывается в опасный разговор. Но понимал и другое: для Тамары разговор этот очень важен, и она, пока не получит ответ, с него с живого не слезет. Он уже знал: эта женщина умела быть настойчивой. Тем более - ляпать языком что ни попадя было не с руки. Он присел на корточки, поднял обломившуюся ветку омелы, чтобы потянуть время. Тамара заметила его растерянность и промолвила, уже и с нажимом, без обиняков:
- Делал бы, что и сейчас.
- Как это? – искренне растерялся Михаил и посмотрел в её сторону.
- Ну как… - сказала Тамара и только по изменившемуся тембру её голоса он почувствовал, что женщина смутилась. – Я бы на работу шла в школу, а ты в Вольногорск на рынок торговать… Ты же мне сам говорил, тебе всё равно, где торговать. Монеты твои, статуэтки… Это, мол, где стал, там и продал… Всё это в одну сумку поместится….
«Вон какие дела! – ошеломлённо подивился Михаил такой прыти. – А мы ещё и в постели не были…»
- Ну, что ж, я не против потолковать и об этом, - выдавил он из себя нарочито спокойным тоном. – Но позже.
- Так конечно позже, - даже удивилась ему женщина. И добавила, уже ничуть не смущаясь: - Это ж я так, к слову. Как об одной из возможностей.
- Верно, - с непривычной готовностью поддакнул ей Михаил. – Холодно тут, не пора возвращаться?
Он подошёл к ней впритык, почти вплотную. Потянул на себя за подкладку полы. И долго, жадно поцеловал в губы.
Она порывисто обняла его, и, целуя безотрывно, взлохматила вмиг шевелюру ему на затылке.
В улицу они поднялись с другого конца косогора и, миновав три крайние хаты, очутились снова у знакомой ему калитки, при кусте сирени. Михаил, пока Тамара открывала щеколду изнутри, подошёл к сирени, указательным пальцем поскрёб нежно распустившуюся почку. Медля, всё-таки понюхал - стыдно было перед ней, а понюхал.
- Дитя асфальта, - с небрежной шутливостью сказала Тамара, поглядывая уже со двора. А Чекан тем часом уже гавкал во дворе как ошпаренный.
- Чекан, Чекан! - успокаивала его Тамара, почти срываясь на крик. Но дьявол и ухом не вёл, а только рычал на него и косился.
- На котлету, сука, зарабатывает, - зло прошипел Михаил, всходя на крыльцо. – Ты чего, земляк?
- Это не сука, это кобель.
- Я про него и говорю.
- Видит, что чужой, - поизвинялась она, махая на собаку руками.
- Я это и сам вижу, - спокойно изрёк Михаил, с трудом выдавливая из себя улыбку. – Пока чужой.
- Это ненадолго, - взглянула на него женщина, жестом зовя в дом.
- Надеюсь, - зачем-то потирая руки, и вытирая ноги о половик на цементном полу, сказал Михаил.
Ужинать они не стали, и Михаил попросил, чтоб Тамара показала ему комнаты; дом был большой, просторный, а не та хата на сошках, о которой он себе праздно мечтал, «выбирая деревню на жительство».
Оставили обувь под вешалкой и, выпрямившись, быстро отпихнув ногою упавший ботик под плинтус, она указала ему на филёнчатую дверь слева за трюмо.
- Там туалет, - сказала. - Слив сейчас не работает, там вода в ведре, извини. Сын приедет на выходные, починит.
- Важное место, - заметил не смеясь Михаил, вспомнив про свой простатит. И гуськом за ней, от волнения ужимаясь в дверях, проскользнул в гостиную.
Гостиная состояла из двух полукомнат – довольно странная, не плебейская, планировка. В полукомнате, что окном выходила в улицу, с солнечной стороны, на низком столике в углу высилась широченная плазма, а напротив - полуторный диван с двумя изящно взбитыми подушками. В другом углу у окна стоял полированный, добротный и ещё советских, вероятно, времён, платяной шкаф орехового цвета, трёхстворчатый. Тут было сумрачно.
А в полукомнате смежной - она была куда поменьше, крохотная почти - там был, вероятно, её кабинет. Михаил не заходил, а только взглянул из-под притолоки: книжные полки на стене, на столе открытый ноут, кресло напротив. Всё чисто до стерильности, убрано, но без труда можно было определить, что именно здесь Тамара проводит большую часть дня.
- Ну, и спальня, - показала рукой женщина, тоже не входя. – А что тут показывать?
- Ну, спальни, я вижу, две. Как в Америке, – засмеялся Михаил и крякнул в кулак.
- Ну, по-нынешнему… - засмеялась Тамара, - можно и так сказать. В этой вот, в большой… - она показала на огромную двуспалку на «подиуме» - ему было непонятно – тоже с двумя подушками. – Тут сплю я. А через стенку – Андрей с невесткой и внуки. Когда приезжают.
Он не спросил, как часто приезжают, так как знал из телефонных разговоров: приезжают раз в две недели. Обычно в пятницу вечером и пополудни в воскресенье отчаливают. Сегодня как раз была их неделя, но Тамара попросила не приезжать; пришлось сыну и причину назвать.
Они вернулись в гостиную, Тамара замерла на миг в нерешительности и включила телевизор.
На улице вечерело, садилось солнце. Окна отливали золотистым светом, и сквозь тюлевые занавески комнату уже обволакивал сизый полумрак.
- Может, свет включить? – робко взглянула Тамара на Михаила.
- Зачем, - он потоптался у дивана, сел на краешек. По телеку уже начался итоговый выпуск новостей за неделю, на канале ТНС.
- А я это люблю, - сказала Тамара, стоя по-прежнему посередине гостиной. – Всегда смотрю. Целый час идёт и тебе всё расскажут и покажут.
- Прохладно тут у тебя, - сказал Михаил и лёг поперёк дивана, уткнув голову в свалявшийся ворс ковра на стене.
- Да нет, вроде. Ты просто ещё не выболелся, как следует. Я тебе сейчас одеяло принесу. - Всё это сказано было с искренней материнской заботой; Тамара выскользнула в дальнюю спальню.
А Михаил лёг наконец на подушку. Лежал и думал: её звать на диван? Уже? Ничего же не будет противоестественного, если рядом вдвоём полежат? Телек посмотрят? Как в песне: «Рядышком с бабушкой…» Не обязательно ж тут «начинать»?.. Да и негде ей больше тут разместиться… Тут вот, наискосок дивана, - под коня педального такого, как ты, и стула-то нет. Не рассчитывали…
Из спальни Тамара принесла огромное кассетное одеяло в цветастом свежем пододеяльнике, укрыла мужчину старательно; только что края не подоткнула, как внукам.
- Может, и тебе полежать? – спросил он её, тронув, будто ненароком, за полную ляжку. – Тоже, думаю, находилась за сегодня…
Женщина будто этого только и ждала. Но примоститься норовила рядом с ним.
- Э, нет, - сказал Михаил, - я с краю люблю. Перелезай через меня, - и откинул угол одеяла.
Одетая, как и была, как и он, Тамара нырнула к нему под очень лёгкую упругую ткань, заголив руки, поправила под головой подушку. Натянула свою сторону до подбородка, и с озорством, нарочно и откровенно возясь всем своим крупным телом около его тела, поглядела искоса Михаилу в лицо.
- Тебе телевизор хорошо видно? – спросил Михаил.
- Хорошо, - отозвалась женщина и улыбнулась.
Он не заметил этой улыбки, слушал вполуха про новые победы над ИГИЛ на юге Ирака.
Диктор, в улётном жилете и джинсах, докладывал встревоженно: «Как заявил на пресс-конференции Масуд Барзани, глава Совета Национальной безопасности Иракского Курдистана, это была очень крупная операция, и, к счастью, она завершилась весьма успешно. Бойцам курдского ополчения удалось частично снять осаду сил «Исламского государства» на горе Синджар, где находятся тысячи иракских беженцев, нуждающихся в эвакуации. Также им удалось освободить восемь деревень и уничтожить около восьмидесяти экстремистов».
Когда стали показывать какую-то аварию в Приазовье, женщина бесцеремонно закинула под одеялом свою ногу на его бедро. Повернулась лицом так, что было слышно её горячее, прерывистое дыхание. Михаил, тоже, как по приказу, потянулся к ней всем телом, обнял за плечи. Обнюхал её с удовольствием, как кобель суку; пахла она духами и женским потом. Её взгляд, причёска, голос (она что-то ему на ушко бормотала) производили на него впечатление чего-то нового, необыкновенного в его жизни.
Он притянул её к себе, завёл свою ногу ей между ног. Завалил на себя, словно долгожданную добычу, и неистово, со вкусом стал целовать в шею, в грудь, в влажные губы, и руки его самоуверенно заскользили вниз. Затем левой рукой, не спеша стал заголять подол её платья.
Диван скрипел уже вовсю всей своей совдеповской мощью, подушки разъехались, расползлись. Телевизор бубнил по-прежнему, диктор что-то уже докладывал о гибели двух рабочих на МКАД.
- Нет, я тут не могу, - прошептал он ей на ухо, вскочил сам и потянул её за руку. – Пойдём туда. – Она, на ходу сбрасывая с себя одежду, вприпрыжку кинулась за ним, и только на пороге спальни, в дверях, чуть смущённо, тихим шёпотом, произнесла: «Знаешь, я такая толстая…»
Утром пили кофе. За завтраком на кухне ещё было сыро и отчего-то сумрачно даже при свете. И хотя времени до выхода было более чем предостаточно, Михаил торопился, заметно нервничал. Он уже тяготился её домом и страстно хотел поскорее на волю.
Оделись, вышли. Традиционно облаял его дурной кобель.
- Чекан, молчи! – крикнула Тамара ему без злости.
Женщина поднялась сегодня ни свет ни заря. В полшестого открыла ворота для работников сына, отперла им комору, куда они сложили мешки с селитрой, приготовила завтрак, покормила собаку. Было понятно, что этот порядок, заведённый ею раз и навсегда, будет соблюдаться дотошно и без сбоев, невзирая ни на что. Камни с неба будут падать, но она, как и прежде, – с рассветом встанет и всё сделает. Основательная женщина, что тут сказать.
Ночью они спали обнявшись, сил больше не было ни на что. А «потрахусик» на огромной кровати завертелся так, что и теперь ещё её глаза блестели, а на щеках проступал нервный румянец.
Женщина с особой предупредительностью пропустила Михаила вперёд себя и задвинула щеколду калитки.
Солнце уже поднималось, его свет ложился широкими красными полосами на
