дурные мысли и предчувствия это самое «нет добра без худа» настраивает, – предположил я, – Антижизнеутверждающее, пессимистичное и нервнотрепательное выраженьице.
– И я с тобою, друг любезный.., безоговорочно... солидарна, – опускаясь на бордовый пуфик, сказала Мороженка, – Так вот, слушай дальше...
Купался Валерка, купался в счастии. Казалось, никогда сия ласкательная купель, до краев наполненная отрадою, ни на капельку не опоганится. Ан...
Митрофан, вот встречал ты человека, путь коего от внутриматочности до внутригробности не был бы омрачен ни страданиями, ни неприятностями, ни репейно прилипчивым горемычеством?
– Нет, – взад-вперед вяло покатав по подушке затылок, вымолвил я.
– А вот Валерик-холерик возомнил, что он окончательно и бесповоротно уволен из бедолажьих рядов и оформлен на постоянное место наслаждения в качестве высококвалифицированного счастливчика.
– А нельзя ли, милейшая, ближе к развязке? – до головокружения притомившись долгоиграющим философствованием, я попытался приблизить беззвучие.
– Куда спешишь(?), болезный, – огорчилась Мороженка, – А я ведь, наобещав намедни, даже не успела поведать тебе об особенностях оттенков негритянской кожи... Иль не любопытно?
– Любопытно, – вкривь вильнув душой, без толики энтузиазма заверил я, – Забавно и познавательно, но... Не притомились ли(?), любезнейшая.
– Как ни крути, Митрофанушка, а твоими устами глаголет истина, – широченно зевнув и шмыгнув носом, призналась назойливая, – Подустала. В мертвецкий сон словно ураган былинку клонит...
А Валерку-то по весне внезапно буйно обострившийся застарелый психический недуг сгубил, – сгримасничав дикую усталость, Мороженка позволила паузу...
– Поня-ятно, – затяжно зевнув, поскупился я на слова.
– Да что тебе может быть понятным(?), если я практически ничего существенного не поведала, – серийной зевотой основательно продемонстрировав мне свою объемистую глотку, промолвила собеседница, – Постараюсь вкратце...
И вот... По весне-то Валерка словно с цепи сорвался – денно-ночно напролет по-животному завыкобенивался!..
Даже со сторожевой овчаркой служебный роман завел. Вместо того, чтобы бдительно охранять вверенную территорию, всякую смену напролет в вольере со своей горячо обожаемой сукой пропадал. И в выходные на фабрику как оглашенный рвался!
Даже вольер своей зазнобы по-человечьи обставил!.. Полеживают, бывало, на диване, телевизор смотрят и... пельмени из тазика вперемешку с конфетами лупендят; а она-то хвостом виляет, поскуливает да морду его бесстыжую вылизывает...
Судачили, что, дескать, залетела от Валерки овчарочка-то; что в его серьезных намерениях, мол, усыновление и удочерение всего щенячьего помета!..
А может того – напраслину на мужика возводили... Народ-то наш главным образом при советской власти под мудрым руководством КПСС воспитывался! А тогда, как и сейчас, вся внешняя политика с внутренними пропагандой и идеологией из галимой брехни оголтело строились. Правда, неказистыми были мозготрахательные сооружения, но огромными, красочными и многочисленными... С малолетства, черпая примеры для подражания из публичных деяний вождей и их номенклатурной стаи, молодая поросль юлила, крутила и с превеликим удовольствием врала напропалую! И с выгодой, и без оной. В моде, видишь ли, была ложь во всем ее недюжинном разнообразии...
Допускаю, что и Валерка с той овчаркою (кстати, звавшейся Комсомолкой) в интиме не состоял.., – сморщив переносицу, призадумалась Мороженка... Покумекав, она продолжила свое сомнительной истинности повествование:
– Хотя-я-я... Чем черт не шутит?..
Когда Комсомолка-то вот-вот должна была уже разродиться, Валерик вдруг к ней абсолютно охладел и любвеобильно заметался меж другими домашними животными. Никем не брезговал...
А однажды под утро конюх местного конезаводика обнаружил бездыханного Валерика в стойле у скаковой кобылы Лесбияны!.. Судмедэксперты констатировали, что жертва скончалась от множества несовместимых с жизнедеятельностью травм, нанесенных лесбиянскими копытами и зубами...
Вот и гадай теперь, что стряслось в ту роковую ночь на конюшне?..
– Пломбировна, – воспользовавшись скорбной паузой, обратился я к пустившей слезу Мороженке.
– А? – встрепенулась та и ладонью размазала слезную влагу по лицу.
– Где ты научилась этак бойко и грамотно изъясняться по-русски? – задал я вопрос, со старта нашего знакомства с негритянкой время от времени донимавший мой воспаленный неординарными событиями разум.
– В предместье Тель-Авива, – буднично произнесла Мороженка, – На спецкурсах вездесущей израильской разведки Моссад... Сначала там осваивала... А когда меня уволили за пьянство и распутный образ бытия, доучивала в секретной академии ЦРУ...
Из академии меня, впрочем, тоже изгнали, – на сих словесах в мороженкиной интонации появилась обидчивая составляющая, – И было бы за что-о-о! – разгневалась моя собеседница, – За кражу из пищеблока ведра картошки турнули!
Показа-а-ательно(!) судили. Даб остальным было впредь неповадно.
Шеф пищеблока легендарный импотент Джони Уайт подставил. Долго выслеживал в отместку за мой категорический отказ сотрудничать с ним в сексуальной сфере!.. Подкараулил, втихаря заснял на видео, задержал и сдал в академическое отделение секретной полиции... ублюдок!..
Вот и получается: из Моссада меня выпнули за распутство, а из ЦРУ наоборот – за целомудренность.., – на сем Мороженка прервалась и надолго умолкла, я ж провалился в глубоченный сон...
Приснились мне в ночи бредущая со светоотражающим ведром картофеля облаченная в пушистый масхалат Мороженка и какой-то пузан в белоснежном кальсонном исподнем, крадущийся за ней с огромной видеокамерой на плече.
И привиделась наряженная в форму российских полицейских кодла шимпанзе, старательно пытающая вышеозначенную расхитительницу на никелированной дыбе.
Имела место и телереклама, в коей некрасивая забулдыжного обличья бабенция фирменным топором отрубала головы изменявшим ей мужу, паре любовников и их общей интимной партнерше.
С сердцегуби-ительным(!!!) у-ужасом(!), находясь за решеткой на скамье подсудимых, выслушал я и свой смертный приговор за хищение тонны редиса с дачи некоего Редискина – министра Редисного хозяйства Российской федерации. Согласно судебному вердикту, покинуть сей бренный мир мне предстояло через повешение за гениталии!..
Под занавес морфейного просмотра привиделся сам себе абсолютно нагим и сидящим на пне в березовой роще. Мое тело, усыпанное крупными гнойными прыщами, вызвало глобальное содрогание души и плоти!
Мороженка, Кассиопея и Морковка, изгибаясь в замысловатых позах, усердно выдавливали эти самые сочные прыщи, причиняя своими сноровистыми манипуляциями и боль, и щекот...
Однажды из-за моей спины донесся знакомый мужской голос, негодующе рокотавший:
– Вот неуклюжие, вот раздолбайки! И кто ж так прыщи ликвидирует?! Ручонки бы вам за такую работу ампутировать! Не можете конечностями – зубами вскрывайте да высасывайте! У нас – в Соединенных Штатах – никто прыщи не выдавливает! У нас всякий уважающий себя гражданин борется с прыщами орально! А если сам дотянуться не может, просит помощи у кого-нибудь из находящихся рядом.
– Си-ся-яс!!! – оторвавшись от дела, воскликнула Морковка, – Ни дозьдесься, стобы йя всем подляд плищики сосьала! Сам сосьи, дьядья!
– А и пососу! – произнес невидимый для меня советчик, – Почему бы не услужить Веньямину по-родственному?!..
На сих словах меня осенило: «Ба-а-а! – подумалось, – Так это ж Галилео Галилей – троюродный дядя моей Альбинки по отцовской линии!»...
Надо признаться, мы с супругой тщательно скрывали факт родства с сим забугорным дядюшкой, упрощенно именовавшимся в нашем узком семейном кругу Галей. И к тому была весо-о-омейшая(!!!) причина: Галя, несмотря на его раздолбайский менталитет, каким-то чудом многолетне удерживался на должности лидера-наводчика стратегических ракет атомной субмарины ВМФ США «Клаустрофоб»; поэтому при огласке факта присутствия оного янки в альбинкином генеалогическом древе нам грозили катастрофические последствия! Мы с благоверной рассматривали два основных варианта развития событий: либо наша семья в полном составе под эмигрантской легендой засылается в США для выуживания из Гали секретной информации, что чревато перспективой провала и десятилетиями тюремного прозябания за шпионаж; либо я как неблагонадежный с треском вылетаю из Министерства без дальнейшей даже мало-мальски сносной жизненной перспективы!..
Во время душевных терзаний по поводу опасной родственной связи более всего страдалось о детях – о близнецах-семилетках Кирилле с Мефодием и полуторагодовалом Вовке! И всякий раз, когда на ум приходили мысли о вероятности их злоключений, на глаза наворачивались слезы, в ноздрях свербело, а ягодицы, пах и подмышки обуревала ураганная стихия невротического зуда! И у меня, и у Альбинки одинаково, чему мы несказанно изумлялись...
Так вот (возвращаясь к моему морфейному видению), облаченный в красивящую форму офицера ВМФ потенциального противника знакомый лишь по фотографиям усатый Галя, тумаками, пинками и забористым матом разогнав Кассиопею со товарками, одарил меня лучезарной улыбкой и... И в поте лица, не скупясь на время, орально раскупорил и опустошил от гноя практически все прижившиеся на моем животе прыщи!..
Устроив передышку, Галя присел на им же самим предусмотрительно расстеленную на траве газету «Вечерняя правда», вытер носовым платком накопившуюся на холеной физиономии испарину и окинул меня торжествующим взором.
– Ну вот! – произнес биографически опасный родственник, – Пузень обработана. Следующий участок – жопа, будь она неладна. По мне, так лучше ее на десерт не откладывать! На десерт лучше морду лица!.. Кста-а-ати, Вениами-и-ин! – спохватился американец, – У тебя как с задницей?
– Да нормально, – не уловив суть интереса, произнес я, – Задница как задница. Не хуже, чем у других.
– Да уж вижу, что не хуже.., – констатировал очевидное Галя, – Я вот о чем... Может, пока то да сё, помыть ее, так сказать, исходя из гигиенических соображений? И побрить бы не помешало. И прыщи станут наглядней, и мне будет аппетитней.
– К-к-ке-кх-х-х.., – это было все, на что хватило меня после дядюшкиной из ряда вон выходящей заумности.
– Ну вот и ладушки! – хлопнув в ладоши, обрадовался Галя, – Коль не возражаешь... Э-э-эй, пи-и-игалицы-ы!!! – обернувшись и призывно махая рукой, вскричал неугомонный, – Айда-ате Веньями-ину жо-о-опу-у обраба-а-атыва-ать!!!..
Эхо многоперекатно откликнулось на сей призыв, вогнав меня пусть и в блеклую, но все одно в стыдобищную краску...
На призыв сбежались Кассиопея, Мороженка, Морковка и... И около трех десятков разновозрастных и обоеполых грибников!..
Не выдержав испытания публичностью, я затрепетал листом осиновым на ветру и... И (к величайшему собственному облегчению) взял да и проснулся!..
Я лежал в кромешной темноте. С разных сторон храпели, сопели, сонно присвистывали и пристанывали...
С грехом пополам уняв вынырнувшее изо сна
| Помогли сайту Реклама Праздники |