ДЕНЬ ЩЕКОТУНА

электропыткам и по бальным танцам) всплыли, и твоя столовская подляна с плеванием и сморканием в педагогические супы и напитки, и пригоршня мохнопятых лаподрюков в труселях преподавательши конспирации!..
 Ка-а-ак(!!!) она тогда-а не конспирати-ивно визжа-а-ала-а! – зашелся в экстазе Витькин, – У меня ж тогда расхабаренную от удовольствия челюсть заклинило!.. И заметь, нигде ведь вправить не вышло. Еле-еле в роддоме большущими щипцами захлопнули!..
 Так вот.., – вернулся к прерванной теме Витек, – А еще Сергеевна напомнила педсовету о твоей выходке в живом уголке, когда ты связал морским узлом хвосты дрыхнувших без задних лап скалозубого тигра и лупоглазого кистехвоста!.. И как у тебя тогда получилось?.. Ума не приложу… Ветеринары-то, как бы не соврать, их аж два-а(!) часа под общим наркозом распутывали…
 Ну вот.., – вновь вернулся к прерванной теме присаживающийся на краешек моей кровати приятель, – Еще много чего накопленного на тебя повыкладывала вчера Коломбина Сергеевна. А как прикажешь? Все-таки зам ректора по воспитательной работе…
 Повыкладывала, значит, после чего предложила вышвырнуть тебя с курсов с волчьим билетом!.. О как…
 А ректор – Чувак-то Мыкола Генрихович – первым взял слово и вступился, объявив о своем личном за тебя поручительстве! Горой за тебя, мозготраха, поднялся!.. А кто у нас с начальством спорит?!.. Только круглый балбес! А балбесов в педколлективе не оказалось. Да и откуда ж им взяться-то(?), если все как на подбор интеллигенты!..
 Вот и получается, что ты (как ни крути) легче легкого отделался! Попидорасишь недельку бабские туалеты, и баста – полная амнистия!.. Везучий ж ты, Венька…
 Но только хотя бы эту неделю потерпи – не бурогозь! Особенно в сортирах не подляничай! Иначе и Чувак не поможет! Он же за тебя самолично поручился! А с Мыколой Генриховичем, сам знаешь, шутки плохи!..»
Слушал я, слушал, вяло дожевывая которую уж по счету сердобольно подсунутую Витьком-доброхотом печенюшку и… Ничто из его рассказа особо-то и не задело. Кроме одного: из каких это разэтаких соображений гроза всех преподавателей, курсантов и хозобслуги вступился за меня?!..
 – Вениамин, – развеял мои мысли Витькин, – Утро ведь. Пора и на лекции.
 – Отвянь, – несколько подокрепшим, надо полагать, именно от печенюшек голосом огрызнулся я.
 – Как так «отвянь»? – растерялся Витюша, – Снова прогуливать?!
 – Сколько я пропустил? – посасывая подсунутый приятелем мятный леденец, поинтересовался ваш, читатель, покорный слуга.
 – Ну-у-у.., – призадумался мой собеседник, – Если по чесноку.., три лекционных пары и-и-и… Два практических часа – сюрреалистическую гинекологию и философию чмошников… Короче, цельный учебный день прогулял! Ну чего выкобениваешься?! Айда на занятия!
 – Слушай, праведник, – озарившись внезапно вспыхнувшей догадкой, я добавил голосу твердости, – Позволь поинтересоваться, и какая же падла меня в деканат как прогульщика заложила?!..
 – Я, –попричмокивав на фоне сопения, не стал вилять Витек, – А как прикажешь поступать(?!), если я-я-я ста-а-ароста ку-урса-а!!!
 – Да не базлай ты в ухо, паскуда! Вдруг да перепонка того… Лопнет… вдруг, – осерчал я, – И без того тошнехонько!.. Ну сдал и сдал… Кто б в том сомневался. Всем ведомо, что ты то-о-от(!!!) еще стукачище!
 – Меня должность к тому обязывает, – торопливо оторвав седалище от моей кровати и отсеменив на несколько шажков, заоправдывался Витяра, – Знали б как нам – старостам – туго! Мы ж будто курицы на вертеле меж двух огней! А в наших грудях ведь тоже сердца ранимые! Может, еще и поранимей, чем у простых курсантов!..
 – Да пошел ты на-а буй, сердобольный ты наш! – прервал я мигом опостылевшую демагогию…
 Спустя несколько минут побрившийся, умывшийся и фасонисто приодевшийся Витька Витькин робко окликнул меня от двери:
 – Вениамин, обижаешься?
 – На дураков обижаются только дураки, – сформулировал я только что взбредшую в голову новизну.
 – Понятно, – промямлил мозгокрут с особо ранимым сердцем, – Так как насчет занятий?
 – Пошел в пуфик, – вяло отмахнувшись, напутствовал я.
 – Как я понял, не идешь, – с неким сожалением констатировал гребаный староста, – Чем объяснишь?
 – Разуй шары! – психанул я, – Не видишь(?), подыха-аю!.. Передай всем, что я тяжело заболел!
 – Чем? –донесся робкий глас.
 – Да хоть чем! – выдал мой воспаленный разум, – Сам придумай! Ты же староста, тебе и карты в руки!
 – Хорошо, придумаю, – заверил Витек.
 – В добрый час, – сменил я гнев на милость, – Ветра попутного в парус, Синдбад...
 
 Я отлеживался день напролет, тщетно ожидая хотя бы маломальского прилива сил…
 
 К потемкам возвратившийся с занятий Витькин сварганил поджарку из стейка восточноевропейского торопыги.
 Я кормился не вставая с кровати…
 На десерт заботливый староста подал покупную пиццу с картофельной ботвой и терпкий самодельный сок придорожного лузера.
 Надо отметить, витькина бабка по материнской линии – Марфа-то Федуловна – с ранней весны и до глубоченной осени с канистрами в руках и походной соковыжималкой за хрупкими плечиками шарилась вдоль автострад в поисках этих самых лузеров…
 Витек был радушен и неимоверно услужлив, и я душевно оттаял, без малого окончательно совладав с за день накопившейся на усердного доносчика злобой…
 – Ну как там? – наконец-то нарушил я молчание, дождавшись, когда Витькин уберет посуду с моего одеяла, смахнет крошки и освежит мое лицо влажной салфеткой.
 – Ректор обозвал тебя мудаком, – с прискорбием в голосе поведал занявшийся мытьем тарелок мой двуличный приятель, – А еще посулился публично на плацу спустить с тебя штаны и собственноручно вставить в твою кособокую жопу шлагбаум от автопарковки…
 К теперешнему удивлению, я принял озвученные Витькиным ректорские намерения за чистую монету и, представив себя на виду всего личного состава согнутым в букву «г» с позорно торчащим из голой задницы полосатым шлагбаумом, вскипел несказанно, незамедлительно накинувшись на своего одновременно и благодетеля, и погубителя:
 – Откуда Чувак узнал о кособокости моих ягодиц?!! Ты, свинтус, настучал?!!
 – Оттуда! – донеслось от раковины, – Не надо все ордена и медали вешать на меня!..  Да о твоей аномалии весь личный состав в курсе: и мужики, с которыми ты в гарнизонной бане моешься; и бабы, которые из своего отделения сквозь дыроватые стены за нами подглядывают!
 Мне что, учебного процесса мало?! Совсем что ли ополоумел(?), чтобы о побочной мелочевке наверх докладывать!
 И с чего бытует мнение(?!), что в коллективе непременно оди-ин(!!!) стукач! Да их может быть хоть весь коллектив! Заметь, в полном составе!
 – Теоретически, – высказал я.
 – Порнографи-ически! – взвился над грудой посуды мой оппонент, – Бля, сами через одного стучат, а пальцами в старосту тычут: подле-ец, мол, подо-о-онок! Да шли бы вы – бараны позорные – со своей уродской теорией в блевотину!
 – Ладно, угомонись, – смягчился я, – Давай по делу.
 – А что по делу? – подбоченившись, нагловатым тоном произнес этот несносный Витька Витькин, – Дела у прокурора, а у нас делишки.
 – Не паясничай, – посоветовал я, – Рассказывай. По сути. Выперли меня с Верхних курсов?!
 – Нет, – успокоил Витькин, – За тобой, как и прежде, недельная уборка преподавательского сортира и… И свободен как дятел в полете!.. Если, конечно, завтра выйдешь на занятия, а не послезавтра… А если просрочишь, все – амба! Вылетишь за ворота со шлагбаумом в заднице!.. Усек?..
– Усек, – ко сну грядущему утомленно переворачиваясь фасадом к стене, буркнул я…
 
 Завтрашний день, как ни прискорбно, не ознаменовался моим появлением в учебных аудиториях, и послезавтрашний протянулся в постельном режиме… И тому причиной так и не отступивший невероятной мощи телесный упадок!
 Я, страшенно депрессируя, переваривал перенесенные мною кошмарные приключения, время от времени погружаясь в изматывающий психику бред… Сознание оказалось не в силах вытолкнуть из памятийных закромов зловещие образы Кассиопеи Кузьминичны и ее подельниц-каннибалок Мороженки Пломбировны и Моркови Чингисхановны! И их подручный мясник Махмудка стоял перед моим единственным глазом воистину как вживую! И…
 Ай!.. Не раз и не два я был на грани того, чтобы схватить свой каким-то чудом уцелевший мобильник и отзвониться в полицию, в больницу и еще много куда, чтобы наконец-то положить конец своим неимоверным терзаниям! Ну даже если и не положить этот самый конец, то хотя бы притупить свою изнурительнейшую маяту!..
 А позвонил я всего лишь навсего промышлявшему на ниве фальшиводокументирования шеф-повару узкопрофильного кафе для геебогемы «Голубой вулкан», в коем во внеурочное время подрабатывал посудомоем, и у мусорного бака коего меня закабалила коварная Кассиопея:
 – Луний Голубеевич, – дождавшись ответа, произнес я с придыханием, – Это Вениамин Снегопадов.
 – Ве-е-енечка-а! – в свойственной ему женственной манере пропел престарелый гомик.
 – Надо б встретиться! – напрягся мой голос.
 – Я зна-а-ал, что рано или поздно ублажи-ишь старика! – исходил на елей, как утверждали многие из его соратников по сексуальному движению, извечно пассивный, – Наду-у-умал так наду-ума-ал! Дава-ай, золотко, встре-е-етимся-я! Где-е-е?.. Я могу снять люкс в «Гейполе»! Как тебе сей пятизвездочник?!.. Поспешим(?!), а то ведь уже практически вечер…
 Пока этот постоянно воняющий чем-то отвратительным жирный, мелкоглазый и лопоухий старикан с мясистым фиолетовым носярой сулил мне дармовые выпивку, жратву и ювелирку, я допетрил, что он меня настырно обольщает!..
 – Не надо ничего! – пресек я посулов поток.
 – Может тогда у тебя? – поступила альтернатива пятизвездочному месту свидания.
 – У меня… занято! – ляпнул я первое пришедшее на ум, – Ко мне папа с мамой приехали!
 – Так это ж наоборо-от – сла-а-авненько-о! – возликовал обольститель, – Заодно и познако-омлюсь с твоими роди-ителями-и! Что откладывать-то?
 – Мой папа – исламский террорист Али-Баба! – экспромтом соврал я, – А маман и вовсе – воровка в законе Сонька Золотая ляжка! Крышует «Московский монетный двор» и сеть ночлежек для бродячих депутатов! У обоих – и у папы, и у мамы – руки по плечи в крови!
А больше всего они не переваривают сексуальные меньшинства! Всех готовы поставить на ножи!..
 После продолжительной паузы, вызванной моей белибердой, из трубки упаднически прозвучало:
 – Чего же ты, Веня, хочешь от пожилого, разбитого болезнями человека?
 – Документ хочу, – наконец-то добрался я до сути, – Больничный лист надо. И чтобы к нему комар носа не подточил!
 – Так шагай в поликлинику, если надо, – посоветовал престарелый гей, – И почему ты еще не там?! Кстати, куда запропастился? И заметь, за тебя уже два вечера подряд отмыл посуду Моисей Либерман…
 – Отработаю. Непременно, – без особого энтузиазма выдали мои голосовые связки, – Передайте Моисею Абрамовичу, что за мной не заржавеет. Слово потомственного дворянина!
 – Так вы дворяни-ин(?!), Веня, – судя по голосу, изумился гомосексуальный прохиндей.
 – Так точно! Мое сиятельство граф Снегопадов! – торжественно соврал я.
 – Ка-ака-а-а-а-ая-я(!!!) ж у ва-ас-с уника-а-альная семья-я! –