Танец по ступеням вверх, танец по ступеням вниз

объятиями на пляже и играми в воде.[/b]
            - Она испортит репутацию. Она загубит свою жизнь. Она прослывет женщиной легкого поведения.
            Мы смеялись. Мы обладали прекрасной непробиваемой защитой - той убежденностью, которую щедро предоставила наша спаянная молниями любовь - крепче любой брони.
            Тем временем меня постепенно начало тревожить будущее. Сначала я не задумывался, а просто наслаждался неожиданно свалившимся счастьем, любил Таис, слушал ее песни - но август катился к сентябрю, небо становилось все более звездным и ветер выводил на проводах тоскливую осеннюю мелодию, как на домбре. Внимая звукам ветра, я становился тревожен, и Таис гладила мои волосы, а я обнимал ее так, словно хотел защитить и от непонятного завтра, от тех задач, которые предстояло решить.
            Мы были бедны, мы в то время были страшно бедны. Только железная воля Таис помогла нам преодолеть ползучие шептания о том, что скоро, мол, вы не выдержите и расстанетесь; каюсь, на меня они имели некоторое влияние, но Таис умела разгонять тучи.
            - Мы прекрасно проживем, - уверенно говорила она. - Мы все сделаем, все преодолеем, вместе, вдвоем - ведь мы повенчаны молнией, может ли нам препятствовать какая-то жалкая нищета?
            Она вела меня, и я доверился Таис и шел за ней; девушка оказалась права. В городе ничего не изменилось.
            Конечно, чудно это было - оказаться в городе, где даже грозы - и те другие, какие-то синтетические и притворные, но мы не расстались. Мы даже не обратили особого внимания на перемену пейзажа: для наших отношений это оказалось несущественным.
            Мы быстро провернули тягомотную процедуру знакомства с родителями, которые, впрочем, отойдя от первого удивления, ссудили  на первое время средства на съемную квартиру. Потом наступили нелегкие времена.
            Не нашлось богатого спонсора, который способствовал бы девушке осуществить мечту - выступать и петь. Никакой меценат не собирался помогать и мне издать книгу, поэтому мы в некоторые моменты, казалось, превращались в юлу - я стер до мяса ноги в дешевых кроссовках, шныряя по редакциям и сотрудничая сразу с несколькими изданиями, Таис хваталась за любую подработку, зачастую от вокала весьма далекую - например, мыть окна у обеспеченных семейств, но проблемы быта не мешали нам  ярко жить.
            Это было время, когда мы очень много смеялись. Мы смеялись над неловкой попыткой Петра вмешаться в ситуацию; завистливый брат побывал у моих родителей и навешал им лапши на уши на предмет того, что меня окрутила ловкая бабенка. Петр тогда еще не приобрел опыта в таких делах, и вышло неловко; мать попыталась было бурчать, но Таис утихомирила ее с легкостью, не прикладывая никаких особых усилий, потому что была очаровательна.
            Мы смеялись, когда встречались вечером дома в нашей узкой комнатке, напоминающей пенал, толкались боками в крохотной кухне и гнали друг друга отдыхать и не мешать готовить:
            - Что сегодня на ужин?
            - Пельмени.
            - А что было вчера?
            - Пельмени!
            - А что мы будем есть завтра?
            - Пельмени!!
            Это блюдо - мы покупали самый дешевый продукт, который могли найти, и на вкус он напоминал резину - оборачивалось изысканным пиршеством, хотя по моему телу пошли волдыри от нарушения обмена веществ.
            Мы обитали за городом, добирались до центра долгим путем с пересадками с электрички на автобус, и нам нравилась такая жизнь: прямо за домом начинался небольшой смешанный лесок, где мы находили и солнечные березовые опушки, и строгие мрачноватые ельники, там даже росла черника и грибы - сыроежки, свинушки с чернушками, изредка показывался подберезовик; мы жарили картошку с грибами - устраивали праздник.
            Когда мы обосновались в маленьком райцентре, год как раз вступил в пору красных и желтых листьев, чтобы Таис часами могла любоваться тонкой и чистой гармонией угасания природы. Удивительно, но именно осенью мы, казалось бы так хорошо изучившие друг друга на море, начали открывать новые детали в наших отношениях и характерах.
            Я полюбил слушать, как Таис поет. Голос у нее был низкий и глубокий, настоящий блюзовый голос; девушка выучила кучу блюзов и джазовых композиций, кроме того, очень неплохо играла на пианино и гитаре. Гитару я позаимствовал у Петра, и Таис часто скрашивала досуг пением, которое затрагивало потаенные струны в моей чувствительной душе и не раз вызывало желание прослезиться.
            Со своей стороны девушка прочитывала все мои статьи, даже те, которые я печатал только ради гонорара: я в них мог и покривить душой, видя в публицистике лишь способ заработать; другого значения я этому занятию не придавал. Любимая оказалась строгим критиком и часто ругала меня, она утверждала, что я могу писать сильно, и мечтала о том времени, когда я смогу не отвлекаться на подработки и высказывать то, что думаю, а не то, что от меня хотят услышать.
            Зато, когда заметка мне удавалась, Таис прямо-таки озарялась изнутри светом, обнимала сильными руками и шептала, что гордится мной - и я, как любой мужчина в подобной ситуации, гордо выпячивал колесом грудь, а ходить по квартире гоголем мне мешали только ее крохотные размеры.
            Мы начали относиться друг к другу с какой-то немножко насмешливой бережливостью, нежностью, которая поселилась в нас вместе с былой страстью, не мешая и не умаляя ее: мы продолжали устраивать звездопад по ночам. Днем же каждый пытался облегчить другому существование, чем-то порадовать, поделиться; наши движения превращались в легкий танец, а уж танцевать Таис умела.
            Одним вечером я застал Таис за просмотром альбома с фотографиями, одолженного у мамы: там хранилось множество старых блеклых карточек, где крохотный я лежал в коляске, учился ходить, рос - словом, обычный семейный альбом. Девушка листала страницы, и больше никогда я не видел столь счастливого женского лица.
            Мы учились существовать вместе, и давалась эта наука легко и свободно. Мы даже ссорились из-за предлогов, которые всякий посчитал бы курьезными - например, Таис не могла прогнать меня от мытья тарелок и гневалась. 
            За пределами нашего мирка Таис, впрочем, вспыхивала частенько. Характером девушка обладала пороховым, и взрывалась зачастую прямо на середине, казалось бы, невинной шутки - в них таилась пошлость и фальшь.
            - Уж больно резка твоя Дульцинея, - с досадой выговаривал мне Петр. - Как так можно - сидим, мир-дружба, благолепие кругом, и тут - бах, трах, тарарах - гром гремит, тарелки бьются. Тайка всю обедню испортила. А всего-то делов - кто-то сказал, что мы мало, мол, их били.
            - Не кто-то, а ты.
            - Ну я, и что теперь, мне голову пеплом посыпать? А что - много, да? Ну погорячился! Чего сразу орать-то, что я фашист. Такими словами не разбрасываются, знаешь ли.
            - Для начала научись этому правилу сам, - предложил я.
            - И ты туда же...
            Тогда брат находился на нижней ступени будущей блестящей карьеры, но и этот уровень выглядел гораздо солидней, чем наше безденежное существование. При этом надо сказать, что родственник здорово помог. Петька изо всей силы старался то добыть заказ, то упомянуть обо мне в разговоре с важным лицом - и его усилия начали приносить плоды.
            Хозяйство вела Таис; она с изумлением поведала в конце месяца, что у нас осталась небольшая свободная сумма.
            - А мы за квартиру заплатили?
            - Да.
            - А долги?
            - Отдали все, что нужно.
            Я сказал Таис купить себе, что она хочет. Как девушка обрадовалась! Это был первый раз, когда она пошла по магазинам без меня - она звала, но услышав, что речь идет о выборе платья, я уклонился и Таисия отправилась на закупочную церемонию с подругой.
            Тайка купила очаровательное платье, которое ей очень шло. Я глаз с нее не сводил, впервые осознав, как важно женщине чувствовать себя уверенно! До этого Таисия щеголяла не то, чтобы совсем в ветоши, но вещи мы донашивали до самых пределов разумного. В новом платье она и выглядела иначе - словно повзрослела, и походка изменилась, возникло умение вышагивать длинными ногами по-журавлиному.
            Оказалось, что Таис неравнодушна к красивым вещам. Она стала довольно много тратить на всякие уютные безделушки, которые делают дом - домом, купила дорогую сумку, туфли, косметику. Я безоговорочно одобрял и брыкался лишь тогда, когда она заставляла меня примерить новые брюки или рубашку. Отчаявшись заманить меня в магазин, она наловчилась покупать одежду на глазок.
            Еще Таис очень любила делать подарки. Она превращала выбор сюрприза в подлинную драму, никак не могла решиться на покупку, доводила окружающих сомнениями до белого каления - зато расплывалась в счастливой улыбке, когда подарок нравился.
            И я любил дарить подарки - ей. Я подбирал никчемную мелочь, но она завела отдельный ящик и тщательно хранила и ножик с янтарными вкладками с Куршской косы, и божка с Байкала, и гадательную голову из Иволгинского дацана и, особенно, сувенирные раковины с побережья моря, где начиналась наша любовь.
            Эти ракушки она холила и лелеяла, любила приставить к уху - своему или моему, и жмуриться, как котенок:
            - Послушай, шумит...
            Я покорно слушал.
            - И вправду шумит.
            - Хочется на море...
            - Давай подумаем.
            И думали. Как только мы смогли вздохнуть свободнее, мы стали путешествовать при каждом удобном случае. Мы летали в Геленджик, Челябинск, Иркутск - и везде любили друг друга, и везде ночью получался звездопад; а днем мы ходили и смотрели - я никогда не проходил столько километров, как в этих поездках. Ты совала нос в каждый закоулок и умела находить нестандартные формы для, казалось бы, обыденных видов и явлений - забавное граффити, живописные развалины старинного деревянного дома, необычный ракурс банального моста, выразительные позы прохожих...
            - Тебе бы сказки писать, - посмеивался я.
            - А что? Неплохая идея, - подхватывала Таис. - Вот возьмусь за перо и стану известной, как Туве Янссон. Буду содержать тебя. И будешь ты - содержан!
            Я корчил свирепую рожу и бил ее подушкой.
            Как-то гаденыш Петька решил провести эксперимент, чтобы, как он позже объяснил, выяснить - совсем ли я «пропал для общества» или еще на что-то гожусь. С этой целью он принялся подпаивать меня на одном из сборищ, причем лил в рюмку исключительно крепкие напитки. Мы сначала не обращали внимания, а потом я сильно опьянел.
            - Поедем домой, - упрашивала Таис. - Хватит, поехали!
[b]            - Видишь, что бабы с мужикам делают, - нашептывал двоюродный брат. -