Нет. Это чужие люди, чужая страна. Мне там нечего делать...
- Тебе надо быть готовым к тому, чтобы прожить в чужих странах несколько лет, - жестко предупреждает сидящая напротив женщина. - Тогда вот - рейс на Вену 19:40, из Шарика, вполне успеем. Билеты есть. Дорогие, правда, да не до экономии. Потом будем экономить... Сейчас забронируем, и поезжай домой, соберись - много не хватай, некогда, и встретимся в полпятого на Белорусском. Только не опаздывай, ради бога.
Она не удерживается от мимолетной шпильки:
- Ты частенько опаздывал.
- Значит, надо ехать прямо сейчас? Таис, подумай, что ты говоришь. Может, это все лажа. Один пьяный дурак натрепал другому пьяному дураку, а тот невесть что подумал... И мне из-за этого надо срываться с места? Я уже не молод... У меня устоявшаяся жизнь... Бог мой, ерунда какая-то.
Скулы женщины твердеют.
- Ну, дорогой, ты можешь считать и так. У меня был продюсер - сидел за мошенничество, рассказывал, что еда в тюрьме очень невкусная. Имеешь шанс попробовать. Учти: Н много раз говорил, что таких, как ты, надо уничтожать, как ядовитую гадину - вы против великой страны. Добро бы ты вел себя тихо, не высовывался - но ты же постоянно публикуешься, и все норовишь в больные точки бить. Впрочем, выбор за тобой - я слабая женщина и не могу тащить тебя в аэропорт за шкирку... Не подниму.
Я немного успокаиваюсь. Мне очень хочется встать и прибить дурацкую муху - как же противно жужжит!
- Несколько лет, говоришь? Это на всю жизнь. Ты предлагаешь мне бегство и одиночество...
- Бегство - да. Бежать - не всегда трусость, дорогой. Но почему одиночество?
- Как почему? У меня там и знакомых-то нет. Буду бродить остаток жизни по улицам какого-то маленького городка... Переписываться в фейсбуке с такими же бедолагами... Давать редкие интервью: «Я выбрал свободу»... Это если мои интервью кому-то понадобятся... Жуть. Один, всегда один...
Таис ждет, пока не выплеснется горячий бредовый ручеек растерянности, и тихо говорит:
- Не один...
- С кем же?
- Грозу в степи помнишь? У меня тоже есть Шенген.
… Кажется, я пролил кофе на брюки. Вот теперь я понял все. Не хватает воздуха вздохнуть - раскаленный ком в горле и - сердце, да остановите же кто-нибудь мое сердце, оно сейчас выскочит наружу! Таис... Я не знаю, что сказать. Не могу принять такой жертвы - и теперь не мыслю дальнейшей жизни без тебя. Искусительница, спасительница, любимая - ты предоставляешь страшный шанс: начать заново. Так не бывает, но ты - ведьма, ты смогла сделать то, что не удается никому. Смогла простить то, что не прощается. Ты... ты... Как же я, старый дурак, не понял, что ты не переставала любить меня? О господи, я же сейчас разревусь прямо посередине рюмочной - и произведу фурор среди алкашей; а может, никто и внимания не обратит: тут и не такое случалось. Напился мужик, и ладно. Так ты хочешь бежать со мной, Таис....
Я чувствую, как губы растягивает дурацкая счастливая улыбка. Прекрасная реакция на новость о том, что мне грозит арест.
- Мы вместе сожжем дворец, да?
- Что?
- Ничего, ничего... Это я так.
Конечно, я хочу, чтобы ты поехала со мной! Вся моя жизнь посвящена именно тому, чтобы ты поехала со мной. Я в юности страшно ошибся и считал ситуацию непоправимой, но ты оказалась гораздо выше, красавица моя. Наверное, я все-таки неплохой человек, коли Господь наделил меня встречей с тобой, но почему, Господи, ты не дал достаточно сил для того, чтобы нам жить вместе?
Кажется, я тоже не переставал любить тебя, девочка - сквозь столько лет!
Голова моя, мысли мои в хаосе, прыгают, толкаются, скоро разорвут тонкие кости черепа - сейчас взорвусь, но какой-то уголок разума остается ледяным и трезвым; там живет металлический первоклассный метроном, который уже начал начал отстукивать секунды. Он побуждает делать уточнения, которые мне самому кажутся нелепыми и неважными:
- А меня на контроле не остановят?
- Шанс проскочить есть, - пожимает плечами Таис. - Они не знают, что я тебя предупредила. Они считают, что ты живешь и в ус не дуешь, готовят сюрприз. Петька говорил - к тебе должны прийти через несколько дней.
Хаос в черепной коробке при этих словах все-таки берет верх:
- У меня же за квартиру не оплачено... рыбки в аквариуме сдохнут....
Таис ошеломленно глядит и начинает хохотать. Зубы ровные и белые, вкусные красивые губы - всегда любил смотреть, как она смеется; у нее сразу становится солнечное веселое лицо. И сейчас, любуясь им, я тоже не могу удержаться от фырканья. Мы сидим друг напротив друга и смеемся, как в те времена, когда я еще не задумывался о том, что прошлое не должно касаться настоящего - и держимся за руки, и опять смеемся, смеемся, счастливо хохочем - мы снова вместе - Таис, ты - ты вернулась, подумать только, ты вернулась!
Передо мной вдруг разворачивается куст прозрений, хитросплетение образов и действий: мы бродим по венскому внутреннему городу, и ты шарахаешься от лошадей, таскающих туристические кареты; вокруг толпа, зной, я обливаюсь потом. Мы заходим в кафе и едим венские сосиски; я беру тяжелый стакан с пивом, который подает пожилая солидная матрона. Мы пробуем молодое вино в тавернах, у входа в которые висит еловая лапа; там удивительно сытная и вкусная кухня. Мы сидим в полиции и пытаемся объяснить, кто мы друг другу и почему просим убежища. Мы любим друг друга в маленькой гостинице: теперь изо всей силы надо экономить, на хороший номер нет денег, и, надо сказать, Таис, ты совсем не изменилось, даже жуткий шрам на груди - словно и нет его. Ты не стареешь, моя любимая ведьма, моя спасительница.
Площадь Белорусского вокзала, гам, кто-то катит тележку, битком набитую багажом, безжизненный механический голос объявляет отход аэроэкспресса. Таис шарахается от чужих чемоданов и глядит на часы, нервно дергает головой, кусает губы. «Не пришел? Не верит? Проспал? Может, поздно - его уже взяли?» На лице отчаяние, она достает телефон и делает звонок. Выслушав ответ, она машет рукой и направляется в сторону Брестских улиц, плечи поникли, уж не плачет ли эта девушка? Ее фигура навсегда исчезает из поля зрения, площадь пустеет, пространство схлопывается в точку и утекает в водосточную канаву.
Взлет самолета, разбег по полосе, толчок - под крыло уходят коробки домов, резкое закатное солнце отражается в лезвиях рек. Место рядом со мной свободно. «Если приходится рвать, то рвать надо со всем». Томит жажда - давно забытое чувство, которое, кажется, самое время воскресить. Жалко скорчившись за спинкой кресла, я нащупываю в сумке фляжку виски из дьюти-фри.
Рассветный час, очень хочется спать. Люди в прихожей, люди в комнатах. Люди в погонах и в гражданском - переворачивают полки, роются в бельевом ящике, пролистывают книги и небрежно бросают их на кресло и кровать, пакуют компьютер. Восходящее солнце бликует в стеклах бетонного чудища напротив. Утром вольно дышится, воздух хорошо насыщает легкие, но мне перехватило горло. «Дурак, дурак, не поверил, не послушал! Как же много людей». Соседи в качестве понятых, два пожилых растерянных человека. Я никак не могу поверить, что это не сон.
Сижу в рюмочной и слушаю окрестную болтовню. Напротив - двоюродный брат Петр; мы выпиваем и веселимся. Я очень растолстел; живот мешает наклониться ближе к столу, и чувствую, что надо бы заказать очки посильнее - фигура родственника видна нечетко, расплывается. Я насмешливо рассказываю Петру, как несколько лет назад виделся с бывшей любовью и какие ужасы она мне наговорила: «Представляешь, я даже хотел действительно сломя голову бежать в аэропорт». Петр хохочет; когда он открывает рот, видны желтые прокуренные зубы. «Она всегда была взбалмошной девкой. Певичка, чего ты хочешь».
Мы смеемся, взявшись над столом за руки; вокруг нас испаряются столы, посетители, дородная тетка у пивного крана, мушиный гул от пыльного окна, гаснут «аварийки» у такси - растворяется улица, переулки и дома, смолкает колокольный звон, птичий гомон, голоса людей, кабинеты чиновников, пафосные речи, споры, дискуссии, лающие команды, вороний грай, перепалки, перебранки и перестрелки, грохот мотора стратегического бомбардировщика, канонада на фронтах... Исчезает все; на берегу никого нет.
Настоящее не должно касаться прошлого, думаю я; мы лежим, обнявшись, и глядим, как охотятся чайки; ты интересуешься, есть ли здесь укромные местечки, где мы могли бы походить по воде; этот путь можно пройти только танцуя. А уж танцевать ты умеешь.
В металлическом боку чайника отражается ярость недосмотренного сна, где яркое, легкое, свободное бытие - легко дышится во сне - прекрасная жизнь, которую вдребезги разбивают утренние злые гномики, лютыми молотками долбят череп острейшим похмельем, бедная моя голова пухнет и сейчас лопнет: извини, подруга, не знаю, зачем ты явилась, но придется подождать.
Иди пока на кухню. У меня, кажется, оставался кофе - господи, это какой-то кошмар; извергаю желчь, изнутри бьет целый фонтан мерзостной накипи, мое грешное накануне. Как мне плохо! Это дает основание для позерства, так как соответствует образу незаслуженно забытого величия; правда, рожа подвела: распухла и жжется, а непризнанному гению надлежит принимать вид тоскующий, но благородный.
Мне, конечно, желалось увидеть тебя, но все-таки нынешнее состояние - явный перебор: когда при виде твоего лица я ощущаю не трепыхание сердца, а лишь сильнейшее головокружение, значит, видимо, пора взять паузу в саморазрушении. Хочется спрятаться в
чулан, - хотя нет у меня чулана; тогда в холодильник, под кровать, к черту в зубы - ооо, бедная моя голова, ну скажи, Таис, зачем тебя принесло именно сейчас?
Утро - не время для задушевного разговора; да, я в курсе, что ты слывешь за доктора душ, тоже мне - психотерапевт, всеобщая мама; да только мне сейчас не доктор нужен, а рюмка водки, а я, идиот, все вчера выхлестал. Never put off till tomorrow what can be done today. Идем пить кофе, Таис. Ничего не могу предложить, кроме горьковатого напитка с запахом тлена.
А голос у тебя все-таки славный, гортанный, блюзовый; приятно слышать, хотя я не понимаю, что ты произносишь - верно, ругаешь меня? Что? Я тебе звонил ночью?
- Ругался и требовал срочно приехать.
Таисия выставляет из-под стола сильные колени, хотя это явно не тот момент, когда нужно демонстрировать прелести. Впрочем, твое тело - не секрет для меня, я неплохо изучил таинственные страсти в свое время, так что дай хоть немного прийти в себя и выкладывай, что случилось.
[i] - Не надо, пожалуйста, начинать с пошлости, - просит девушка, бесцеремонно разбившая утреннюю похмельную негу - самую приятную, потому что сладко упиваться жалостью к себе, пропащему, и предвкушать глоток, от которого рассеивается тошнотворная зеленоватая
