вентиляции, в дальнем углу неторопливо стучал молоток, выбивая закисшийся палец из опоры насоса.
– Привет! – Саша выбежала к нему из лаборатории. – Мне Миша сказал, что ты у мастеров.
– Привет, – вяло улыбнулся он, еще переживая разговор с мастером.
– Эльдар уехал до завтра. Я договорилась с Нинкой, она даст мне ключи от бабушкиной квартиры, – глаза ее светились от радости, полураскрытые тонкие губы застыли в смущенной улыбке.
– Здорово, – ответил Марат, ища в себе силы для воодушевления, но голос его звучал вяло. – Извини, меня достал этот придурок.
– Ничего, я понимаю, – она дотронулась своей горячей ладонью до его лица, Марат прижал ее к губам и поцеловал, ощутив вкус стерильной лаборатории и ее запах.
– Ну, прекрати. Все вечером. Давай, в обед поболтаем, ага?
– Давай.
Саша скрылась в лаборатории, а он пошел передеваться в кислотку и за сапогами, предвкушая полное погружение в зловонный приямок с подсыхающей кислотной пульпой.
Приямок он вычистил до обеда, подтянув и густо набив смазкой торцевые уплотнения насоса. Миша с Карловичем собирались на обед, приглашая его с ними, но видя, что он колеблется, не стали настаивать. Карлович считал, что нехорошо спать с чужой женой, а вот Миша был полностью на стороне Марата, поддерживая его словом и советом, бывалого ходока.
В столовой Саша сидела вместе с другим лаборантками, которые, при виде выходящего с подносом от кассы Марата, многозначительно подняли брови, но быстро собрались и ушли, освободив место.
Странным образом их служенный роман повлиял и на ее отношения с мужем. Она больше старалась не позволять ему рукоприкладство, угрожая вызвать полицию, да и он чувствовал, что в ней что-то изменилось, стал чаще уезжать куда-то по работе. Синяки на лице у нее почти совсем прошли, и Саша перестала густо краситься, давая свободу своему красивому молодому лицу, без косметики она походила на ученицу старших классов.
– Вот! – Саша продемонстрировала связку ключей и тут же убрала ее обратно в карман.
Марат заговорщицки улыбался. Встречи по чужим квартирам ему порядком надоели, но он не хотел торопить Сашу и себя, еще до конца не осознавая, чем могут закончиться их отношения. Иногда ему казалось, что Саша ждет от него шага на решение этой, по сути постыдной связи, но каждый раз, когда он начинал издалека этот разговор, она пугалась, прося его не торопить события.
– Мне уже пора, – извиняющимся тоном сказа Саша. – Надо до ухода еще пару анализов доделать. Ты на машине?
– Да, на второй проходной оставил.
– Отлично, тогда там и встретимся, хорошо?
Она собралась отнести свой поднос, но Марат, как всегда, жестом показал, что он все отнесет.
– О, Костя, заходи, заходи, – мастер добродушно поманил к себе молодого парня, неуверенно вошедшего в кабинет.
– Звали? – спросил парень с явным деревенским выговором.
– Да, звал. Ты же хотел перейти в слесаря? Ну не всю же жизнь тебе шнырем ноль драить?
– Да, да. Хотел, – разулыбался парень.
– Так вот, Костя, ты же кран сможешь поставить. Ну там открутишь старый, ленты намотаешь, и закрутишь. Делов-то.
– Могу, почему бы не поставить. А слесаря дадите?
– А зачем тебе слесарь? Давай сам учись, сам не сделаешь, не научишься.
– Но разве я могу…
– Под мою ответственность, – махнул рукой мастер. – Мне надо растить кадры, вот я тебя и выбрал. А журнал я сам заполню, это не проблема.
– Ну тогда ладно, что надо делать?
– А я тебе покажу, бери коробку, я возьму инструмент, – мастер взял со стола несколько газовых ключей и указал на коробку с арматурой на столе.
Марат стоял возле машины, ожидая, когда печка старой Нивы прогреет салон. Из его головы не выходила глумливая физиономия мастера, когда он заполнял журнал, что-то было в ней не так.
– Поехали? – Саша первая села в машину, ей пришлось чуть задержаться, подбивая данные по анализам.
– Куда едем? – спросил Марат, мягко трогаясь на ледяной дороге, укатанной сотнями колес грузовиков, снующих через эту проходную от карьера на фабрику и обратно.
– До гостиницы, а там налево до моста, там покажу, – Саша игриво смотрела то на него, то на дорогу.
– Все успела?
–- Ой, да. Сегодня все как с цепи сорвались, Нинка сказала, что какая-то комиссии приезжает.
– Мама тебе привет передает. Все спрашивает, когда ты к нам снова придешь.
– Ой, не знаю. Сам же понимаешь, но не думай, что я не хочу.
– Да я так и не думаю.
– А о чем думаешь?
– Думаю, что пора уже перестать прятаться.
– Давай не сегодня, а? Я все знаю, я тоже так думаю, но пока не время. Я же тебе говорила, моя мама этого не переживет, надо ее подготовить.
– Прости, но я не понимаю этого.
– Да я сама не понимаю. Мне с детства вдалбливали, что интересы семьи важнее, а теперь у них с Эльдаром совместный бизнес, он с папой на рыбалку ездит.
– Но разве твоя мама ничего не знает, как он себя ведет?
– Она говорит, что это я виновата, значит плохая жена, надо быть лучше. Не терзай меня, пожалуйста, мне и так тошно.
– Ладно, извини.
Они проехали мост, Саша слегка потерялась, но через двадцать минут кружения по району они нашли нужный дом. Безликая белая пятиэтажка, затерянная в окружении себе подобных. В подъезде пахло затхлостью подвала и давно разлитым пивом.
Воздух в квартире застоялся, было видно, что в не уже давно никто не живет. Саша, по-хозяйски, расстилала принесенную с собой чистую простыню на старом диване, Марат боролся с забитой рамой, пытаясь открыть окно, чтобы впустить свежий воздух и развеять дурман чужого дома.
– Потом, потом, милый, – Саша увела его с кухни, когда он собирал на стол куски маминого пирога и кусок соленой рыбы.
Без разговоров, нелепых прелюдий, каждый знал, зачем он сюда пришел. Одежда уже небрежно валялась на полу, отмечая собой путь накопленной долгим ожиданием страсти. Губы жадно ловили поцелуи друг друга, он любовался ее телом, тонким, почти прозрачным, принимающим серебряный оттенок в лучах заходящего зимнего солнца. Осыпая ее горячими поцелуями, он чувствовал каждым своим нервом, как она отзывается на его ласку, как она притягивает его к себе каждым его движением,
погружая его все глубже в себя, сливаясь с ним в одно целое, в единый организм.
Последняя волна страсти отхлынула от них, когда на улице уже была кромешная тьма. Саша немного замерзла, сильно прижимаясь тонким телом к нему, длинные тонкие ноги обвивали его неказистые, состоящие из выпирающих мышц ноги, так гротескно смотрящиеся с ее ровными, тонкими и такими волнительными. Ее маленькая грудь щекотала его ребра, когда она рисовала пальцем контуры его лица, заставляя все его тело вздрагивать от последних искорок желания, мирно гаснущего у него внутри.
– Я люблю тебя, – прошептал Марат, боясь своим голосом нарушить упоительную тишину.
– И я тебя тоже люблю, – Саша осыпала его поцелуями, блестя счастливыми глазами.
– Выходи за меня замуж, – прошептал Марат.
– Что? – Саша привстала на локте, ее длинные тонкие волосы упали ему на лицо.
– Ты хорошо подумал? Я же могу и согласиться?
– Я надеюсь на это. Я тебя не тороплю, просто, хочу, чтобы ты знала.
– То есть, могу подумать? – игриво прошептала она, хитро похихикивая.
– Конечно, сколько хочешь.
– Да не буду я думать, что ты в самом деле! – Воскликнула Саша.
– Да согласна я, согласна!
На фабрике было непривычно тихо, затаенная где-то внутри нее жизнь стыдливо выглядывала отдельными темными фигурами, мелькавшими вдали короткими перебежками между зданиями. Марат быстрым шагом пересекал территорию, пытаясь нагнать проспанное время. В нем еще не затихали огоньки прошлой ночи, подсвечивая его лицо изнутри светом искреннего счастья.
– Марат! Иди сюда! – Миша махнул ему рукой из курилки. Его жизнерадостное, с легким оттенком бесшабашности, лицо было встревоженным и даже слегка вытянутым.
– Привет, – поздоровался Марат, крепко пожав холодную руку и растягивая слова, как мурлычит довольный кот после сытного обеда. – Я проспал.
– Да ладно, – махнул рукой Миша, понимающе подмигнув, но в то же мгновение его лицо опять вытянулось, набирая меловую белизну внутреннего переживания. – Короче, вчера Карлович в ночной был. Вот.
Миша тяжело затянулся, втягивая в себя почти половину сигареты, Марат наконец уловил настроение друга, выхватив себя из неги счастливых переживаний в серую реальность.
– Что случилось?
– Ой, не знаю даже. Короче, я смотрел по журналу, потом его забрали следователи, – затараторил Миша.
– Короче, там была утечка на линии, ну на этом, как обычно.
– Да, я понял. Вчера мне мастер дал новый клапан, но он не подошел.
– Да. Да, ты рассказывал. Так его кто-то установил. Карловича вызвали, т.к. клапан стал гудеть и парить кислотой, там одна девчонка из лаборатории надышалась, забыл, как ее, Ольга, вроде.
– Ну не томи! – Марат весь напрягся, переживая мерзкое чувство ожидания беды.
– Черт, Карловича обдало кислотой. Клапан прорвало! Его увезли в больницу, короче, как-то так, – Миша отвернул свое лицо к ветру, желая осушить набежавшие слезы на глазах.
– Что? Как?! Я не понимаю?! Кто поставил клапан? Они, что там все с ума сошли?! – Марат дернулся было пойти в цех, но Миша схватил его за руку, сильно сжав своей большой ладонью.
– Стой здесь, там следаки приехали, всю документацию изымают. Фабрику пока остановили до выяснения.
– А мастер где? Где мастер смены?
– Все там, – Миша махнул в сторону административного корпуса, – всех допрашивают.
– Как Семен Карлович?
– Девчонки звонили в больницу, говорят жив.
– Так что мы стоим? Надо идти к нему!
– Во-первых, не пустят, состояние тяжелое, сильный ожог. А во-вторых, сказано от цеха не отходить, могут вызвать на допрос.
– Какой еще допрос?
– Такой. Ты в журнале вчера не расписывался?
– Ну. Как обычно, вечером. Меня ж вчера чистить отправили.
– А ты все прочитал, что там было написано?
– Нет, я торопился, – Марат задумался, тщетно вспоминая запись в журнале.
– Ребята из диспетчерской сказали, что все на тебя валят.
– На меня? – глаза Марата округлились, теряя природный прищур. – Но я же…
– Знаю, об этом все знают. Но имей это ввиду и ничего не подписывай, – Миша со злостью бросил окурок в урну. – Все знают, что это не ты, но кто мы такие, чтобы нас кто-то слушал? Если тебя назначат виновным, не знаю, гм, черт!
Через два часа за Маратом приехала машина, забрав его на допрос прямо в несвежей робе, не давая возможности переодеться. Машина выехала за пределы фабрики, везя его по знакомому с детства маршруту, в здание городской прокуратуры.
Там его отвели в душную комнату с наглухо закрашенным окном и ярким жестким светом, где продержали больше трех часов, как ему показалось. Он в определенный момент перестал ощущать время, путаясь в мыслях о случившемся, о прошлой ночи, о Саше, Семене Карловиче, матери, потом опять о Саше – все происходящее виделось ему нереальным, горячая кровь сдавливала виски, будоража его сознание как в приступе лихорадки.
Пришедший, наконец, следователь почти с порога стал обвинять его, давя на Марата, тыча пальцем в кривую подпись на странице в журнале, но не давая ему толком рассмотреть ее. Марат плохо соображал, чего от него хотят и повторял, как заведенный, требуя дать ему ознакомиться с журналом, что это не его подпись. Следователь совал ему под нос какие-то
