исполняются, то и не поймешь – во благо они или в наказание. Так что лучше бы и не сбывались.
И еще в одном оказалась права бабка-покойница. Когда внучок в слезах прибегал домой, чтобы поделиться своими детскими обидами, она прижимала его к теплой и надежной груди, гладила его вихры своими заскорузлыми, но такими ласковыми пальцами и вздыхала, словно прозревая будущее:
– Эх, невезучий ты у меня, Аркаша. Да и откуда везению взяться с такой обувной фамилией?
***
Повесть моя, в сущности, подошла к концу. Осталось лишь ответить на вопрос, который наверняка возник у части читателей: «Что дальше было?» Понятно, что вопрос этот не про Сандалетова – с ним как раз всё ясно, а относится к Кате и Павлику. Тут я могу интересующихся порадовать, да мне и самому не хотелось бы завершать повесть на совсем уж грустной ноте.
Катя, конечно, сильно переживала после кончины любимого супруга и подолгу сидела перед давно не действующей старенькой стиральной машиной – единственной вещью, оставшейся у нее после конфискации. Но потом всё сложилось благополучно. Через год после кончины Аркадия Аркадьевича она вышла замуж за его друга. За того, что им этот пентхауз подарил. Друг давно на Катю глаз положил, но при жизни мужа опасался открыть ей свои чувства. А ну как тот, охваченный порывом ревности, забудет об их дружбе и засадит его, воспользовавшись своим даром? А тут путь к ее сердцу оказался открыт. И скоро в пустом после конфискации доме вновь появилась мебель и прочие гаджеты, еще более роскошные, чем прежде. Но в гостиной на самом видном месте висел портрет Сандалетова в траурной рамке, ибо Катя, несмотря на свое новое счастье, о нем не забывала.
У Павлика тоже все хорошо. Он продолжает жить в Лондоне и уже поступил на первый курс Кембриджа. Понятно, что отчим взял на себя все расходы по его жизнеобеспечению. Каждый год вся семья собирается вместе и поминает Аркадия Аркадьевича. Обычно 1 марта, но сейчас, поскольку год выпал високосный, поминали в самый день его рождения, 29 февраля.
