допустим, поверят, так ведь шлепнут за милую душу. Киллеров наймут. И не за миллион, а тысяч за пять. Мы ведь, люди маленькие, недорого стоим…
– И ничего не шлепнут, если по-умному сделать. Я тут все обдумала. Они же не дураки… в отличие от некоторых. Небось, понимают, что потерять один-два миллиона лучше, чем сразу всё, и чтоб небо в клеточку. Еще и в ножки тебе поклонятся, что так дешево отделались. Да и что для них миллион? Так, тьфу… А про киллеров скажешь, чтобы даже не думали. Ибо дар такой особенный, что все схвачено.
– Так ведь не поверят… – слабо возражал смятенный супруг, более всего страшась, что у жены не найдется удовлетворительного ответа на его сомнения, и ее безумный, но такой, чего греха таить, соблазнительный план рухнет, еще не начавшись. Но зря он боялся.
– Правильно, не поверят. Они же не как некоторые, – снисходительно усмехнулась жена. – Но их никто и не заставляет верить. Ты прикинь. Письмо-то ты кому пишешь?
– Олигарху.
– А вот и нетушки. Сразу трем олигархам. И прямо так заявляешь, знаю, мол, что вы мне не верите. Думаете, еще один шантажист наши денежки на шару заграбастать хочет. Но обращаю ваше внимание, что письмо это я не только вам отправил, а еще двоим. Можете копии посмотреть, там их фамилии. Спросите, зачем? А затем, что если от вас ответа не будет, то вечерком в воскресенье гляньте в телевизор, если, конечно, вам повезет и вы сможете в него глянуть. Потому что один из вас троих, кому я письмо послал, будет к тому времени арестован. А кто этим неудачником окажется, это мне решать. Вот и всё. Как говорится, конец сообщения…
– Да, звучит вроде разумно. Но ведь все равно не поверят.
– Правильно мыслишь. Поэтому ответа сразу не жди. Но на следующий день двое точно объявятся.
– Почему двое? А третий где?
– А третий в кутузке сидеть будет. На кого твой праведный гнев падет, того и задержат. Понял, голова?
– Да это ты у нас голова… Просто государственный, оказывается, ум. Ах ты, моя умница-разумница, – восхищенно сказал Сандалетов, встал и, пошатываясь от кружащих голову перспектив, отправился в сортир, а потом в спальню. Поздно. Пора делать ночь, как говорила его бабушка.
О, это была удивительная ночь! Настоящая ночь любви! Его вялая прохладная жена, с первых дней замужества отбывавшая супружеский долг и принимавшая его поползновения (тоже не сказать что слишком уж пылкие) с унылым и недовольным видом, в эту ночь вдруг преобразилась. Она была страстной, она была властной. И дерзкой она была. Велела называть себя владычицей морскою и, взгромоздясь на Сандалетова, издавала такие охи и ахи, что ему с непривычки они казались чем-то неприличным, и он не на шутку тревожился, что соседи будут этими новшествами неприятно удивлены.
***
Наконец, Катя угомонилась и позволила истомленному супругу уснуть. Всю ночь ему снился огромный жук. Или таракан? Он недовольно шевелил усиками и явно был настроен агрессивно. Сандалетов попытался его согнать, но жук шмыгнул куда-то под одеяло, а потом выскочил и забегал по груди, больно царапаясь колючими лапками. Он задохнулся от омерзения и страха, но насекомое вдруг перебралось на Катю. «Ну и пусть. Пусть по ней бегает», – предательски подумал Сандалетов, но Катя жука не испугалась, а, наоборот, обрадовалась. Она стала ловить его руками, поймала, наконец, и приложила к груди. Жук вдруг резко поменял цвет с черного на золотой и застыл там, как раз в ложбинке, словно брошка. На нем и цепочка появилась. Тоже золотая. Внезапно из темных глубин подсознания всплыло слово из школьной программы по истории. Скарабей! Ну, конечно, скарабей! Священный жук древних египтян. Катя тут же подтвердила его догадку, нежно гладя жука и мурлыча: «Скарабеюшка ты мой, родненький…» Видно, к деньгам, подумал Аркадий и попытался забрать у нее драгоценность. «Отдай, отдай!» – заверещала алчная супруга и стала молотить Сандалетова кулаками. Тут он проснулся, потому что Катя энергично его расталкивала и тормошила.
«Фу ты, всего лишь сон», – подумал Сандалетов. Ему смутно припомнился вчерашний с Катей разговор. Но он решил, что и разговор ему привиделся, и повернулся на другой бок. Но не тут-то было. Катя наяву трясла его за плечо и приговаривала: «А ну, вставай. Садись письмо писать». – «Какое письмо?» – пробормотал Сандалетов, внутренне холодея, ибо всё вспомнил. И испугался.
– Щас, щас, встаю уже. Что за спешка? Письмо подождет.
– Нет уж, не подождет. У нас жизнь не резиновая. Чем скорее напишешь, тем лучше.
– Ну, Кать, дай хоть в субботу отоспаться. А, может, повторим? Ну, как ночью… Помнишь? Снова будешь владычицей морскою, – сказал он и засмущался с непривычки.
Супруга на секунду задумалась и плотоядно облизнулась. Но алчность взяла верх над похотью, и она отбросив колебания, отвергла это заманчивое предложение. Правда, отвергла не до конца.
– Вот напишешь, тогда и подумаем. Может, днем, когда Павлик гулять пойдет…
Делать нечего. Наскоро позавтракав, Сандалетов сел за компьютер и стал выписывать фамилии, которые то и дело мелькали в расследованиях либеральной прессы. С самим письмом оказалось сложнее. Письменной речью супруги владели не шибко. Кате никакие варианты не нравились, и она всё браковала. Так они сидели и шушукались. Даже Павлик заметил.
– Что-то вы сегодня какие-то не такие. ЧуднЫе какие-то, – сказал он.
– И вовсе не чудные, а самые обычные, – сказала Катя.
Павлик недоверчиво пожал плечами, но возражать не стал и ушел в свою комнату.
Наконец, письмо, хоть и корявое, было вчерне составлено. Слово «соблаговолите» там фигурировало.
– Так что, будем отправлять? – ужасаясь столь отчаянному шагу, спросил Сандалетов.
– Куда отправлять? Ты что, адрес знаешь?
– Не-ет. Да как узнать-то? У них, небось, все засекречено.
Катя на секунду задумалась, но тут же просияла и сказала:
– Это не проблема. На адрес какой-нибудь их главной фирмы пошлем. Посмотри, чем они там владеют. Лучше всего, чтобы нефть, газ или алмазы.
– Так там же секретарши, референты, консультанты. Все тут же станет известно. Слухи пойдут…
– И пусть станет известно. Нам-то что? Мы – люди маленькие, – ухмыльнулась, будто кого передразнивая, супруга. – Так даже лучше. Тут же наверх доложат. В общем, я в магазин, а ты ищи адреса их офисов. Понял? Только вот чего я опасаюсь – раньше ты бескорыстно гневался, а теперь с корыстью. Вдруг дар твой в этих случаях не действует? Во всех сказках про это написано.
И снова Сандалетов испугался. А вдруг, правда, не подействует, если с корыстью? А потом обрадовался:
– А, может, да ну его? К лешему. А то ведь и впрямь дар исчезнет.
– Да на кой он тебе нужен тогда? Для морального удовлетворения? Нет уж. Прошу тебя, господи, не отбирай ты у него дар. Дай хоть немного пожить по-человечески. А? А я вот тебе за это свечку поставлю. Прям сейчас в церковь забегу, – запричитала Катя, уставившись в потолок, но потом жестко взглянула на мужа и сказала: – А ты, чтоб когда я вернусь, все письма были отправлены.
Надо же! Жена долгие годы была его бессловесной тенью. Вернее, словесной. Всегда ему поддакивала, охотно соглашалась с его решениями в тех редких случаях, когда надо было хоть что-то решать. Даже какого цвета куртку купить Павлику. И вдруг в эти последние два дня Сандалетов почувствовал, что распределение ролей в их семье меняются с головокружительной скоростью. Это было странно и несколько обидно. Ведь дар-то обнаружился у него. А вот поди ж ты.
Роковой шаг был совершен – кнопка «send» нажата. Теперь, когда путь назад отрезан, Аркадий стал сам не свой. Беспокойство и тревога нарастали с каждой минутой, а воображению его рисовались всякие ужасы. Он поминутно подбегал к окнам и в сотый раз проверял, плотно ли задернуты занавески. Ну как на чердаке дома напротив, уже засел киллер? Притаился и дожидается момента, когда в квартире злоумышленника мелькнет тень, чтобы нажать курок ружья с оптическим прицелом. Он представлял себе, как что-то типа укуса осы вдруг обожжет его грудь и он, так и не осознав до конца, что это было, начнет валиться на пол, хватаясь и сдергивая со стола полиэтиленовую скатерку, а с нею сахарницу, чашку и кофейник со свежим горячим кофе. А потом ему в голову пришла еще более страшная мысль – а вдруг это не он будет, а та же Катя? Или, не дай бог, Павлик? Такого он не переживет. Да, Сандалетов уже раскаивался в содеянном. Похоже, и Катя переживала нечто подобное. Она тоже то и дело одергивала занавески и вздрагивала, покрываясь мертвенной бледностью, при каждом звонке телефона (к счастью, у них он звонил не часто) или в дверь (как нарочно в субботу трижды забегала соседка – сначала за мукой, потом за сахаром и маслом для пирога). Они оба избегали разговоров о ее плане, словно на него кто-то наложил табу. Только однажды, ближе к вечеру воскресенья, она спросила:
– Сандаль, ты уже повозмущался?
– Да, – ответил он. – Еще вчера.
Он и вправду накануне долго размышлял, кого из троих адресатов его письма первым засадить, и рассматривал в интернете их фотографии. Наконец, выбрал самого несимпатичного с блиноподобным лицом и стал возмущаться неправедно нажитым тем состоянием. Хотя делал это как-то неискренне, не от души, и опасался, что на этот раз не сработает.
Весь уик-энд Сандалетов маялся, в душе проклиная Катю и себя, за то, что пошел у нее на поводу. Лишь одна минутка отрадная выдалась, когда телевизор сообщил, что этот, с блином вместо лица, задержан по подозрению. Все-таки получилось! – подумал он, немного удивляясь, что арест произведен не в рабочие дни, а в воскресенье, но потом сам же себе и объяснил: – Ведь у органов не бывает выходных!
Но все их уик-эндовские волнения были ничто по сравнению с понедельником, когда уж наверняка злополучные письма получены и прочтены секретаршами и референтами. Катя приболела (то ли простудилась, то ли от волнения) и на работу в свой телемаркетинговый центр не пошла. Зато перед самым выходом Сандалетова на службу она протянула ему газовый баллончик, черт-те когда ею купленный. «Зачем это?» – как бы удивился он, хотя сразу все понял. – «На всякий случай…» – «Глупости!» – севшим голосом сказал он, но баллончик в карман положил.
На службе Сандалетов места себе не находил, только для виду перекладывая стопки бумаг и циркуляров, которые все, кому не лень, скидывали на его стол. В течение дня он трижды звонил домой, якобы интересуясь самочувствием супруги. Она сухо отвечала на его вопросы. Но о главном – ни слова. Каждый раз в конце он прямо ее спрашивал как бы максимально безразличным тоном: «А так, вообще, никаких новостей?» – «Никаких…» – отвечала жена и вешала трубку.
На ватных ногах Сандалетов доплелся до дома и ничего не спросил, а лишь вопросительно взглянул на Катю. Она в ответ лишь отрицательно покачала головой. Да, телефон молчал. Уже отходя ко сну, Аркадий был взбудоражен безумной мыслью: «А вдруг письма не дошли?» Ведь редко, но бывает же такое? При этой мысли его охватило радостное волнение, хотя и смешанное с известным разочарованием. Но радость все-таки преобладала. Но что, сразу троим не дошли? А, глупости все это! Еще как дошли, были прочитаны и стерты, как спам. Разве что посмеялись над ним, чудаком на букву «м».
С утра во
