СНЫ КОМАНДОРА

призыв посла не пришла и ситуация выглядела уже крайне странной и нелепой.
Японцы остолбенели от всего происходящего в исполнении Резанова и сбившись в углу кают-компании о чём-то шептались, затравленно оглядываясь на расшумевшегося посланника.
В результате, когда посол успокоился, наступило крайне неловкое молчание и присутствующие при этом японцы, недоуменно оглядываясь на камергера, удалились. Столь ожидаемый ими рисунок остался не подаренным и общее впечатление от общения российского посольства с принимающей стороной категорически испорченным.
По просьбе команды японцы после месяца пребывания судна в бухте выделили огороженный плотным тростником домик на берегу залива на левом берегу губы Кибач для прогулок, отметив, что днём моряки и посольство могут приезжать сюда и делать моцион – совершать прогулки без ограничений.
И только через два месяца в местечке Мегасаки у Нагасаки послу выделили, наконец, достаточно просторный дом, который японцы упорно называли дворцом. В доме было идеально чисто, пол выстелен блестящими циновками, а ходить по дому было разрешено без уличной обуви в чулках, но посол, поначалу восхитившись этим, быстро забыл о правиле, частенько прямо с улицы направляясь в дом в грязных башмаках.
Так об этом событии пишет Герман Левенштерн:
«Резанов и вся его свита ходят в своем новом доме без башмаков и сапог, в одних только чулках, потому что все полы устланы блестящими соломенными циновками – тонкой работы. Они хвастаются: «Это японский обычай!» ... Все утверждают, что поведение Резанова на берегу граничит с сумасшествием.
На нашем корабле сейчас приятная спокойная жизнь. Посольская чума бушует на берегу».
Дом-дворец располагался  на возвышении у берега и был обнесён плотным забором, который охватывал прямоугольником двор с садом и опускался к морю и далее по мелководью уходил в воду, чтобы, не дай бог, кто-то из затворников мог выйти за пределы ограды, о чём напоминали россиянам ежедневно.
Запрет оберегали приставленные к посольству офицеры охраны: японцами всё было сделано для полной изоляции посольства от внешнего мира.
В просторном доме каждый из свиты посольства нашёл для себя место. Гостей поставили на довольствие, оказав посланнику российского императора особые условия проживания и питания во флигеле дома, где было семь больших ухоженных комнат. В  половине дома посланника появились бесшумные гейши и слуги.
Столь почтительное и внимательное обращение, как показалось камергеру, сулило удачу в переговорах. Резанову теперь решил, что к его персоне отнеслись, наконец, с должным почтением, и это подняло его дух. Теперь он твердил, убеждая посольство, что с японцами и далее следует себя вести строго и обращаться только свысока, поскольку это приводит к успеху и дает результат. Было заметно, что послу стало казаться, что скоро будет решен и главный вопрос переговоров, и он безоговорочным победителем вернется в Петербург.
С корабля в дом были доставлены подарки для императора. Это были меха, фарфоровая посуда, изделия ювелирного промысла, красивое оружие в серебре и золоте и английская электромашина, с помощью которой можно было осветить целый дворец.
Через важного бонжоса,  посетившего посланника российского Императора во дворце, для Императора Японии была передано письмо Александра I, так как сановник сообщил, что личная встреча посла и  императора невозможна.
Теперь осталось только ждать ответа с японской стороны.
На берегу странности поведения посланника усилились, что следует из отдельных записей из дневника Германа Левенштерна, которые кратко, но достаточно ярко, описывают ситуации, создаваемые периодически камергером.

«…Ключ (камергера – прим. автора) Резанова, который он никогда не снимает, возбуждает удивление у японцев. Японцам золотой ключ затмевает самого посла. В начале, в Мегасаки, как только он появился, так за ним собиралась толпа любопытных, восхищавшихся камергерским ключом. Резанов, которого это забавляло, сказал: «Нужно быть популярным». Он еще больше привлекал внимание японцев к своему ключу тем, что очень непристойно крутил туда-сюда свой достойнейший знак и, чтобы всё еще было понятнее, присовокуплял пантомиму (на рисунке возле записи, сделанного рукой Левенштерна, Резанов жестом показывает, как ключ вставляют в замочную скважину – прим. автора). Любопытным он кричал: «Императорская комната! Императорская комната! Императорская комната!»
Некоторые учтивые японцы отворачивались с таким выражением, как будто они хотели сказать «У императора России все же плохой вкус!»

Среди членов посольства камергер часто устраивал скандалы, пытаясь добиться исполнения своих наставлений и вздорных требований.

– «Вчера, когда поднялся воздушный шар Ландсдорфа, его превосходительство (посол Резанов – прим. автора) был вне себя от страха. Он ругался и кричал как выпь. Ландсдорф стоически выслушал все, что ему говорилось, продолжая наполнять воздушный шар. Последний поднялся, а потом с привязанной нити был благополучно возвращен в Мегасаки. Теперь Резанов был вне себя от радости…..и сказал ему после всех оскорблений – «Я рад за Вас».
− «Резанову пообещали, что придёт купец с лаковыми вещами. Но тот не пришёл и Резанов стал себя вести совершенно неприлично. Из его рта сыпалось такое, что другие постыдились бы в руки брать…. «Насрал я на ваши комоды» и т.д.».
– «…Резанов играл (на следующий день – прим. автора) во дворе Мегасаки с нашими и японскими офицерами в свайку*(бегал и резвился молодецки – примечание автора)….. вдруг послышалось:
–  «Переводчики идут!».
*Свайка – русская игра по метанию гвоздика со шляпкой в кольцо.

Резанов, который только, что играл резво в свайку, побежал домой, лег в кровать и начал играть роль больного. Переводчики сказали после того, как поздоровались: «Письмо, которое вы нам дали, мы передали, но он (император) не имеет права ответить, потому что это было бы вопреки японским законам». Резанов в это время стонал и охал…. При этом переводчики известили, что курьер из Йедо может прибыть только в течение 30 дней. Эти известия возбудили злость Резанова. Он взялся ругаться на них…..
«Лаксман, – сказали переводчики, – был здесь девять месяцев».
«Лаксман! – зло ответил Резанов и язвительно улыбнулся, – у меня из моих офицеров под командою имеется 20 Лаксманов» (это конечно неправда – прим. автора)…
«Чем важнее персона посла, – тем больше времени требуется нам для подготовки вашего приема».
Тут Резанов выскочил из кровати и начал бушевать: «Насрал я на губернатора и все его платья. Я буду жаловаться на него императору Японии, когда придёт разрешение из Йедо, и он, конечно, воздаст мне должное».
Пока Резанов бушевал, были доставлены некоторые образцы лаковых вещей (с опозданием на один день – прим. автора). «Мне не нужны ваши дерьмовые вещи, сказал Резанов уже мягче…. В этот момент один из переводчиков открыл шкатулку. При виде красивой лаковой табакерки Резанов совершенно изменил свою речь, встал с кровати и сказал: «Ах! Ах! Сколько это стоит?..... как красиво, не правда ли?..».
− «Резанов все время жалуется на холод и сквозняки и на то, что он    мерзнет..… японцы доставили ему угольную жаровню, а теперь они снабдили его шлафроком (теплым халатом – прим. автора). Ревматизм мучает Резанова, когда ему взбредет в голову, и когда ему это удобно….. В спальне ставят большую жаровню….. и в спальне становится жарко как в бане. От угольного чада у Резанова часто болит голова, но виноват в этом всегда ревматизм. Он очень часто выбегает на воздух из этого раскаленного ящика. Сейчас погода довольно суровая, так что Резанов сможет заполучить ревматизм, если его у него еще нет».
– «Место для прогулки возле дома обнесено высокой бамбуковой оградой. У ограды всегда находится множество любопытных обоего пола, глазеющих на нас. Здесь Резанов в ночном колпаке, без штанов и в шлафроке с утра до ночи выставляет себя напоказ любопытным японцам. А мы злимся и досадуем. Как можно не презирать его!
….. Резанов находился в обществе Федорова на своем любимом месте (во дворе – прим. автора). Резанов захотел возвратиться домой, устав от глазеющей черни. Он повернулся, запутался ногами в длинном шлафроке, споткнулся и растянулся во весь рост, носом в грязь, так как за день до того прошел сильный дождь. Толпа японцев, глазеющих из-за ограды, разразилась громким смехом. Федоров, который стоял несколько впереди, вместо того, чтобы вернуться, убежал от стыда прочь и оставил посла в грязи…».
− «Резанов один вышел из-за бамбуковой изгороди и пошёл довольно далеко по берегу к городу. Он никого не встретил у домов, на улице, на полях… Резанов от этого осмелел и стал дерзким. Он повернул обратно и принудил Федорова, почти насильно, провожать его наружу. Они прошли порядочное расстояние и никого не встретили, как вдруг толпа женщин и детей, работающих в поле, увидела безрассудного Резанова… Они подняли страшный крик. Резанов, который сразу теряет голову, испугался и убежал прочь, охваченный паническим страхом. Федоров медленно последовал за ним. Резанов кричал ему: «Идите! Идите! Ведь в нас начнут кидать камни!».
В этот вечер его превосходительство хвастался подвигом. Он, несмотря на стражу, находился вне бамбуковой изгороди в ста с лишком шагах…
…к Резанову пришёл японский офицер…. спросил, кто именно отважился пойти в город? Резанову не оставалось ничего больше как сказать: «Это был я!», так как слишком много свидетелей присутствовало при том, как он бежал обратно, и он не мог свалить вину ни на кого другого…».

Крузенштерн иронизирует над Резановым, уже понимая, что он за человек.
− «21.12.1804. Сегодня Крузенштерн первый раз поехал на берег. Резанов, который принял его любезно, но с презрительной надменностью, был сам в башмаках. Но он потребовал, чтобы Крузенштерн снял свои башмаки до того, как он войдет к нему в комнату. «Нет, – сказал Крузенштерн, – тогда я лучше передам вам свой рапорт через порог и пойду или поеду в моих башмаках снова на корабль».
И Резанов был настолько великодушен, что позволил Крузенштерну ходить в башмаках по своей комнате, так как он увидел, что тут ничего не поделаешь».
– «…Крузенштерн сказал: «Это непозволительно, что японцы не сделали вам никакого подарка. Ведь они подарили Лаксману несколько мечей!».
Резанов: «О! Это были очень плохие мечи, самые обыкновенные мечи».
Крузенштерн: «Лаксман и был, по сравнению с вашим превосходительством, человек самый обыкновенный. Японцы должны были подарить вам красивый большой меч».

Долгими вечерами Николай Резанов выходил из дворца в сад,  смотрел с лестницы, на рейд, где стоял корабль. На «Надежде» загорались судовые огни, и там находился его главный оппонент, которому хотелось доказать, что он, – Николай Резанов, то же чего-то стоит. И теперь казалось, что скоро все решится в его пользу и успех в переговорах не заставит себя ждать. А успех в переговорах вернёт благосклонность императора и откроет новые возможности для его компании в торговых делах.
Посол Резанов стал привыкать с размеренной жизни во дворце на окраине Нагасаки. Он и его свита ни в чем не