поутру повесили, предварительно допросив, на мачте, чтобы с берега хорошо было видно, кто нынче ночью пытался отнять чужую жизнь, да потерял свою собственную.
Кольчуга была старая, потертая и от того хорошо и ладно сидела на теле. В трех местах она уже была когда-то пробита, и были заметны места, где её чинили. Колечки в местах штопки были из другой стали и со временем почернели, а вся кольчуга сияла по-прежнему.
В доме Баранова Николай Резанов встретил юную совсем девушку-колошанку, которая около года жила в русской крепости после восстания её племени, когда напали на отряд колонистов во главе с самим Александром Барановым.
Колошанку звали Слоун, и было непонятно – это её настоящее имя или она так себя называла, связывая с последними событиями в её жизни.
Теперь она жила в доме Баранова, помогала по хозяйству, с удовольствием выполняла поручения хозяйки дома, то же колошанки. Здесь она нашла для себя новую семью и была теперь вполне довольна своей жизнью.
Николай Резанов, расспросив Баранова о симпатичной, улыбчивой Слоун, заговорил о желании забрать девочку к себе.
Баранов сразу насупился, но несколько подумав, кивнул в знак согласия и наказал Резанову:
− Она ладная девочка – молоденькая еще совсем. По дому поможет, по хозяйству похлопочет. Возьми её – пусть будет по-твоему. Да не обижай – она мне теперь как дочка стала. Её родных убили. Сами они тогда свару завели, забуянили, − кинулись на нас, когда приехали к ним искать зачинщиков нападения на наших охотников. Много тогда пришлось их успокоить на веки вечные. Да и наших кадьякских полегло в тот день не мало.
Вспомнил Баранов, как пришлось публично отсечь тогда голову местному князьку, который всё не хотел успокоиться, визжал, катался по песку у берега, и всё грозился всех «рурус» поубивать, показывая ребром ладони, как будет резать головы ненавистным пришельцам, пуча глаза и выкрикивая проклятия.
Подняли несчастного потерявшего разум под руки два промысловика, уложили головой на бревно и, не церемонясь, отделили беспокойную лысую голову от тела кривой саблей.
Голову водрузили на шест с индейскими воинскими знаками и так оставили в назидание.
Неприятные воспоминания остались от тех событий. Но с той поры пока все, слава, Богу, – спокойно.
Резанов позвал Слоун за собой и объяснил ей, что она будет жить теперь с ним и помогать ему по дому. Слоун была испугана и очень смущена, но скоро все сладилось в их короткой совместной жизни с Резановым.
Стала она ему и помощницей, и подругой, и женой на короткий срок его пребывания в Ново-Архангельске.
31. ЛАНДСДОРФ
После событий в Петропавловске, когда между Резановым и Крузенштерном состоялось заключительное выяснение отношений при посредничестве коменданта Кошелева, рядом с камергером практически всегда теперь находился Георг Ландсдорф, который очень хорошо знал обо всех последних событиях и отношениях возникших в жизни Николая Резанова.
Но друзьями они не стали. Напротив, Ландсдорф крайне критически относился практически ко всему, что делал камергер и какие бы решения он не принимал. Особенно это стало явно после посещения Японии.
Георг Генрих фон Ландсдорф, естествоиспытатель, этнограф, путешественник, позднее − российский академик, дипломат, сопровождал в качестве врача камергера Резанова во время его поездок по Северной Америке. Он принял участие в плавании из Ново-Архангельска в испанскую колонию Сан-Франциско. Плавание туда и обратно, а также пребывание в Калифорнии продолжалось с марта до первых чисел июня 1806 года. Во владениях Российско-американской компании Георг Ландсдорф посетил некоторые острова Алеутского архипелага и остров Кадьяк, но в основном жил в Ново-Архангельске, на острове Ситка.
На обратном пути путешественник побывал также в заливе Кука, у побережья Аляски, провел изучение природы Камчатки.
Камергер Резанов высоко оценивал включенного им в состав миссии в Японию натуралиста Георга Ландсдорфа, который изначально попал в экспедицию как натуралист-исследователь и врач. Своей властью Николай Резанов произвел его в надворные советники, отправив прошение о чине и разрешении включить немца в российское посольство в Японию в Санкт-Петербург. Так Лангсдорф превратился в члена весьма ответственной дипломатической миссии и пока полуофициально получил чин соответствовавший капитану второго ранга.
По замыслу Резанова в случае успешного завершения переговоров планировалось Георга Ландсдорфа оставить в Японии в качестве постоянного посла при посольстве.
Представляя потенциально нового посла России в Японии, Николай Резанов писал в Санкт-Петербург:
«...Он в трудах неутомим... Кроме природного немецкого языка, знает он латинский, французский, английский и португальский; при многих талантах его он и медик практикованный, и надеюсь, что японцам через то приятен будет…».
Ситуация во владениях Русско-Американской компании, произвела на Георга Ландсдорфа крайне тяжелое впечатление. Более того, увиденное им, настолько шокировало, что находясь на острове Ситка, он опасался писать об отмеченных им фактах в письмах и в своих дневниковых записках. Ландсдорф опасался это делать, так как считал, что это может стоить ему жизни.
«О всяких злоупотреблениях и зверствах, свидетелем которых я был, и о неприятностях, сводивших на нет мою работу, я лучше умолчу и сообщу лишь некоторые сведения по естествознанию», − писал он в письме своему учителю и наставнику геттингенскому профессору Иоганну Блюменбаху.
Георг Ландсдорф был воспитанником медицинского факультета Геттингенского университета, являвшегося во второй половине ХVIII века одним из центров научной мысли Европы. В Геттингене тогда преподавали многие известные ученые исследователи, которые несли в общество идеи гуманизма и законности, проповедуя приверженность истине и человеческой порядочности.
Поэтому понятно столь острое восприятие увиденного, воспитанного в атмосфере просвещенного гуманизма человека на факты беззакония, несправедливость и дремучую дикость. Более всего Ландсдорфа возмущало то, что всё, что делалось в Русской Америке, делалось под покровительством государства и императора.
Его возмущало массовое истребление морского зверя, особенно молодняка, ради шкур, которые часто сгорали в запасниках при пожарах или портились от сырости и некачественной выделки. После охоты горы тел убитого зверья оставляли на берегу, не в силах переработать и малой доли добытых животных.
Георг Ландсдорф возмущенно писал о падении нравов, губительном пьянстве и беззаконии, когда алеутов и индейцев наказывали жестоко без суда за любые проступки. Его возмущало отсутствие должного лечения и условий проживания колонистов, их бесправное положение перед чиновниками компании, которые их обсчитывали нещадно, без усилий превращая в вечных должников неграмотных, пристрастившихся к водке, алеутов и промысловиков.
В поездке с Резановым вместо ожидаемой помощи в проведении исследований Ландсдорф столкнулся с полным невниманием к своей работе. Очень часто ему приходилось встречать и откровенную недоброжелательность и враждебность. Сам Резанов несколько раз высказывался пренебрежительно о его работе и не давал возможности обработать и сохранить собранные гербарии и образцы, используя врача и натуралиста Ландсдорфа только по своему усмотрению.
Между Ландсдорфом и Резановым возникал иногда разговор о целесообразности осуществляемой Русско-Американской компанией экспансии на восток, в том числе и в Русскую Америку – практически на другую сторону планеты.
Георг Ландсдорф недоумевал:
– Для чего, с какой целью осваивать американский континент, если у России есть огромные территории совершенно не заселенные и даже не изученные? Например, Камчатка – обильный, богатейший край, в котором совершенно не ведется хозяйствования! А здесь?! То, что происходит в колониях разве можно как-то соотнести с законностью и порядком!?
На это Резанов отвечал оппоненту со снисходительной улыбкой:
− Так коли ничьё пока и нам в руки само идёт, − от чего же не взять. Тем более от этого нам польза большая и выгода. Здесь каждая добытая шкурка нам практически даром дается. А то, что далеко зашли и трудности имеем с доставкой всего нужного в эти края, так решим, с божьей помощью. Флот построим, города здесь возведем, начнем с американцами торговлю вести.
В итоге рассуждений и разговоров сошлись на мнении, что русские и немцы слишком разные, чтобы понять друг друга.
– Вот, например, по дороге будет немец идти, сразу камень с дороги уберет, который мешает его повозке и коню, да не просто уберет, а еще пристроит его в фундамент будущего своего дома. А дом свой немец строит на века, так чтобы память о нём сохранилась, и детям его осталось всё, что он сумел создать.
А вот русский такой камень просто не заметит, перешагнет и дальше пойдет, потому, что смотрит только вперед, только за горизонт. Ему кажется, что там, безусловно, лучше, − там благодать. Его интересует только то, что за горизонтом, а рядом с ним пусть дом рушится, забор заваливается, земля его зарастает сорняком, его это мало занимает. А потому и наследие его часто зыбким бывает, и нет преемственности, − высказался Ландсдорф, вспомнив поселки и города, их окрестности в родной Германии и сравнив их с тем, что он знал о России и увидел во время поездки.
− Возможно, ты прав Георг, есть такая черта у нас − растекаться в поисках насущного и искать счастья за горизонтом, верить более в благодать, а не мирское и материальное. Может быть это от того, что в своей державе не можем мы создать хорошие, добрые условия для жизни и развития и всё уповаем на то, что кто-то придёт и всё за нас сделает. Но согласись, не только Россия, но вот и Испания, Португалия, Франция и Англия обосновались на Американском континенте. И то, что эти страны делают на завоеванных территориях, то же нельзя назвать добрым отношением к аборигенам.
Более того, везут американцы сюда многие тысячи рабов из Африки для подневольного труда, а местных жителей за их несговорчивость истребляют. За скальпы мужские, слыхивал, дают до ста долларов, женские ценят в пятьдесят. Но ведь нужно понять, что каждый скальп – это убитый человек индейского племени. Получается, государство открыло не только охоту на тех, кто здесь жил ранее пришлых европейцев, то есть фактических хозяев этих земель, но торг живыми думами развернула, предлагая устроить этакое дьявольское состязание!
Это разве по-людски, по-христиански? − парировал Резанов.
И добавил, что только сверхвысокой выгодой от торговли и землевладения можно объяснить такое стремление к завоеванию новых территорий. Но с приходом белых людей на эти земли придут сюда со временем прогресс и просвещение, что сулит благо и развитие и для местных племен.
– Если к тому времени ещё останутся живыми какая-то часть местных жителей, − вставил Ландсдорф.
– Мы в своих колониях поступаем иначе. Пытаемся их учить и к делу приобщать. Посмотрите, как они живут? Дикость и безграмотность. А теперь, когда эти земли открыты, более им в своём диком состоянии пребывать не дадим, −
