корабль, не досчитались четверых человек.
Далее корабли посетили Уруп и снова зашли в залив Анива, предав огню японские строения и, уже совершенно расхрабрившись при наказании японцев, отправились в направлении Матмая, то есть к берегам Японии. У оконечности Матмая русские сожгли четыре японских торговых судна, захватив груз (рис, рыба, соль).
В письме, направленном Николаем Хвостовым губернатору Матмая, были изложены мотивы, побудившие русских к подобным действиям. В качестве причины указывалось нежелание Японии заключать торговые соглашения с Россией.
В письме было указано, что за ответом русские вернуться через год.
Ответ, в котором японцы выражали согласие на проведение переговоров, был подготовлен правительством Японии и передан губернатору Матмая летом 1808 года. Однако за ответом русские не пришли, показав снова свою слабую заинтересованность, и таким образом, была упущена возможность прояснить так сложно складывающиеся отношения и быть может открыть сотрудничество.
Реакция японской стороны на агрессивные действия по приказу Резанова состояла в том, что японские власти объявили военное положение на островах, ввели усиленный (до тысячи солдат) гарнизон для охраны факторий и обвинили Россию в вероломстве, а в итоге, еще более закрепили свое влияние на островах.
В 1811 году японцы захватили в плен корабль Василия Михайловича Головнина с командой. Капитану Головнину пришлось более двух лет просидеть в железной клетке.
Василия Михайловича Головнина японцы освободили только после официальных извинений и заверений, что набеги на острова не были санкционированы государственной властью, то есть ошибка Резанова была признана официально, а император Александр I был вынужден обозначить южную границу своих владений на Курилах. Крайней точкой российских владений был назначен южный мыс острова Уруп, а более южные крупные острова Кунашир и Итуруп отошли к Японии. Японцы также продолжали хозяйничать и на юге Сахалина еще несколько десятилетий.
Сам знаменитый мореплаватель, стоически выдержав 26-месячное пребывание в неволе и много раз рисковавший жизнью, отзывался о Николае Резанове так:
«Он был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову, более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания и вовсе не имевший ни терпения, ни способности достигать великих и отдаленных видов; впоследствии мы увидим, что он наделал компании множество вреда и сам разрушил планы, которые были им же изобретены.»
Предсказуемая реакция российской стороны – капитанов кораблей, участвующих в разбое, – под суд.
Далее следует арест Хвостова и Давыдова в Охотске осенью 1807 года. Но друзьям удался побег с помощью сочувствующих, а далее труднейшая дорога длиною многие сотни верст зимой по безлюдному пространству до Якутска, снова арест и уже под охраной офицеров везут в столицу, откуда после хлопот влиятельных акционеров Русско-Американской компании отважных молодых капитанов с опытом боевых действий отправляют на войну со Швецией. Учить воевать молодцев Николая Хвостова и Гавриила Давыдова не нужно. Уже в первых боевых столкновениях на Балтике они сумели проявить отвагу и храбрость, но наград не дождались – император лично отказывает в утверждении награждения с припиской – «...в наказание за своевольство против японцев».
А письмо с объяснениями своего распоряжения о нападении на японцев Николай Резанов так и не отправил императору Александру, но оно сохранилось:
«Усиля американские заведения и выстроив суда сможем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма желает у них. Я не думаю, чтоб Ваше Величество вменили мне в преступление, когда имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, с помощью которых выстроя суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матмае селения их, вытеснив их с Сахалина и разнести по берегам страх, дабы отняв между тем рыбные промыслы, и лиша до 20000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут. А между тем, услышал я, что они и на Урупе осмелились уже учредить факторию. Воля Ваша Всемилостивейший Государь, накажите меня как преступника, что не сождав повеления приступаю я к делу; но меня еще совесть более упрекать будет ежели пропущу я понапрасну время и пожертвую славе твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений».
В этом письме отразились основные черты камергера Резанова, отмеченные современниками – авантюризм, протекционизм, чрезмерные тщеславие и честолюбие, слабо подкрепленные достойным набором качеств личности. Являясь послом императора, он вдруг объявляет войну государству, в которое его направили с посольской мирной миссией. В письме прямо написано о нападении на Матмай (Хоккайдо), то есть на территорию иностранного государства, с целью посеять страх в народе, лишить пропитания и принудить его, таким образом,... дружить и торговать.
К деяниям Резанова относят не только попытки закрепить владения России в Северной Америке, но освоения земель в Калифорнии и Мексике, ссылаясь, как он писал, на «слабость испанцев».
Но и здесь мало что осталось из наследия, ведь роль и участие Резанова в жизни Русской Америки, всего лишь короткий эпизод, мало, практически ничего не изменивший по существу.
В 1812 году, через несколько лет после смерти камергера Николая Резанова на побережье залива Калифорнии в 80 км от Сан-Франциско возникло небольшое поселение русских. Это была небольшая крепость в теплом благодатном крае под названием Русский форт, основанная по замыслу Григория Шелихова, развитая предложением Николая Резанова и воплощенная Александром Барановым, который направил несколько десятков русских и алеутов под командованием советника по коммерции Русско-Американской компании Ивана Кускова. Непосредственными хозяевами территорий являлись местные индейцы, которые, по некоторым данным, разрешили русским использовать землю для создания форта за три одеяла, три пары штанов, два топора, три мотыги и несколько ниток бус.
Русская крепость была самой южной русской колонией в Северной Америке и создавалась как сельскохозяйственное предприятие, предназначенное для снабжения продуктами питания северных поселений русской колонии, что и было реализовано.
Попытка закрепиться на юге западного побережья Северной Америки не увенчалась успехом. Через 28 лет после основания эта русская крепость была продана частному лицу и теперь сохранилась на территории США как форт Росс – ныне исторический памятник эпохи обустройства европейцев в Северной Америке.
Через 60 лет после гибели Резанова император Александр II продал Соединенным Штатам Америки и колонию Русскую Америку, располагавшуюся на западном побережье современной Аляски и на Алеутских островах, открытую в 1732 году экспедицией под руководством М. Гвоздева и И. Федорова.
Договор о купле-продаже был подписан 30 марта 1867 года, а 18 октября того же года прошла церемония официальной передачи Русской Америки Соединенным штатам в обмен на чек на сумму 7,2 миллиона долларов. В столице русской колонии Ново-Архангельске (ныне Ситке) русский гарнизон уступил место американскому, а над крепостью был поднят флаг США. Со стороны России протокол о передаче подписал специальный правительственный комиссар, капитан 2-го ранга А.А. Пещуров.
К 1864 году население всей Русской Америки составляло до 2,5 тысяч русских и до 60 тысяч индейцев и эскимосов. В начале 19 века эта территория приносила доходы за счет торговли пушниной, однако к середине века для российской императорской семьи стало очевидно, что расходы на содержание и защиту этой отдаленной и уязвимой с геополитической точки зрения территории будут перевешивать потенциальную прибыль.
Одной из причин продажи этой богатой ресурсами территории называлось значительное истощение поголовья морского зверя, прежде всего каланов, нещадно выбитого за время существования российской колонии.
Теперь, только редкие сохранившиеся строения, православные церкви и немногочисленные потомки колонистов напоминают о «русском следе» на Аляске.
37. ОШИБКА ЛЕЙТЕНАНТА ГОЛОВАЧЁВА
Николай Резанов в лице лейтенанта Петра Головачёва нашёл на корабле единственного офицера из всей команды, который поддерживал с ним добрые отношения, почитая камергера как высокопоставленное должностью лицо.
В силу своего мягкого пластичного характера и достаточно зависимого положения, не смея отказать решительно камергеру, Головачёв пытался не участвовать в конфликте и продолжал оказывать ему поддержку в сложившейся ситуации, когда офицеры двух кораблей во главе с капитанами просто игнорировали посланника с его претензиями на руководство.
При расставании Резанова и всей его свиты с командой «Надежды» в Петропавловске Пётр Головачёв единственный пришёл его проводить после завершения посольской миссии.
О чём они говорили и говорили ли вообще при этой встрече, никто не знает.
Главное то, что предопределило развитие событий и привело к трагической развязке, произошло во время примирительного разговора в Петропавловске, когда камергер выставил Петра Головачёва своим сторонником, не желаю убедить офицеров в том, что лейтенант ни словом, ни делом не запятнал своей чести, оставаясь сторонним наблюдателем в конфликте. Но для офицеров Головачёв стал отступником и доносчиком, поскольку сохранил доброжелательные отношения с камергером и его свитой. Остроты в ситуацию добавляло то, что по прибытии в Петербург из плавания вполне возможны были меры наказания за своевольничество и не исполнение императорского распоряжения. Воображение некоторых участников конфликта с камергером рисовало чуть ли не Петропавловскую крепость, куда сажали порой за проступки и менее значительные. Наиболее впечатлительным лицам вспоминались слова Резанова об эшафоте и каторге публично и сгоряча сказанные на Камчатке. Поэтому сразу после отплытия из Петропавловска после возвращения из Японии Пётр Головачёв оказался изгоем. С ним мало и неохотно общались, при каждом удобном случае выказывая ему неуважение и делая замечания, как по службе, так и общаясь в быту.
Быть изгоем – тяжкое бремя, быть отвергнутым в пространстве корабля, где нет возможности уединиться, – испытание страшное.
Придирки со стороны помощника капитана Ратманова к лейтенанту стали нормой и только вмешательство Крузенштерна порой останавливало развитие конфликта. Напряжение росло и достигло критической точки, когда стало известно, что русские войска вступили в прямое столкновение с армией Наполеона. Головачёв, будучи страстным поклонником Бонапарта и всего французского, сразу стал объектом шуток и нападок со стороны офицеров, которые теперь, найдя отвлечённый от прямого конфликта повод, при каждом удобном случае подсмеивались над молодым офицером, со смехом обсуждая личность французского императора. В каюте Головачёва над столиком висел небольшой, рисованный карандашом портрет
