влюбленные дали волю чувствам и страсти.
Случившееся было серьезным шагом и каждый из любовников понимал ответственность за него.
Кончита остро восприняла то, как она рискует своей репутацией в глазах близких и окружения их семьи и церкви. Но её решимость была столь велика, что она не думала уже о возможных кривотолках и последствиях этого поспешного шага. Была ли она счастлива? Невозможно было это понять, а наступившее состояние назвать счастьем. Было освобождение и решимость от принятого решения. Как всякий запретный шаг бывает продиктован обстоятельствами, так и то, что случилось с ней, совпало с тем порывом души и сердца, который неминуемо приходит с каждой юной и пылкой натурой в свой час и миг. Сделав этот шаг, Кончита пробила, условно говоря, стену каземата, и увидела, что впереди широкий ров, целая река, которую еще нужно переплыть, чтобы обрести истинную свободу и понять, – может ли быть она счастлива, сделав этот шаг.
Николай Резанов понимал, что он без благословления родителей переступил ту черту, которая уже не позволит отказаться от намерений и что-то отменить. После того, что с ними случилось, следовало спешить к родителям и добиваться их разрешения на брак с их дочерью.
Когда Резанов и Кончита возвращались и шли уже к трапу судна, чтобы вернуться в крепость, по палубе прошмыгнула невесть откуда взявшаяся мышь, которая перед самыми ногами Кончиты, едва не ткнувшись к ней в башмачки, шмыгнула в приоткрытую дверь камбуза. Девушка закричала, отвернулась и прижалась к Резанову, схватив его за плечи. В глазах её застыл ужас. Приобняв Кончиту и успокоив, Николай проводил девушку с корабля.
Хвостов и Давыдов, а также стоявший рядом с друзьями Георг Ландсдорф наблюдали разыгравшуюся сцену, так напоминавшую театральную.
– И здесь на краю света девушки бояться мышей, − среагировал лениво на увиденное Хвостов.
– От чего так женщины боятся мышей? Слабые, беззащитные твари, казалось бы, а так бедолажки верещат при виде пухлых хвостатых комочков, что как будто их резать разбойники собрались, – спросил Давыдов, обращаясь к натуралисту.
– Я изучал этот вопрос. Однозначного ответа нет. Это воспитанная многими тысячелетиями неприязнь человека к мышам, которые одни из наиболее древних существ на Земле.
– А я думаю, − взял слово Хвостов, ̶ что дело в том, что женщина, это извините, норка по своей сути, а мышка, как известно, живет в норке, вот такое неприятное для женщины совпадение может иметь причину для столь значительной неприязни женского сословия к этим тварям.
− А что, если мышка найдет дорожку в норку, например, когда дама изволит почивать, это может сделать страшный переполох, – подвел итог рассуждениям Хвостов.
Георг Ландсдорф с некоторым недоумением на лице, молча посмотрел на Хвостова, но ничего не ответил. По всему было видно, что высказанная версия несколько смутила ум ученого мужа.
– Однако плохая примета я думаю для девчонки, эта её встреча с мышью. Не к добру, однако это, – сказал подошедший Шемелин. Он стоял поодаль и то же наблюдал разыгравшуюся сцену.
В смятении и смущении Кончита и Резанов покинули корабль и отправились в крепость, где Резанов безотлагательно направился к отцу Кончиты и объявил о своем твёрдом и горячем желании взять девушку в жены.
Дон Аргуэльо был обескуражен, просто сражён услышанным предложением.
Сразу же Резанов получил резкую отповедь и заявление о нежелании продолжать этот неуместный разговор. Ему было сказано достаточно резко, что он воспользовался доверием их семьи и должен срочно прекратить все ухаживания за Кончитой.
Но Резанов настойчиво попросил спросить о желании Кончиты и открылся, что у них с дочерью коменданта были объяснения наедине и они поклялись друг другу быть вместе, а он, камергер Его Величества российского Императора намерен забрать дочь Дона Аргуэльо с собой в Петербург только в качестве жены.
В крепости, в доме коменданта началась паника.
Слышались рыдания и призывы к богу маменьки. Все шептались и обменивались мнениями и впечатлениями от того, что стало уже известно. Поползли слухи, которые грозили разрастись до невероятных размеров, и потому следовало принимать решение и положить конец сплетням, решив этот вопрос окончательно и с меньшими потерями для репутации семьи и Кончиты – девушки на выданье. А ведь, как оказалось и жених был уже намечен для неё.
Камергер Резанов просил помолвить его и Кончиту и, сохранив всё в тайне, он готов был клятвенно обещать вернуться в Калифорнию после разрешения на брак Папой Римским и стать мужем Кончиты.
Не теряя самообладания, после долгих совещаний и переговоров, бесед с дочерью, Дон Аргуэльо решается и, наконец, дает согласие на брак, вдруг почувствовав значительную перемену в дочери, вдруг осознав её непреклонное настойчивое желание стать женой русского графа.
Дон Аргуэльо понял, Кончита более не принадлежала больше ему – её отцу.
Кончита принадлежала теперь другому мужчине, и им был Николай Резанов.
Для него Кончита теперь была уже не ребенком, а взрослой, совсем взрослой дочерью, готовой стать женой мужчины, которому принадлежала по воле случая и судьбы, готовой стать матерью его детей и нести с ним крест брака до конца дней своих.
Вскоре было назначена помолвка в присутствии самых близких к семье Дона Аргуэльо людей и священника.
Кончиту и Резанова тайно помолвили и отпустили с миром.
Жизнь продолжила своё течение и уже совсем не в том русле.
Возвращаясь вечером в полной уже темноте на корабль, Резанов при спуске по тропе между скал, вдруг увидел перед собой две темные фигуры в плащах и шляпах. Сверкнули клинки. Резанов был при шпаге и успел вынуть из ножен своё оружие. Шпагой он владел не очень уверенно, но ситуация требовала решительно защищаться. Из уст нападавшего первым послышались приглушенные проклятия и ругательства в его адрес. Он кинулся к Резанову и нанес удар сверху. Клинок сверкнул при луне и Резанов отбил его, второй удар был более коварным – нападавший умело выбил шпагу из рук Резанова и тот теперь стоял, обреченно ожидая смертельной боли, так как он даже не видел своего соперника, который слился в темноте под нависавшей над ним скалой. Вдруг страшный и крайне обидный для мастеров фехтования удар в лицо эфесом шпаги выключил сознание камергера, и он упал на землю.
Очнулся Резанов видимо скоро, так как Луна висела практически там же, где и находилась и ранее, до потери сознания. Было очень тихо. Голова гудела, а лицо было сильно разбито и кровоточило. Поднявшись с земли, Резанов покачиваясь, побрел к берегу, к причалу, где его должна была ждать лодка с матросами, высланная к назначенному часу Хвостовым.
Прибыв на корабль, Николай Резанов осмотрел себя в зеркало, а Ландсдорф промыл его рану на щеке и ссадину на лбу, обработал повреждения, приговаривая, что камергер легко отделался. Ландсдорф думал при этом, что подобного камергеру следовало ожидать за его поступок.
А то ведь и убить могли, но, от чего-то, не убили.
Врач подумал, что в поведении Резанова в пресидио есть приметы нарушения кодекса чести, но говорить об этом Резанову он не стал.
На следующий день Резанов отправил посыльного сообщить, что он приболел, и к середине дня к нему привезли Кончиту, крайне встревоженную ночным происшествием.
Оглядев жениха, девушка сказала, что она догадывается, кто мог это сделать, но теперь ему не стоит опасаться этого безрассудного человека, отец его закрыл на засов и будет с ним разбираться позже. Николай понял, что это был кто-то из близких к семье Аргуэльо.
Утром Николай, приведя себя в порядок после стычки на берегу, еще помня на своих губах утренний поцелуй Кончиты, уверенно вошёл в дом Аргуэльо и завел разговор о возможностях покупки продуктов для северных российских колоний. Дон Аргуэльо теперь уже не перечил. Он принял правила навязанные ему Резановым и теперь, поглядывая на ссадину и синяк на лице Николая Петровича, через помощников дал распоряжения о подготовке требуемых продуктов.
Прощаясь, Дон Аргуэльо, оглядел лицо камергера и ссадины на нём, и сказал, чтобы он не беспокоился. Безрассудный молодой человек больше не осмелится причинить ему вреда, а он, отец его невесты, приглашает Николая Резанова до самого отплытия остановится в его доме, – так будет безопаснее.
С этого дня Резанов почувствовал себя полным хозяином в крепости. Ему кланялись, его учтиво приглашали к обеду и он сам теперь давал распоряжения по загрузке «Юноны».
А вечерами, они долго бродили с Кончитой у крепости, сидели у огня и говорили, говорили...
В июне 1806 года Николай Резанов так описывает события, случившиеся в Калифорнии, в донесении графу Николаю Петровичу Румянцеву, тогдашнему министру коммерции:
«…..Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Видя положение мое неулучшающееся, ожидая со дня на день больших неприятностей и на собственных людей не малой надежды не имея, решился я на серьезный тон переменить мои вежливости. Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер её, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. Всегда шуткою отзывалась она об ней – «Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего». Я представил Российский посуровее и при этом во всем изобильной, она готова была жить в нем, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие. Предложение мое сразило воспитанных в фанатизме родителей её. Разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. Они прибегли к миссионерам, те не знали, на что решиться, возили бедную Консепсию в церковь, исповедовали её, убеждали к отказу, но решимость её, наконец всех успокоила. Святые отцы оставили разрешение Римского престола и я, нежели не мог окончить женитьбой моей, то сделал на то кондиционный акт и принудил помолвить нас на то по соглашению с тем, чтоб до разрешения Папы было сие тайною. С того времени, поставя себя коменданту на вид близкого родственника, управлял я уже портом Католического Величества так, как того требовали пользы мои, и Губернатор крайне изумился, увидев, что весьма не в пору уверял он меня в искренних расположениях дома сего и что сам он, так сказать, в гостях у меня очутился…. Миссии наперерыв привозить начали хлеб и в таком количестве, что просил уже я остановить возку, ибо за помещением балласта, артиллерии и товарного груза не могло судно мое принять более 4500 пуд, в числе которых получил я сала и масла 470, и соли и других вещей 100 пуд».
Замечание об отношениях Резанова и Кончиты сделал в своем дневнике и участник экспедиции доктор Георг Лангсдорф:
«Все-таки надо отдать справедливость оберкамергеру фон Резанову, что при всех своих недостатках он все же отличается большими административными способностями. И не все человеческое ему чуждо. Можно было бы подумать, что он уже сразу влюбился в эту молодую испанскую красавицу. Однако, в виду присущей этому холодному
