столицу, так как предстоял путь длиною в долгие три месяца, а весенняя распутица уже была не за горами.
Сам генерал-губернатор Сибири Иван Борисович Пестель, находившийся в эти дни в Иркутске, раз за разом приезжал к нему и всё расспрашивал о деятельности торговой Русско-Американской компании, взаимоотношениях с алеутами, нескончаемых стычках с местными индейцами-сколотами, планах развитии монополии.
Иван Пестель, сухой саксонец московского разлива, высокий и ладный, был несколько моложе Резанова, а назначен губернатором менее года назад самим Александром I и воспринимал своё назначение двояко. Пестель слыл среди столичных и придворных чиновников человеком строгим, в свои тридцать пять лет дослужившегося до сенатора и тайного советника.
Сама должность губернатора Ивана Борисовича вдохновляла, поскольку давала большие возможности и власть на огромной территории, а с другой стороны приходилось терпеть вынужденную ссылку.
− Доклад готовит для Государя, − размышлял Николай Резанов, отвечая на вопросы губернатора и стараясь сгладить впечатление о промахах в работе компании, о голоде и пьянстве колонистов и запустении промыслов, повторял раз за разом о свершениях и удачных делах на островах Кадьяк, Ситка, о планах развития монопольной торговли и переносе поселений компании в несравнимо более благоприятную Калифорнию.
В этих, наполненных вдохновением прожектах, камергер был неудержимо красноречив. Он обладал свойством придумывать и развивать фантазии, заражая этой верою и слушателей. Вот и грандиозный проект развития торговой компании и представительства России в Америке, создание русской крепости на калифорнийском берегу в изложении Николая Резанова звучали достаточно убедительно.
Многоопытный Пестель кивал, слушал, раз за разом пытался говорить о вреде монопольной деятельности, которая развращает, а в отрыве от метрополии на тысячи верст, просто превращается в средство финансовых злоупотреблений, мздоимства, всяческих иных нарушений, принуждения и несоблюдения основных законов державы. Говорил губернатор и о значительном отрыве американских территорий, о том, что сама Россия и Сибирь совершенно не обустроены и сил державе просто не хватит проглотить лакомый, но такой дорогой и неудобный кусок, который ныне и впредь будет только тянуть из метрополии ресурсы, еще бесконечно долго мало что отдавая в ответ. Говорили о войне, которая стучится в двери со стороны Наполеона, об угрозах от шведов и других европейских государств, поднявших голову после успехов российских, добытых при Екатерине. И завершая разговор-полемику губернатор заметил, что Екатерина, радуясь и поощряя расширение Империи, все же думала о реальных благах такого расширения, а не о легко писаных прожектах и всегда императрица была против монополии, губительной для любого начинания, особенно в ситуации слабого за ней контроля.
Камергер не перечил, он знал, что все так и есть, и все отмеченное губернатором имеет место и в Охотске, и на Камчатке, и тем более в Америке, где миром правили насилие, бесправие как аборигенов, так и наёмных, привезенных с материковой России казенных людей. Знал, не перечил, понимая, что изменить что-то пока невозможно. Прибывшие поселенцы оказывались в сложнейших условиях быта, голодали, болели цингой, а оторванность от родных мест, тяжкий труд, враждебность местных племен рождали острую тоску и как следствие беспробудное пьянство. Горячительными напитками увлекались без меры и очень склонные к алкоголизму, приученные колонистами, местные алеуты и индейцы. Вся торговля строилась на спаивании охотников, которые за спиртное, порох и скудные припасы отдавали меха скупщикам компании, оказываясь в вечном долгу перед купцами. Периодически возникающие бунты местных жителей, которые понимали, что теряют безвозвратно свои исконно родные места, подавлялись пришельцами жестоко. Стычки и даже небольшие сражения уносили десятки, а порой и сотни жизней. Особенно жестоко казнили местных вождей-князьков. Так повелось еще при Григории Шелихове, который отличался скорым желанием овладеть богатейшими местами и вершил суд над непокоренными аборигенами жестко. Этот немноголюдный край стремительно терял своё население от новоявленных болезней и эпидемий, завезенных колонистами, от водки и бесконечных боевых столкновений. Зыбкая нить мира нарушалась периодически и создавала тревожное предгрозовое настроение, которое изредка сменялось истинно мирным ходом событий.
В противовес такому течению жизни на побережье из России привозились священники, книги, способные изменить через приобщение к религии и грамоте, через ознакомление с культурой пришельцев отношение местного населения к колонизаторам. Но бороться с дикостью, которую упорно демонстрировали обе стороны этих ломающий строй жизни отношений, удавалось с огромным трудом, что рождало новые и новые примеры жестокости и насилия. Одним из методов приобщения местного населения было крещение язычников – алеутов и сколотов, превращение их в православных прихожан церквей и часовен, наспех строящихся на скалистых берегах алеутских островов. Аборигены стойко терпели процедуру крещения с омовением в холодных водах залива, предвкушая лакомые дары, столь нужные и желанные. Но вступив в веру, наивно продолжали служить и прежним своим богам и новой вере, порой неистово крестясь, но обращаясь с мольбами и к своим идолам и богам, по детски, забывали о заповедях новой веры, демонстрируя дикость и непослушание.
Николай Резанов помнил беседы со своим тестем Григорием Шелиховым, который поведал о ходе событий в Русской Америке. Отчаянным и крайне решительным человеком, был Григорий Иванович, стараниями которого возникла и монополия торговли на востоке Империи и сама Русская Америка.
Шло время, здоровье камергера Резанова под натиском методичного врачевания, теплого жилья и долгожданного постельного режима стало налаживаться. Но слабость еще давала о себе знать. Выйдя на улицу, на январский мороз в ясную и солнечную погоду, Николай почувствовал такое бессилие и неспособность к активной жизни, что только и смог с трудом усесться в возок и укрытый теплою дохой прокатиться вдоль реки и вернуться назад. Казалось силы оставили его навсегда. Но, минули пара дней и скоро уже захотелось что-то делать, и Николай решил, что пора навестить губернатора, тем более, что прошёл слух о его скором отъезде в Петербург после неполного года пребывания в Иркутске. Было важно повидаться и закрепить знакомство на случай дальнейшего сотрудничества уже в столице.
И вот несколько оправившись и приведя себя с утра в порядок, Николай Резанов, направился сам в дом губернатора, который теперь был выстроен как резиденция по специальному проекту. Подъезжая к двухэтажному дому на углу близких к центру города улиц, камергер отметил вполне достойный внешний вид дома с колоннами.
Губернатор, в ярком с орденами мундире, но в меховых коротких оленьих унтах и накинутой на плечи меховой соболиной накидке, встретил Николая Резанова внизу, перед каменной лестницей, ведущей на второй этаж.
При виде Резанова Иван Борисович разулыбался, но светлые глаза под сведенными к переносью бровями оставались холодными.
− Добро пожаловать, Николай Петрович! Милости прошу ко мне. Славно, что Вы уже на ногах и вполне выглядите молодцом! – поприветствовал Резанова губернатор.
− Спасибо, Иван Борисович! Силы как будто стали возвращаться. Надеюсь скоро смогу ехать далее, − ответил Резанов.
− Что ты, братец! − совсем по-свойски ответил Пестель. Отдохни до полного выздоровления. Путь еще очень долгий. Это мой тебе совет, − озабоченно произнёс губернатор.
− Ну, пойдём ко мне, − приобняв гостя, Пестель повел Резанова вверх по лестнице в кабинет.
Кабинет губернатора был обставлен со вкусом, но был уже почти пуст. Губернатор и вправду собирался уезжать и забрал с собой многое из ранее привезенных предметов мебели и интерьера. Но в кабинете пылал камин и губернатор указав на кресло у камина для Резанова, сам уселся в другое, рядом стоящее.
− Мерзну я здесь, Николай Петрович. Вот уже и унты мне привезли из Якутска и накидку подарили из баргузинского соболя, а все равно, поутру особенно, порой такой холод одолевает, просто нет сил. Боюсь подцепить чахотку или еще какую напасть. Вот собираюсь ехать в Петербург, чтобы решить вопрос о том, чтобы здесь оставить наместника, а самому вершить дела из столицы. Мне так кажется, больше от этого будет пользы, чем от того, что я тут сижу попусту, − повёл разговор Пестель.
− Возможно. По себе знаю, как трудно порой что-то решить в столице без личных усилий и связей, − поддержал губернатора Резанов.
− А Вы знаете, что Россия теперь вовсю воюет с Наполеоном? Под Аустерлицем всыпал Наполеон нам и австриякам без шуток. Сказывают, что грозится Наполеон, хочет отомстить Александру за его отца Павла, в смерти которого он обвиняет сына. Вот так и пишут французы в своих газетах и журналах, что Аустерлиц это месть Александру за союзника Наполеона Павла, и более того собирается Наполеон еще строже наказать российского императора и лишить его и короны, и державы. Каково! − продолжил разговор губернатор.
− Я помню эту историю. Император Павел тогда создал союз с Наполеоном, чтобы отнять и поделить английские колонии в Индии. Англичане тогда очень всполошились. Союз потом не состоялся, но Павел – стойкий упрямец, отправил тогда несколько десятков тысяч казаков в Индию, следуя договоренности. И только его смерть тогда остановила тот поход где-то в степях за Волгой, − ответил Резанов, вспомнив, как в кулуарах смеялись над Павлом, над его скороспелой затеей отнять Индию у Англии.
− То его и сгубило. Англичане такого расклада сил не могли терпеть и нашли аргументы против Павла, − задумчиво ответил Пестель, и уже несколько оживившись, продолжил:
− А у нас есть новости из Петербурга, которые и Вас, Николай Петрович, касаются. Вот сообщают о том, что корабли «Надежда» и «Нева» летом этого года успешно прибыли в Санкт-Петербург, выполнив кругосветное плавание. Об этом краткое сообщение было и ранее, а вот пришли и столичные журналы, где об этом прописано подробно.
Пишут в столичных журналах, вот в «Вестнике Европы» заметка, что оба корабля пришли в исходную точку маршрута еще более способные к новому походу, чем в начале пути, претерпев по ходу путешествия несколько серьезных ремонтов. Что касается команды, то она во здравии и практически в полном составе вернулась домой. Доклад Крузенштерна по прибытии в родной порт содержал слова о полной и мгновенной готовности экипажей двух кораблей по приказу Императора Александра I отправиться в новый самый дальний маршрут, не смотря на более чем трехлетнее плавание. Ходкая «Нева» Лисянского, которая пришла в Кронштадт на десять дней раньше «Надежды» Крузенштерна, имела честь видеть у себя на борту вдовствующую императрицу Марию Федоровну, и каждый офицер получил из её рук в подарок золотую табакерку, как особую награду за скорость плавания.
− Вот приводят слова моряков по прибытии, − Пестель
