мамой, но теперь, по всей вероятности, увидится он с ней только в лагере.
В субботу после обеда отрылась дверца «кормушки» и по традиции самые «шустрые» арестанты подскочили к двери в ожидании каких-либо новостей или событий. Надзиратель назвал Воробьева и приказал выйти в коридор без вещей. Естественно, Александр удивился, что в выходной день его куда-то повели. Но все стало ясно, когда его завели в небольшой кабинет с обшарпанными стенами, где обычно проводят краткосрочные личные свидания. В комнате поджидали мама и Александр Петрович, ее новый супруг.
Екатерина встала со скамьи и, сделав навстречу сыну несколько торопливых шагов, обхватила его обеими руками и с нежностью прижала к груди. Пока ожидала прихода сына, мать постоянно сдерживала себя, чтобы не расплакаться, но, как только заключила его в объятиях, слезы хлынули из глаз.
Волнению Александра не было предела: не успел он успокоиться после встречи с матерью и крепкого рукопожатия «дяди Саши», как в комнату вошел Сергей Брагин. Приложив палец к губам, он дал понять, что все деловые разговоры запрещены. Брагин уселся на скамью напротив Воробьева. Глаза его излучали радость. Посидев немного, он широко улыбнулся и, встав со скамьи, негромко сказал:
– Вы здесь общайтесь, меня не ждите. Я пройдусь немного, мне еще кое с кем повидаться нужно.
Подмигнув по-дружески Александру, Сергей постучал в двери и вышел наружу. По его радостному виду Воробьев сразу же догадался, что с Ирощенко все в порядке.
Екатерина, очень соскучившись по сыну, села рядом и прижавшись, наклонила голову на крепкое плечо. Как только речь невзначай заходила о длительном сроке сына, слезы непроизвольно выступали на ее глазах. Александр Петрович, сидя напротив, бросал на нее участливый взгляд и, как только жена начинала плакать, нежно поглаживал ее по руке и ободряюще кивал.
– Дядя Саша, маму берегите, не давайте ей грустить, – просил Александр и, переключив разговор на мать, стал ее успокаивать, – мам, не переживай так, через год мое дело будут рассматривать в суде, появился шанс добиться снижения срока.
– Я знаю сынок, Сергей Михайлович мне говорил.
Александр удивленно вскинул брови и, поняв, о чем идет речь, молча, кивнул.
– Саша, сынок, я тебя очень прошу, ни во что больше не ввязывайся, держись от неприятностей подальше. Дед Миша передает тебе большой привет, ему уже известно, что ты попал в беду.
Александр опять удивленно поднял брови. Екатерина перешла на шепот:
– С приездом твоего друга, мы больше не могли скрывать от деда правду, так что он в курсе твоих неприятностей. Но только мы пощадили его и сказали, что сроку у тебя пять лет. Он по тебе очень скучает, хочется ему с тобой по тайге походить, а то ведь ноги стали часто болеть, здоровье-то уже не как прежде. Сыночка, дорогой, мы тебя очень любим, постарайся не нарушать режим, мы скоро приедем к тебе на личное свидание, – Екатерина не сдержалась и опять заплакала. Шутка ли, ведь десять лет разделяют ее с сыном. Александр обнял ее одной рукой за плечи, а другой стал утирать текущие по щекам слезы.
В дверь постучали, предупреждая, что свидание закончилось. Александр, чтобы не расстраивать мать, пообещал избегать неприятности, хотя определенно знал, что собственное благополучие зависит не только от него. Обняв маму и Александра Петровича, он проводил их до дверей, и после того как они вышли, одиноко присел на лавку. Через пять минут его забрал прапорщик и повел назад в камеру. Теперь Воробьев понял окончательно, что с Брагиным Сергеем, по всей вероятности, в тюрьме увидеться не удастся. Александр был благодарен Сергею, ведь это он устроил ему личное свидание с мамой и даже умудрился, каким-то образом провести Александра Петровича.
В понедельник с утра Воробьева вызвали с больничной камеры с вещами на этап. Несколько осужденных с транзитной камеры тоже отправили в лагерь, расположенный в черте города.
Глава 7
Поединок
В июньский, солнечный день к административному корпусу учреждения ИТК-5, где содержат осужденных преступников, медленно приблизилась спецмашина с заключенными. Заскрежетали по роликам железные ворота, и водитель переместил автозак в превратную зону. Администрация и охрана лагеря строгого режима встречали вновь прибывших заключенных. Среди них были: Александр Воробьев, Владимир Волков и знаменитый карманник, и любитель поиграть в карты, Саша-Музыкант. Всех вместе заключенных насчитывалось полтора десятка человек.
Зона, как называли ее заключенные – «Пятерка», размещалась в окружении жилых домов. С одной стороны, располагался частный сектор, а с другой, построенные недавно пятиэтажные дома. Колония была разделена на две зоны: жилую, состоящую из шести двухэтажных зданий и двух деревянных бараков и производственную, с цехами, участками и административными корпусами.
Воробьеву сразу же вспомнилась «Двойка», когда к нему традиционно подошли отрядные шестерки и стали вымогать вещи. Здесь же, на «Пятерке», все выглядело иначе: в зоне со строгим режимом заключенные никогда не позволяли ни себе, ни другим заниматься магерамством – это было совершеннейшее табу.
После тщательного обыска, партию заключенных привели в этапку или как иначе называет ее начальство – карантинка. Располагалась она в промышленной зоне. Разместили вновь прибывших заключенных в двухэтажном, небольшом здании, огороженным высоким забором из железных прутьев. Стали подходить и интересоваться разные заключенные, откуда, мол, пришли, в каком районе проживали на свободе и, называя различные клички, фамилии, спрашивали, не встречали ли таких-то в тюрьме?»
К забору подошли двое заключенных и, заведя разговор с Волковым, приветливо поздоровались с ним за руку. Отошли в сторонку и стали тихо о чем-то переговариваться.
Воробьев стоял возле забора и наблюдал за проходящими мимо незнакомыми заключенными. Внезапно откуда-то сбоку он услышал оклик. Огляделся вокруг, а вдруг это его позвали. Так и есть, заключенный обратился к нему.
– Землячок, здорово были! Нам бы Саньку Воробья увидеть, знаешь такого?
Трое мужчин зрелого возраста остановились по другую сторону забора. Лица суровые, острые взгляды так и буравят. В голосе чувствовалась серьезность, степенность, а не панибратство, присущее многим заключенным.
– Ну, я Воробей.
– Вот ты-то нам и нужен, – обрадовался один из подошедших. Александр сразу же прикинул в уме, что эти люди могли иметь отношение к его друзьям по «двойке» и напрямую спросил:
– Среди вас случаем, Коли Сибирского нет?
– Это я, – ответил крепкий на вид мужчина.
– А ты, значит, и есть тот самый Санька Воробей. А меня Захаром зовут, я отец Васи Симуты, – представился другой заключенный, он был одного возраста с Николаем Сибиряковым.
После его слов в душе Александра произошло смятение: он молча взглянул на Захара и, вспомнив Васю Симуту, приметил, что он определенно походил на своего отца. Лицо словно жаром обдало. Глаза слегка увлажнились. Александр непроизвольно дернулся вперед, но помешали решетки. Ему почему-то захотелось обнять этого незнакомого человека, после того, как он назвался отцом погибшего Васи. Воробьев застеснялся выступивших слез и, отвернувшись от мужчин, вытер рукой увлажнившиеся глаза.
– Извини Захар, я немного расчувствовался. Мы с Васькой были корешами. Так уж случилось, я потерял настоящего друга. Соболезную тебе. Вы наверняка не знаете, но погиб он, защищая от офицера-Рекса своего кореша Лешку Сибирского, – Воробьев кивнул в сторону Николая. – Кстати, Коля, тебе привет большой от Лешки, мы с ним после суда увиделись. Чувствовал он, что дадут особый режим.
– Благодарю Санек. Ты с Лешкой на «Двойке» корешился?
– Да, мы были друзьями. Леха о тебе много рассказывал. Выйду в зону после распределения, поговорим с тобой…
– А что откладывать, пойдем с нами в «рабочку», чифирку попьем. Ты, поди, голодный с этапа, так мы тебя покормим.
Александр, недолго думая, согласно кивнул, затем глянул на запертую дверь в заборе и, пожав плечами, спросил.
– А кто меня отсюда выпустит?
Сибиряков ухмыльнулся и громко окликнул завхоза карантинки, торчавшего в окне комнаты на втором этаже.
Увидев, что зоновские авторитеты его зовут, завхоз скрылся из вида и через минуту с угодливой миной на лице, приблизился к мужикам.
– Слышь, что говорю, пацана отпусти до вечерней поверки, мы сами его приведем.
Завхоз для виду помялся и лукаво произнес:
– А вдруг менты раньше придут проверять, а его на месте нет.
– Слышь ты, понты не колоти. Держи вот, – Захар протянул завхозу большой кусок плиточного чая, завернутого в фольгированную бумагу.
– Мужики, может, Волоху с собой возьмем, что ему здесь торчать, – обратился Воробьев к Захару и Николаю.
Сибиряков кивнул в сторону Волкова, дав понять завхозу, что он тоже пойдет с ними.
Оказавшись за забором, Волков спросил:
– Мужики, можно как-то в жилую зону проскочить? Я прошвырнусь по отрядам, может, своих знакомых отыщу.
– А тебе кого надо?
– Васю Хрипатого или Ашота?
– Знаем мы их. Тебе в пятый отряд нужно идти, Хрипатый, скорее всего в бараке, а Ашот наверняка сейчас в рабочке. Валерон, – обратился Симутин к своему корешу, – зайдите во второй цех, может, там Ашота найдете, если что подходите к нам в кильдым.
Впятером направились по главной дороге, тянущейся вдоль производственной зоны от КПП до заводоуправления. Слева Александр заметил большие, красные ворота и подумал: «А-а, значит, здесь работает пожарным приятель Брагина – Мурашов».
Дойдя до конца дороги, уперлись в трехэтажное белое здание и повернули налево: по обеим сторонам располагались одноэтажные цеха. Через двести метров зашли в ворота производственного участка. В правом углу помещения располагалась небольшая бытовка для рабочих. Сразу же поставили на плитку кружку с водой, чтобы сварить чифирь.
– Санек, водку пока не предлагаем, потом выпьем… Хотя… – Симутин обратился с вопросом к Сибирякову, – как ты смотришь на то, чтобы помянуть моего сына Васю?
– А кто у нас сегодня ДПНК?
– Майор Рубан, – ответил Симутин.
– Тогда давай по маленькой пропустим, смена у него ништяк, прапоры «Кузя» с «Крокодилом» сегодня в промзоне дежурят, если нас кто-нибудь спалит, помогут отмазаться от кичмана.
– Колек, как ты их назвал, Кузя и Крокодил? – удивленно спросил Александр.
– Ну, да. А ты слышал о них?
– Нам в тюрьме говорили, что их уволили после бунта, а они вот где оказывается «приштырились». Выходит, перевели прапоров на «Пятерку».
Захар утвердительно кивнул и, выйдя из бытовки, направился вглубь участка, где изготавливали большие армейские термосы из нержавеющей стали. Через пять минут он вернулся с железной самодельной фляжкой, наполненной какой-то жидкостью.
– Санек, будь, как дома: бери в тумбочке колбаску, сало режь, лучок.
После того как накрыли небольшой столик и, разлив в прочифиренные кружки по сто граммов водки, Захар Симутин тихо и скорбно сказал:
– Давайте мужики помянем сына моего Василия. Хороший был пацан, да вот не углядел я за ним, сам с тюрьмы не вылезаю. Пусть земля ему будет пухом.
После того как помянули и закусили, Захар решил кое-что объяснить Александру.
– Санек, дело конечно прошлое, мы тут
