направо — по Коломенской дороге. Вывозили раненых (по Бутурлину в Москве осталось три тысячи тяжёлых), вероятно — в разные стороны — до ближайших городов. «Москвичам» не было никакой необходимости идти за армией, Даже тем, кто направлялся в сторону Коломны, Рязани и Казани, не оставалось места на плотно загружённой войсками Коломенской дороге, пробирались второстепенными дорогами и просёлками.
6) Мне очень трудно определить, какое из «безапелляционных» высказываний М.Кузахметова в этих двух беседах можно посчитать самым несуразным. Приведу одно — из «краткого списка претендентов на такую характеристику». Мюрат «отправился вслед за Кутузовым… он действительно отправился на запад, потерял на некоторое время, ну буквально, может быть , на пару дней, Кутузова, что вообще-то представляется довольно странным», К крохам имеющейся у него полезной информации М. Кузахметов бесстрашно добавляет тьму продуктов своего богатого воображения и сам же теряет ориентиры в этих непролазных джунглях: где правда, а где его собственный вымысел? И сам же удивляется, почему в этих джунглях всё так странно выглядит. Но 20 апреля сам же М. Кузахметов упоминал о «скифских хитростях Кутузова: «Отправили вперёд казаков, чтобы больше пылили, оставляли следы копыт, вводили в заблуждение лазутчиков». С «лазутчиками» у Даву в Москве ничего не вышло, а обмануть кавалерийские разъезды в, «послав казаков вперёд», в данном случае не было никакой возможности: не всякое сочетание слов можно обратить в нечто реальное. А.Гейсман исчерпывающе ясно описывает эти «скифские хитрости» Кутузова. Когда армия Кутузова переправилась через Москву-реку, на Коломенской дороге оставался лишь её арьергард — два полка казаков под командой полковника Ефремова. Они совсем не торопились удаляться от Москвы, отступали очень медленно. Вплотную за ними следовали передовые кавалерийские разъезды Мюрата. И ликующие французы, и хитроумные казаки охотно мирно общались. Казаки заговаривали французам зубы, а за их спиной свободная от дипломатической миссии часть двух полков усердно пылила, перемещаясь взад-вперёд, создавая впечатление поступательного движения громадной армии (про следы копыт — одна из бесчисленных фантазий М.Кузахметова). Разговоры вели самые приятные для французов: что воевать уже надоело, пора мириться. Мюрат докладывал об этом Наполеону к вящему восторгу властелина вселенной. Во второй половине дня 4 (16) сентября, когда вся армия была уже на правом берегу Москвы реки, с теми же разговорами и с той же привычной несусветной пылью впереди миновали место переправы, и французы, развесив уши, не обратили на неё внимания. Вечером казаки как бы расположились на очередной ночлег, а утром их и след простыл: французы пометались, но так и вернулись ни с чем. Мюрат обнаружил, наконец, армию Кутузова только 10 (22) сентября .. не зная о ней ничего достоверного с самого 2(14) сентября — целых 8 дней.
7) М. Кузахметов: про «дубину народной войны» «придумал Толстой». В 1612 году «в кремле в заточении находились будущие Романовы… отец Романовых». Надо понимать так, что народное ополчение собралось тогда, чтобы «освободить Романовых». А в 1812 году такого ополчения не было. Чтобы разобраться с этими утверждениями М.Кузахметова, придётся сначала напомнить о некоторых событиях 1598 — 1613 годов. (Официальная грамота о воцарении Годунова вызывающе лжива. Другие источники позволяют восстановить значительно более правдоподобгую картину происходившего <С.М.Соловьёв. «История России с ддревнейших времён», т. 8, гл. 1, прим. 12, .> Воцарение Годунова задерживалось совсем не потому, что он колебался. Бояре требовали от него письменного обязательства, заметно ограничивавшего его будущую власть. Он упирался и пустил в дело мощный властный ресурс: отвалил «служилым людям» вдобавок к обычному одовому окладу ещё по два — в поминовение усопшео Фёдора Иоанновича и для моления о счастливом царствовании самого Бориса..Служилые постарались на совесть, организовали гигантское всенародное молебствие, слёзы и «восклицания с криками», боярам пришлось уступить. Но Борис будто бы дал «страшую клятву» не притеснять Романовых. Братья Ромаовы имели значительно больше прав на трон, чкм Годунов: у них с почившим Фёдорои Иоанновичем общий предок, а Годуов ему всего лишь шурин. В 1601 году, когда появились первые слухи о чудом выжившем црревиче Дмитрии, Годунов чуть ли не сразу же обрушилсч на братьев Романовых <Ошеломляет блистательный взлёт Григория Отрепьева от холопа Романовых! - до инока, которого патриах Иов брал с собой на заседания боярской Думы! - кто-то бережно поддерживал Григория под локоток и помогал выкручиваться из трудных ситуаций. Поэтому очень любопытно предание, что позже, когда Самозванец уже назвал себя в Польше царевичем, в Польшу от бояр приезжал Ляпунов, просил поддержать самозванца>. Самого умного — Фёдора насильно постригли в монахи, остальных — Александра, Василия, Ивана и Михаила разослали в удалённые места. Суровой опале подверглись также свойственники и друзья Романовых: Черкасский, Сицкий, Репнины, Карповы, Шестуновы < Н.И.Костомаров «Борис Годунов»>. Лжедмитрий, едва добравшись до престола, тут же вернул Романовых из ссылки, а Филарета сделал митрополитом Ростовским. В 1610 году гетман Жолкевский, отправляясь из Москвы к Сигизмунду, под Смоленск, постарался не оставить в Москве осрвных соперников королевича Владислава. Свергнутого Василия Шуйского и его братьнв забрал с собой, посольство от бояр к Сигизмунду возглавил Василий Голицын, а от духовенства — Филарет Романов. Иван Романов должен был возглавить войско, направляемое пртив вора, из «тушинского» ставшего «калужским» <этот поход не состоялся> Теперь о «заключении», которым оперирует М.Кузахметов. Поляки вошли в Москву по просьбе кремлёвских бояр, чтобы защищать их от москвичей, которые были недовольны свержением Шуйского и которых очень будоражили грамоты «калужского вора». Среди бояр , которые уговаривали патриарха Гермоггена согласиться на ввод польского войска в Москву, и даже - в самый Кремль, самым заметным был Иван Романов. Приглашать поляков отправился старший в этом боярском коллективе Фёдор Мстиславскмй. В январе 1612 года «томящиеся в заточении» кремлёвские бояре призвали Пожарского и его сторонников «не сеять смуту», бросить затею с ополчением и присягнуть Владиславу. 17 февраля умер патриарх Гермоген. Его «морили» за то, что отказался присоединить своё пасторское увещевание к январской инициативе бояр: Гермоген проклял их. Томились по-разному — одни, как Гермоген, другие … Мученическая смерть Гермогена открыла глаза колеблющимся, укрепила движение Пожарского, усилила религиознсть этого движения — на защиту православия от латинства и люторства. Так что и само «освобождение» осенью 1612 года Пожарским и Трубецким было своеобразным. Правильнее будет сазать, что поляков в качестве защитников бояр сменили отечественные. И защишать их нужно было в том числе и от части освободителей: казаки были очень недоволны, что Пожарский не дал им пограбить боярынь, вышедших первыми из Кремля. А в их числе была и монахиня Марфа Романова с сыном Михаилом — будущим царём. Пожарский и его соратники в своих грамотах строго следовали призыву патриарха Гермогена и, из Троицы, архимандрита Дилнисия и келаря А.Палицына — освободить Москву от поляков и В МОСКВЕ выбрать царя ИЗ СВОИХ. Предрешать этот выбор они никак не могли). Лозунг «освобождать Романовых» не мог бы собрать ополчение. Это о выдумке М.Кузахметова про 1612 год. Теперь о «выдумке» Толстого про 1812 год. У Пушкина: «Кто нам тут помог? Остервенение народа, Барклай, зима, иль русский бог?» В 13 лет уже очень остро ощущают настроение окружающих, тем боее — таки богато одарённые натуры. А ТАКОЕ — запоминается надолго. В дальнейшем он много общался с участниками этих боёв, начиная — с Чаадаева. ОСТЕРВЕНЕНИЕ НАРОДА совсем не случайнопоставил на первое место. Александр I, когда Наполеон находился в московском Кремле, испытывал сильное давление со стороны ближайшего окружения, начиная с брата Константина. Настаивали — нужно немедленно мириться с Наполеоном. Но Александр в своём упорстве, через головы петербургской знати, удивительным образом опирался на народ, на это самое его остервенение. И Наполеон в своей поздней оценке (показали способность быть непобедимыми) имел в виду, несомненно, не одно Бородино, но и весь опыт второй половины 1812 года. Включая упорство армии в других сражениях (Смоленск, Клястицы, Малоярославец, Медынь), в осаждённых крепостях, но и неожиданное единодуш»ие всего народа, включая сопротивление крестьян французским «продотрядам и фуражирам.
А «партизаны» тогда понимались совершенно иначе, чем в 1941 году: это были кавалерийские части, направленные Кутузовым для нарушения коммуникаций противника и путей его снабжения: отряды Д.Давыдова, Фигнера, Сеславина и других, энергично участвовали в этом и казаки. А.Гейсман так и пишет: «партизаны кружили вокруг Москвы». Больших боёв как бы не было, а французы несли ощутимые потери — пленными, убитыми, ранеными: за каждую охапку сена, за каждую мерку овса французы платили кровью. А лошади, их в одной Москве десятки, а то и сотни тысяч, дохли, совсем так, как у визиря годом раньше. Большой ли жизненный ресурс сохранили и те из них, которые дожили до 19 — 20 (7 — 8) октября? Французы начали бросать пушки, ещё не добравшись до Смоленска, да и кавалерист на голодной лошади не слишком эффективен.
8) М. Кузахметов почтительно цитирует Ермолова: казаки — разбойники, от них больше вреда, чем пользы. Ермолов в армии не имел достаточного опыта близкого общения с казаками: то он в артиллерии, то — в больших штабах. А когда он был наместником на Кавказе, то казаки, в первую очередь — гребенские, были для него не меньшей проблемой , чем горцы. Отношение к казакам — одно из серьёзных расхождений Ермолова с Кутузовым. Мне кажется важным серьёзно отнестись к суждениям Гоголя о малороссийских казаках XVII века (нечто среднее между шайкой разбойников и рыцарским орденом) и Толстого - (он с большим проникновением в предмет пишет как о донских казаках 1812 года, так и о гребенских казаках середины XIX века — в «Казаках»). Ни одно большое сражение 1812 года (Бородино, Клястицы, Малоярославец и т.д) не обошлось без большого существенного вклада в него казаков. При отступлении они всегда на самом трудном месте — в арьергарде: , либо вместе с регулярной кавалерией (отступление от Колоцкого монастыря), либо - самостоятельно (отступление от Бородина, отход от Москвы, о котором я уже упомянул), И Гоголь, и Толстой любуются свободолюбием казаков, их чувством собственного достоинства. Это особенно бросается в глаза, когда казаки находятся рядом с русскими солдатами, смотрят с чувством превосходства на их угнетённое состояние. Даже походка у казачки Марьяны «щегольская, молодецкая». Поэтому солдат невозможно представить, например, на месте казаков , запросто общающихся, как упоминалось, с
