гетмана; выходило так, что гетман буквально сидел на германских штыках».
«Когда я подъехал к дворцу,- вспоминает уже В. Зеньковский, - меня поразила вооруженная его охрана (из немцев) с пулеметами наружу и в вестибюле. Меня ввели в отдельный кабинет - и через две минуты туда вошли Гетман и Лизогуб».
Выходит, - боялся Гетман своего народа, не доверял свою драгоценную персону охранять украинцам?
И в белогвардейской газете «Россия» N 4, издаваемой В. Шульгным в Екатеринодаре, в августе 1918 года в статье «Еще о народной войне на Украине» объясняется почему: - «Расстреливая крестьян, выжигая целые села артиллерией, немецкие генералы вызвали страшную ненависть со стороны крестьян. Немцы и помещики - эти два явления слились в представлении крестьян в единый образ лютого врага».
Конечно, при таком отношении немцев к народу, и как следствие народа к посаженному оккупантами марионеточному правительству, надеяться на популярность Гетмана и долговременную продолжительность его правления, мог разве что совершенно глупый или далёкий от реальной жизни человек. Поэтому не удивительно, что не успели ещё немцы убраться из Малороссии, как, опираясь уже на недовольство и ненависть народа к бывшим у власти украинцам из правительства гетмана, к власти стали рваться новые украинцы. Точнее сказать не новые, а в основном те, кто приглашал немцев создавать Украину и кого отстранил от власти Гетман при помощи тех же самых немцев. И возглавили это движение, получившее название украинской Директории, уже хорошо известные нам Петлюра, Винниченко и К.
Директория.
Германское командование, отлично понимая, что стоит им оставить Украину, - Скоропадскому власть не удержать и в Киев вернутся большевики. Поэтому немцы в противовес большевикам распорядились, что бы на свободу из тюрьмы был выпущен упечённый туда враг Скоропадского Петлюра.
Ещё немецкий сапог топтал землю Южной Руси, а Петлюра, выпущенный по требованию немецкого командования из застенков гетманской тюрьмы, уже издаёт указ, который гласил:
«По приказу Директории Украинской Республики, я, как Верховный Главнокомандующий, призываю всех украинских солдат и казаков бороться за государственную самостийность Украины против изменника, бывшего царского наймита, генерала Скоропадского, самочинно присвоившего себе права Гетмана Украины. По постановлению Директории, Скоропадский объявлен вне закона за преступления против самостийности Украинской Республики, за уничтожение ее вольностей, за переполнение тюрем лучшими сынами украинского народа, за расстрел крестьян, за разрушение сел и за насилия над рабочими и крестьянами. Всем гражданам, живущим на Украине, запрещается, под угрозой военного суда, помогать кровопийце — генералу Скоропадскому в бегстве, давать ему продукты и защиту. Обязанность каждого гражданина, живущего на Украине, арестовать генерала Скоропадского и передать его в руки республиканских властей…».
«У гетмана войск было мало. – Вспоминает Полетика. - В надежде договориться с Радой, (с УНС) он запретил с самого начала в Киеве, куда сбегались со всех концов России офицеры старой царской армии, формирование Русской, то есть Добровольческой армии. Но уход немцев заставил его решиться на эту меру. Однако гетману офицеры уже не верили. Тогда гетман объявил поголовную мобилизацию всех лиц призывных возрастов от 15 до 35 лет, способных ходить и двигаться. Белые билеты отменялись. Коменданты домов отвечали своей головой за явку всех лиц призывного возраста, живших в доме. Приказ угрожал, что за сокрытие мужчин призывного возраста коменданты будут расстреляны. Мобилизация кончилась провалом. Призывники куда-то исчезли».
И пришлось Скоропадскому, переодетому в немецкую форму, уносить ноги вместе со своими благодетелями, - немцами. На волне ненависти к оккупантам Директория Винниченко и Петлюры на какое-то время приобрела народную поддержку и попыталась вернуть себе Киепв.
«21 ноября, - вспоминает Полетика, - войска Директории обложили Киев. В перелесках под Киевом стали постукивать пулеметы. Черношлычная конница на горячих конях появилась на проселочных дорогах и шоссе, ведущих к Киеву. Лихие гайдамаки обстреливали обозы и эшелоны уезжавших немцев, обстреливали и грабили железнодорожные поезда, уходившие из Киева». А 15 декабря Директория вошла в сам Киев.
«В пасмурный декабрьский день, - писал очевидец тех событий А. Дикий, - молча наблюдали киевляне, как по Васильковской улице и Бибиковскому бульвару шли к центру города победители. Сначала – «сечевые стрельцы» – галичане, потом – разнообразно одетые колонны «Петлюровской Армии», как уже тогда киевляне окрестили вооруженные силы Директории. Ни радости, ни одушевления заметно не было. Единичные и редкие крики приветствия тонули в гробовом молчании жителей столицы, не знавших, что несет им ближайшее будущее».
Ещё один свидетель вхождения в Киев Директории писатель Паустовский, который, кстати, попал под повальную гетманскую мобилизацию, но успел ещё до бегства Гетмана покинуть ряды обречённых, это событие описал так:
«Впереди на белом коне, подаренном ему жмеренскими железнодорожниками, ехал головной атаман Симон Петлюра, а за ним гораздо более скромно следовал председатель Директории Винниченко, «расхлябанный неврастеник», за Винниченко – «какие-то замшелые и никому неведомые министры». Гайдамаки, с длинными черными чубами («оселедцями») на бритых головах, гарцевали на конях, составляя почетную свиту и стражу Директории.
Я глядел на эту процессию, и мне казалось, что на киевских улицах и площадях идет постановка какой-то старинной украинской пьесы XVIII или начала XIX века - не то «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского, не то какой-то оперетки «с пением и выстрелами», которые я видел в свои гимназические годы в Украинском театре на сцене Киевского народного дома. Так начала разыгрываться красочная оперетка «Директория и ее атаманы»…
«Директория приложила все усилия, чтобы загримировать Киев под старосветскую Украину, под какой-то увеличенный Миргород или Кобеляки. Старинная этнография Украины была воскрешена в полном блеске. Но от всего этого несло за версту самым настоящим провинциализмом. (…) Киев запестрел шароварами, «что твое Черное море», вышитыми украинскими сорочками, чоботами (сапогами) самых разных цветов и оттенков (черный, желтый, синий и красный преобладали) и смушковыми шапками. Все заговорили по-украински, кто как мог, ибо за русскую речь можно было схватить по уху от какого-нибудь «вельми» пылкого гайдамака или сичевика. Евреи избегали выходить на улицу».
«Петлюра, - писал Паустовский, - привез с собой, так называемый галицийский язык, довольно тяжеловесный и полный заимствований из соседних языков. И блестящий, действительно жемчужный, как зубы задорных молодиц, острый, поющий, народный язык Украины отступил перед новым пришельцем в далекие шевченковские хаты и в тихие деревенские левады. Там он и прожил «тишком» все тяжелые годы, но сохранил свою поэтичность и не позволил сломать себе хребет. При Петлюре все казалось нарочитым - и гайдамаки, и язык, и вся его политика… При встрече с гайдамаками все ошалело оглядывались и спрашивали себя - гайдамаки это или нарочно. При вымученных звуках нового языка тот же вопрос невольно приходил в голову - украинский это язык или нарочно. А когда давали сдачу в магазине, вы с недоверием рассматривали серые бумажки, где едва-едва проступали тусклые пятна желтой и голубой краски, и соображали - деньги это или нарочно. В такие замусоленные бумажки, воображая их деньгами, любят играть дети».
А ещё Петлюра привёз с собой смерть и «первые же дни «директории» ознаменовались массовыми убийствами», - напишет Зеньковский.
«Кровью и слезами залили всю Украину Винниченко, Петлюра и прочие украинские патриоты», запишет в своих воспоминаниях «Из пережитого в Киеве в 1918 году» Н.М. Могилянский.
А Полетика о нашествии Петлюровцев писал так: «На улицах Киева каждое утро находили десятки трупов убитых офицеров. Ни одна ночь не проходила без убийств. В местечках и городах вокруг Киева шли погромы. Произвол и расстрелы сделали жизнь тяжелой и напряженной. Над Киевом нависли потемки. Киев притаился и замолчал. Улицы и тротуары обезлюдели. Вечером киевляне боялись высунуть нос на улицу. Для хождения по улицам после 9 часов вечера нужен был пропуск. Ночная тишина вплоть до рассвета оглашалась то далекими, то близкими выстрелами: гайдамаки и сичевики обыскивали, вернее, грабили квартиры и случайных прохожих».
Народ быстро распознал кровавую сущность Директории, и лишённая его поддержки уже 2-го февраля 1918 года, под напором большевиков, продержавшись в Киеве всего 45 дней, Директория спешно погрузилась в вагоны и покинула Киев. Дальше Директория зажила как в песне, - стала «жить километрами, а не квадратными метрами», а территория её влияния измерялась шпалами, мелькавшими под колёсами железнодорожных вагонов, увозящих «украинское правительство» пока что в направлении Винницы. И гнали их не большевики – москали, как сегодня пишут украинские историки, а как признаётся Исаак Мазепа, бывший одно время Украинским Премьером Директории, - «красногвардейцы – преимущественно черниговские и харьковские». Александр Жуковский так же замечает, что «не так большевики, як самі селяни гнали вірні Директорії війська». А писатель и глава Директории УНР В.Винниченко напишет: «І не російський совітський уряд виганяв нас з України, а наш власний народ, без якого й проти якого, ще раз кажу, російські совітські війська не могли б зайняти ні одного повіту з нашої території».
Жизнь «Дирректории» «на колёсах» к лету 1919 года была столь близка к бесславной кончине, что в своих воспоминаниях Иван Мазепа писал: «Мы стояли перед дилеммой, к кому попасть в плен: к полякам или к большевикам». Но счастье ещё раз улыбнулось украинцам. К их почти обезлюдевшей армии стали прибиваться теснимые красноармейцами банды различных батек и атаманов пополнившиеся крестьянами недовольными введением уже тогда колхозов и чрезмерными поборами для нужд города большевиками.
Во второй половине июля армия Петлюры насчитывала уже порядка 34 тысяч бойцов. Сюда же, можно приплюсовать, по разным данным от 25 до 50 тысяч, переправившихся 16 – 18 июля через Збруч, сечевых стрельцов Западно-Украинской народной республики, потерпевшей поражение от поляков. В результате слияния двух армий, (не имеющих своего государства) они уже представляли не Бог весть какую, но всё же силу. Но главной везухой для украинцев было даже не это. Главной причиной воскресших украинцев было наступление белой армии Деникина, на отпор которой большевики бросили все свои силы. И хоть как писал А. Дикий, - «до слияния правительства и армий, так и не дошло. Слишком уже различны были те элементы, из которых слагались и армии, и правительства двух Украин – Надднепрянской и Западной», -
