Якобинец

это время его самого.
    «Честный, добрый человек, гордый без барства, по-своему принципиальный,  и что? Дворянин. Роялист. Может его мягкость и простота обращения маска, а окажется на свободе и первым делом схватится за оружие и перережет мне горло? Но всё же как он непохож на д ,Эспаньяка, Белланже, Желамбра, на генерала-палача Лантенака, на всех этих Пюизэ, Шареттов,  Ларош-Жакленов…  Вынужден сознаться, мне он нравится, не хочу его казни, нет…», - при последней мысли Норбер ощутил себя почти изменником революции и смутно устыдился её, как непозволительной и недостойной слабости. Вырвался тихий вздох.
    Пожилая служанка Петронелла принесла наконец кофе.
-  Вы оба любите читать. Здесь есть Руссо, Рейналь, Гёте, Шиллер, из классики Корнель, Расин, если что-то нужно ещё, скажите мне сейчас.
-  Мы нашли здесь еще кое-что, - вежливо заметил успокоившийся де Бресси, - похоже, что вы решили еще заняться нашим политическим воспитанием в духе радикального якобинизма? Предупреждаю сразу и честно, это напрасный труд…
    От удивления Норбер поставил на стол ароматно дымящуюся чашку:
-  «О чём вы, Бресси?
- Ну как же, а десятки брошюр с речами вашего патрона, кое-что я даже пролистал, грешен, на досуге. Особенно две крупные темы, доклад «О принципах революционного правительства» от 25 декабря 1793-го и «О принципах политической морали», более свежий февральский.
  Читая последний доклад,  едва с ума не сошел на шестом десятке, оказывается у наших революционеров совершенно особый тип мышления, я бы сказал уникальная логика, не поняв её, не понять подлинных мотивов их поведения, не понять всего, что произошло с нами с 1789 года!  Что же вы застыли, как идол с острова Пасхи, кофе остынет, это и к тебе относится, Лулу, - де Бресси мягко коснулся плеча племянницы.
- Уже довольно поздно, - заторопился слегка растерявшийся Норбер, - я снова навещу вас через пару-тройку дней, если позволите, - последние слова он произнес, повернувшись в сторону молодой женщины и отдельно для де Бресси:
-  Вы интересная личность, - и не удержался, - для аристократа.
- Могу вернуть вам ваш комплимент и сказать о вас то же самое, рыцарь Красного Колпака.
    Мужчины обменялись всплеском иронии, но,  кажется, остались вполне довольны друг другом. На пороге Куаньяр слегка поклонился в сторону девушки, от волнения это вышло сдержанно и слегка неловко.
    Когда за Куаньяром закрылась дверь, де Бресси обернулся к Луизе:
- Ну и скажи, что я был неправ, этот человек глубоко неравнодушен к тебе, в этом и наше спасение и наша проблема! В зависимости оттого, что ты сама думаешь об этом..Соседи в Санлисе не зря иронизировали над буржуазным отношением к морали в нашей семье, хотя я всегда считал, что это скорее плюс, чем минус..
- Что вы говорите, дядя Этьен, - слегка смутившаяся Луиза звонко рассмеялась, - этот свирепый революционер, фанатик идеи, как вы их называете… и вдруг банально влюблён? Конечно, я помню, что он защитил нас с Жюстиной от взбешенной толпы, помню про это письмо, и всё же это было так давно…Я даже  невольно вздрагиваю, когда он подходит ко мне близко и касается моей руки..
  Он  спас всем нам жизнь и как умеет заботится о нашей безопасности и благодарности ничто не может отменить, но в главном вы правы, разве в качестве агента Общественной Безопасности он не выслеживал сторонников Бурбонов, людей нашего круга, не подводил их под трибунал и гильотину и не мучается раскаянием ничуть? Мои чувства смешаны, и хотя он не сделал нам ни малейшего зла, мы живы только благодаря ему, но я не знаю, что думать и как к нему относиться...» 
- А что, он хорош собой, разве ты не замечаешь, Луиза? И нет в нём ничего злобного или мерзкого, - вмешалась в разговор 17-летняя кузина Жюли и покраснела под строгим взглядом отца,  оборвавшего её щебетание.
- Он революционер, якобинец, милая, и это надо помнить прежде всего, и вообще ты сегодня целый день говоришь глупости! Учись рассудительности у Луизы!
- А по мне так все они одинаковы!, - хмуро буркнул под нос младший  брат Жюли 16-летний Анри Кристоф, - если волк вас не сожрал,  это не значит, что он добрый, просто он сыт".

    Действительно, в июле визиты якобинского агента Куаньяра на улице Сен-Флорантэн делались всё более частыми и на первый взгляд как будто беспредметными.
    Если поначалу он долго и тщательно записывал показания племянницы де Бресси, то позднее общие темы, совсем не касающиеся политики и текущих событий всё чаще звучали в гостиной, Луизу весьма интересовала  современная литература, она немало удивленная такими переменами не отказывалась поддержать разговор, 16-летний младший де Бресси держал себя сухо и сдержанно, но его сестра 17-летняя Жюли-Габриэль по примеру    кузины перестала дичиться «страшного санкюлота» и весело  поддерживала разговоры, почти подросток, она видимо хотела скорее забыть о пережитом в тюрьме ужасе.
    Граф де Бресси, привыкший относиться к Луизе как к старшей дочери с тревогой отмечал, как постепенно теплели глаза девушки, как она оживлялась при очередном появлении Куаньяра, как медленно таял страх и отчуждение.
    Наблюдая визиты революционного агента, он часто думал: «Упрямец! Он приметил ее еще в Санлисе, тому уже 5 лет. Понятное дело, Луиза не могла воспринимать его как кавалера.  Этот «революционный негодяй»,  эпитет скользнул в мыслях скорее с досадой, чем со злобой,  обладает приятной внешностью, умён и вполне образован, а вдруг...  Нет, этого быть не может, девочка не сможет его полюбить, она просто испытывает к нему благодарность, кто бы он ни был, но он спас нам жизнь.»

    Тогда он нарочно старался привлечь ее внимание к тем проявлениям натуры нежелательного кавалера, которые не могли не быть остро неприятны и даже враждебны ее дворянскому происхождению и роялистскому воспитанию, намеренно вынуждая Куаньяра высказываться по поводу текущих событий, в особенности политики революционного террора.

    Снова увидев в нем защитника революционной Республики, якобинца и сторонника Робеспьера, молодая женщина опасливо и неприязненно вздрагивала, отстранялась  и  снова становилась холодно-сдержанной.

  Но Норбер, заметив проблему, умело и мягко уходил в сторону от углубления в эту тему и через некоторое время де Бресси с неудовольствием замечал, что все его попытки поддерживать  у племянницы прежний страх  и холодность к этому человеку терпят полное фиаско. Задумчиво-грустная она вдруг стала заметно оживать  в присутствии этого «якобинского монстра», всё чаще улыбается ему. Да, она по-прежнему относится к нему настороженно и опасливо и все же что-то едва уловимо изменилось…
  Де Бресси и Луиза остро ощущали неуверенность и двусмысленность своего положения. Граф сознавал, точнее, составил себе твердое представление, чему обязан жизнью он сам и его дети, это «крайне низкий поклон»  в сторону Луизы, дикое желание самолюбивого санкюлота, во что бы то ни стало обладать его благородной племянницей..
    Но отчего же Куаньяр так ни на что и не решился?

  Девушка полностью в его власти, от него зависит скрывать их дальше или вернув в руки коллег из Общественной Безопасности, отправить на гильотину. Де Бресси хорошо знал, что многие женщины в таком положении, отдались бы своему покровителю, но зная характер Луизы и воспитание, в котором он и сам принимал участие,  ему было ясно, спасаться таким способом племянница  не станет и… погубит всех их? Но с другой стороны, нельзя же упрекать её за это…
  Впрочем, девушка была не вполне искренней, когда сказала дяде, что не замечала знаков внимания со стороны якобинца. Они были крайне деликатны и почти незаметны, но обмануться было трудно, это не просто формальная вежливость…

  Луиза, обдумав ситуацию, вдруг принимает ужасное для неё решение, она должна забыть о гордости, о своих чувствах  и спасти юных кузенов, еще почти детей и доброго дядю Этьена, заменившего ей отца...
  Но, как чудовищно трудно перешагнуть через свое достоинство, свои чувства, какое унижение предлагать себя человеку, который имеет возможность говорить с позиции силы, не ухаживать мягко и терпеливо, а грубо потребовать… благодарности за спасение.
  Она много слышала о том, что такое сейчас происходит совсем нередко. Но почему же наконец он  не делает этот шаг и ставит ее, как женщину в еще более унизительное положение?!

  Девушка решительно открыла дверь в дальнюю комнату, Норбер сидел за столом, приятно удивленный её появлением, поднял на нее глаза, но увидев ее состояние, он словно онемел и не смог произнести ни слова.
  Она стояла перед ним с обреченным видом жертвы насилия, отводя взгляд, бессильно опустив руки и нервно покусывая побелевшие губы.
- Вы... долго этого ждали... гражданин, ваше терпение и деликатность заслуживают... вознаграждения..., - она буквально давилась этими словами.
  А затем не произнеся ни слова стала расстегивать платье…

  Норбер медленно поднялся из-за стола и побледнел, зрачки расширились, как от физической боли.
- Не надо… так, - он сделал отстраняющий жест и отступая к выходу, - за что же так...до какой же степени вы презираете меня…
  У двери остановился и оперся о косяк, низко опустив голову, бросил не оборачиваясь:
- Вам и без этой жертвы ничто не угрожает. Я никогда и не думал… ставить перед вами это бесчестное условие.., - он говорил это медленно, запинаясь, - все вы будете свободны.. когда это станет достаточно безопасно. У вас будет время успокоиться и обдумать то, что я вам сказал.  Завтра же я уезжаю, возможно, надолго, и не    буду  мучить вас своим присутствием, раз оно, что бы я ни делал, вызывает у вас только страх и отвращение!

    Изменившаяся в лице Луиза  ощутила облегчение, но одновременно и  отвращение,  от самой ситуации и мучительный стыд, неожиданно ей вдруг стало жалко этого молчаливого, сильного человека, подчеркнуто сторонящегося всякой жалости.
- Простите.. ради Бога, я.. вовсе не чувствую отвращения к вам! Я.. рада, что ошиблась и... чувствую себя  невыносимо глупо и мерзко…
    Так и не обернувшись, он, вышел быстрым шагом из комнаты,  резко хлопнула входная дверь.
    Де Бресси проводил его настороженным взглядом. Зная характер племянницы, он сделал свои выводы, республиканец настаивал, Луиза не сумела совладать с гордостью и в резкой форме отказала ему,… что же теперь с ними будет? А теперь обозленный и униженный Ромео вернет их в руки Комитета Общественной Безопасности? Всё кончено?!

      Граф вспомнил прошлое, Санлис…нет, этот человек  может быть свирепым,  но не подлым. Впрочем, думал он с мрачным юмором, где ему, дворянину и роялисту, проникнуть в тайны якобинской души?
- Что произошло?, - в комнату вошел крайне озабоченный де Бресси,- он выскочил из дома, как бешеный,  я всё правильно понял, девочка? Ты оттолкнула его домогательства?  Он угрожал тебе? Еще раз, что между вами произошло?!

  Девушка густо покраснела и метнула на родственника быстрый взгляд из-под пушистых полуопущенных ресниц:
- Нет, напротив .. это я .. решилась..думала, так всем будет лучше.  Но он оказался гораздо человечнее и благороднее, чем мы о нем думали..он не принял моей жертвы и.. был глубоко задет.. у него сделались такие