Егор Тимофеевич его рекомендовал и никогда бы не дал "добро" на такие новшества; когда Яков Наумович говорил о "черной кассе", то голос его предусмотрительно затихал, но когда он ссылался на мнение бывшего шефа, то голос его - с горных вершин срывался на какую-нибудь равнину или в узкое ущелье; нет, он недооценивал ту, которая сидела перед ним с вполне смиренным лицом. Когда он проглатывал лишнюю слюну, она лишь тихонечко вставила, не выходя из того же русла: "... подготовьте приказ, Катерина его подпишет, я ее предупрежу..."
"Катерина?! - сопливо прошипел Яков Наумович, - да эта, да эта, да эта, красно-коричневая дурочка, да она!.." "Она, - опять же вовремя успела вставить Ольга Липатьена, - все лишь родная дочь Егора Тимофеевича". "Она! Она! - захлебнулся Яков Наумович, - она сегодня швырнула мне сигаретой в лицо!.." "Здесь она неправа, - спокойно сказала Ольга Липатьевна, - уверяю вас, больше такого не повторится!" - она поднялась, показывая всем своим видом, что разговор закончен; иначе бы она тоже разнервничалась, и это отрицательно сказалось бы на ее лице, да и на общем настроении; до прихода мальчишечки оставалось не более двух часов, и ей еще о многом хотелось позаботиться...
Яков Наумович - яростный, удалился не прощаясь, но через пару минут, шаркая (бочком-бочком), возвратился: "Простите меня, Ольга Липатьевна, нервишки, старею, особенно за Екатерину, наговорил черти-чего..." "Будем считать, - миролюбиво протянула она ему руку, - что негатива в разговоре не было, но... приказ все-таки подготовьте..."
Последняя фраза ее - как индикатор на искренность его раскаивания, но - лишь холодная дрожь в его руке да лезвия белков в щелках глаз - в ответ. Увы...
Но - Зину-у-у-ля!.. Та "лётала" меж этажами, сновала туда-сюда, там ее видели и сям, круглую - репой с двумя белозубыми рядками на боку, а между ними большущий язык: красный и лаковый, чтобы слетали с него слова ласковые, умилительные, уменьшительно-ласкательные - вслух, и тишайшие для себя, для собственного удовлетворения: "Ах! Как она жиденка! Ах! Как она его!.. Знай - наших! Вот она какая - ненаглядная такая!"
А Ольга Липатьевна устроилась в кресле с высокой спинкой, чтобы и самой быть прямее, и лопатки притупить, - сдвинула ножки в черных колготках поплотнее, чтоб икра к икре, уложила руки на подлокотники, кистями вниз и пальцами веером китайским и с колечком, переметнувшимся с правой руки на левую - что поделаешь? - вдова...
Притомилась и... наконец-то, внизу - шум Зинули с редким проблеском настоящего мужицкого баска, молодого; у Ольги Липатьевны заныло сердечко; она метнулась к окну в фиолетовом своем платье с полуоткрытой грудью, но прикрытой туманом из черного шарфика, чтобы очень вовремя: после дверного шепота и мысленного: "... раз... два... три..." - легко развернуться на каблучке, как Татьяна Миткова на встрече телевизионщиков с президентом и... как бы естественно, "непродуманно", откинуть свежий, золотой локон за ухо... лучше правой рукой... да, лучше правой...
Но что это?.. Пред ней стоял широкий и невысокий крепыш на коленчатых ногах в обувке не меньше сорок пятого размера, - "Боже мой! - огорченно вздохнула она, - отец Сергий опять все перепутал, - определение "бестолковый" - она предусмотрительно проглотила, - садитесь! - она указала ему на место, уготованное Вячеславу; но разве мог этот молодой человек заменить ей желанного мальчишечки.
"Мы звонили Вячеславу, он уехал в Москву к тете, батюшка сказал, вы сами знаете, что мне делать", - бесхитростно отбарабанил юноша, и тогда Ольга Липатьевна решила поразведать у него о том о сем, искусно припрятав в ворохе пустых вопросов главные для себя.
Юношу звали Сашей...
А Вячеслав учится в одиннадцатом классе, живет с бабушкой и дедушкой; бабушка у него парализована, дедушка работает сторожем в детском саду; мама его живет с неродным отцом Вячеславу, где-то на Украине.
Далее ответы Саша выдавал вообще с большим скрипом.
Учится он на четверки; с девочками совсем не общается, так как мечтает стать монахом.
Последнее, что сумела выдавить Ольга Липатьевна из гостя, что Вячеслав любит пельмени; она подарила юноше коробку дорогих конфет и попросила передать настоятелю, что выполнит обещанное, при аналогичном поведении и с его стороны. Она не стала подбирать нужных слов в более мягкой, дипломатичной форме потому, что... потому что: во-первых, - ей стало внезапно и нестерпимо лень этого делать, а во-вторых, - Саша этот не сможет точно передать того, что вложила она между своими словами, но если бы даже и смог, то ей всегда можно будет сослаться на неадекватность восприятия взрослой ситуации (которую сам и создал отец Сергий) совсем еще юным мозгом.
Она замаялась из угла в угол, - для кого старалась? - за ночь от прекрасной прически не останется и следа; опустилась в комнату к Жене Чернову; тот полулежал на подушках с признаками возвращения из потустороннего мира: он не спросил: "Где это я?.." - и даже дернулся на ее голос уголком губ.
Щетина же из него торчала, а у Вячеслава же на подобном месте должен быть редкий, мягкий пушок, или еще - что было бы очаровательней - нежный, розовый овал подбородка, - "... и хорошо, что он не пришел, облегченно вздохнула она, - иначе я непременно бы поцеловала..." "Что вы сказали?" - прошептал Женя пересушенными губами. "А то! - игриво улыбнулась она, - когда окончательно аклимаешься, тогда и поцелую!" "Скоро уже", - он доверчиво коснулся пальцами ее руки. "Все будет скоро, - задумчиво подытожила она, обращаясь, скорее всего, к Вячеславу, который не мог надолго задержаться у тетушки, хотя бы из-за учебного процесса, - все будет хорошо!"
Зинуле заказала она гору из настоящих, сибирских пельменей, - "... заложить их в морозилку и не касаться, до особого распоряжения..."
Проползла еще одна ночь, через узкое, с зазубринами отверстие, изодрала ее до нитки, до боли в каждом суставе, до колик в нижней части живота; первое, что сделала Ольга Липатьевна проснувшись, - удостоверилась легким нажатием пальцев в паху - вскрикнула: то был не сон, а сплошные видения в забытьи, вдобавок - раскалывание головы.
Внизу, в столовой, часы пробили одиннадцать раз, значит - одиннадцать, до пятнадцати - еще четыре бесконечных часа; попыталась уснуть еще разок: по-настоящему, чтобы за час до того проснуться свежей и помолодевшей, и сразу после ванной - раскрасневшейся и остроумной, - не получилось: часы пробили еще один раз, затем выдали максимум из того, что вообще могли - двенадцать раз к ряду; она поднялась... Пропустила тренажер, ванну, потянулась у зеркала, - осталась недовольной, - смотрела на нее перепуганная старушка; она пальцами подтянула кожу за уши, - щеки помолодели, но тут же налились фиолетовым ядом, - нет, ни о какой пластической операции не могло быть и речи; оставались диета, тренажеры, длительные прогулки на свежем воздухе - хорошо бы с мальчишечкой, как у Тургенева, но... только без мордобития, впрочем, у гения было все как раз наоборот, Ольга Липатьевна на минутку представила себя, охаживающей молодца тонким гибким прутиком, - "... надеюсь, у нас ничего подобного не произойдет...", - рассмеялась.
Проклюнулась вдохом Зинуля: "Чай? Кофэ?" "Коф-э-э-э, коф-э-э-э!" - ее "э" Ольга Липатьевна опустила еще на октаву ниже, поперхнулась, -ты, ты, ты пельмени сделала? - с трудом продавилась она через кашель. "А то как же", - за такие вопросы Зинуля могла и обидеться. "Как тебе новая прическа?" - примирительно спросила Ольга Липатьевна. "Блеск!" - с вызовом ответила та, невоспитанно замещая "красную свою репу" в зеркале на широченный бант от передника. "Фу-й! - выпустила Ольга Липатьевна в ее сторону струйку воздуха (как у Тургенева?..), ретушуя туманом, - ух, какие мы правильные, ух!.."
Уж и не помнила, чем она дальше занималась, но в три часа ровно замерла в том же кресле, в той же позе, в том же платье - как вчера.... но... но... но... только - Женя, Зинуля, уханье дверей - привычные до тошноты звуки, и часы, которые тоже с ума спятили: били чем-то тупым по глухому, и безо всякого счета.
... а преданные наручные часики показали, что просидела она так около двух часов; и опять же в дверь просунулась Зинуля: "Пельмени-то бросать?.." "Я те, так брошу! - неожиданно взлетела Ольга Липатьевна над креслом, - так брошу! - топнула истерической ножкой, - тысячу раз твердила, до особого распоряжения! - раскалилась до белого каления, - тысячу раз!.. бестолковая какая!.."
Дверь в испуге ударилась о косяк, да с такой силой (не уступающей ее угрозе), что Ольга Липатьевна сама осеклась и потому смогла услышать внизу раздраженное Зинулино для кого-то: "Не в духах чего-то!" - или для себя, в сердцах? и этого тоже Ольга Липатьевна спустить не могла: вылетела на лестницу: " Я те, так стукну!.. так стукну!.."
Успокоилась она не скоро, - рука ее все тянулась к телефонной трубке, чтобы всю боль своей хозяйки вонзить в голову тупого старика в рясе, не могущего исполнить элементарнейшей просьбы. "Может, забыл просто, - пыталась смиренно сомневаться она, - и тут же впадала в очередную ярость, - такой забудет, ждите! да за такие деньги в одних подштанниках на край земли побежит! А может быть, - затихала она, - он еще не приехал от тетушки, - и снова отпускала удила, - как это не приехал! Найти! Выяснить и предупредить, если что... Да что там, что? Обыкновенное русское разгильдяйство. Ну получишь ты у меня, старый хрен, получишь, я лучше в монастырь пожертвую, Богу-то все равно, в каком месте..."
Когда ночь основательно обустроилась в спальне, объединив все тени в одну общую черную, она уловила в ней приглушенный диалог между Зинулей и Женей Черновым. "Как вы думаете, если я поднимусь к ней? - Ступай, коли задницы своей не жалко, укусит. - Думаете, уснула? - ... - Ее понять можно, горе-то какое..." Ну а далее водопады, на которые была способна только Зинуля.
"Хорошие они, - ласково думала Ольга Липатьевна, - преданные", - ну а зинулина "задница" и вовсе ее рассмешила.
Засыпала она успокоенной потому, что несколькими минутками раньше приняла твердое решение, что мальчишечки вовсе не было, нет, и никогда не будет, что у нее ответственная работа, дом, дочери, и на ней теперь лежит их общее, семейное счастье.
Утром, на "кофэйное" предложение Зинули Ольга Липатьевна затребовала пельменей (чего никогда не было, чтобы с утра пораньше...), но и тут же, зачем-то, внесла поправку: все ж таки в холодильнике должна остаться порция, двойная, на всякий случай. Зинуля радостно хохотнула, что, мол, в прямом смысле, там на роту солдат, да еще останется, - она простила хозяйку; они, обе, не сговариваясь, простили друг друга потому что, с кем не бывает, при таком-то общем горе.
На сей раз Ольга Липатьевна энергично покрутила педали тренажера, прихватив пару лишних минуток и, ощущая разгоряченное напряжение в мышцах, окунулась с головкой в любимую температуру, морскую цветом, с экстрактом хвои. Смыла пот, остатки сна, и вчерашних мыслей - хорошо!..
Надевала шлепки, когда услышала за окном новые, непривычные звуки, - сердце ее зашлось от изумительного предчувствия, - впрочем, обманувшего ее, так как из машины из
