ужаснулась себе - чужой!.. но дочь, отнеся вопрос на счет Ленечки, сама превратилась еще в один багряный, но удивительно - спокойный листик: "Два, или три раза, - она предпочла не отнекиваться, - не помню..."
"Ну и нравы!.." - обреченно (или облегченно?) выдохнула мать.
"Папа все просил быть с ним поласковей, а я... - испуганно спохватилась, - нет-нет, папа не просил так, я сама перестаралась, после вечеринок..."
Там и сям тропинку перебегали холмики из листьев: группами, загадочными, что-то сокрывающими в своих толщах, - очень хотелось пошевелить их носками: может быть и выскочит кто оттуда - смешной и добрый, гномиком из рекламного ролика, а если - там гидра ползучая, длинная, шипящая... или еще того хуже - самодельная пехотная мина от юного террориста, обкатывающего первые свои навыки вдали от шума городского?..
Все же интересно: кому из них принадлежала первая половина мысли, а кому вторая?..
Дочь выбрала самый крупный, самый золотой, самый загадочный бугорок и с силой, равной полному весу (а она за последний год очень поправилась: молния на старой курточке так и не смогла преодолеть ее грудной волны), прошила его туфельной шпилькой; прислушались обе, одна испуганно; тишина... Опершись спиной о сосну, Анна высоко подняла ногу для обозрения с восхищением: "Каков каблук, а?.. Правильно говорят умные люди: не надо ничего придумывать, подсматривай у природы, копируй, и вот она - каблучная мода двадцать первого века..." "И я говорю, - в развороченной кучке мать тоже нашла что-то для себя интересненькое (червячка что ли?...), но ненадолго, через каблучок быстренько переместилась на дорогое личико, - ты у нас самая умная, и самая красивая!"
Под такое настроение и доверилась дочь матери целиком и полностью.
В Англии у нее есть друг Джим: бойфрэнд! Папашка у него - американский миллионер, классный такой дядечка (они встречались с ним на приеме в посольстве), метит в сенаторы. Джим постоянно намекает ей на супружество после окончания университета, но она не очень-то ему доверяет, уж очень избалован...
"А как же Ленечка?" - насторожилась мать.
А Ленечка - тупой, для него экзамены - землетрясение, к тому же пристрастился к виски, догадывается, конечно, но ей, теперь уж - точно! - наплевать.
"А - Джим?"
А Джима она убедила, что Ленечка - агент федеральной службы, приставленный следить за каждым ее шагом, доносить в Москву. Простофиля Джим вычитал для него на чистейшем русском - "денщик!" - и, строжайшим образом соблюдал конспирацию при встречах, - умора, да и только...
"Ты и с ним спишь?" - с опаской спросила мать. "Конечно", - запросто ответила дочь.
Это ее легкое, скользящее "конечно" разволновали Ольгу Липатьевну пуще другой информации потому, что... потому что оно могло каким-то, пусть и самым невероятным образом, коснуться ее мальчишечки; она - мать, как бы в будущем (в не таком уж и далеком!) задает подобный вопрос дочери в связи с ним, и та запросто растерзывает ей сердце, - одним словом, только одним словом: "конечно".
"Я этого не выдержу!" - признается она вслух. Но дочь относит ее фразу совсем на другой счет, она подходит к матери сзади, крепко прижимается к плечу: "Заберу тебя с собой, в Калифорнию, будешь купаться в бассейне, когда заблагорассудится, ты ведь любишь воду, я знаю..." "Многого ты не знаешь, - мать подтягивает правый рукав кверху, чтобы посмотреть на часики, которых нет, - не можешь знать!" Дочь обращается к своим: "Знаю, начало третьего..." Мать задохнулась... "Что это со мной? - остужает она себя разумным доводом, - в родной дочери увидела соперницу, к тому же без причины", - но вслух построжела: "Я пойду, а ты еще погуляй часика два!" Но дочь возразила: "Я с тобой..." "Нет! - оборвала ее мать, - погуляй!.. какая бледная после Лондона..." "Мама, - дочь, к счастью, находила ее речь прямой, - у меня просьба: дай машину сгонять в Москву".
Ситуация (а к одному счастью присовокупилось и другое) разрешалась сама собой; Ольга Липатьевна удачно проглотила радостный вдох: "Бери - бери! Но только быстро, чтобы одна нога там..." - (с другой она могла и не торопиться), - а я еще тогда погуляю," - понятно должно быть всем, что двоим им на одной машине не разминуться, и мать - уступала любимой дочери.
Дочь удалялась - упруго; мать напрягла свои ноги подобно и... почувствовала ноющее возражение в коленях, ее удел - мягкий, стелющийся ход - очень женственный, что ни говори, но в каждом возрасте есть свои прелести, особенно у дам ее возраста; она сумеет быть мягкой и податливой; будучи юной, она ценила в мужчинах и крутизну бицепсов, и каменную твердость в характере, которых и нашла в Егоре с избытком, но сегодня ей хотелось противоположного: окунуться - в розовую нежность, в юную пластичность, не успевших поблекнуть, огрубеть под спудом беспощадного времени.
"Мальчишечка - всего лишь плод твоего голодного воображения, - возразил ей ее разум - ну и пусть!.." - возразила она ему. Она будет хитра и коварна: она распалит его страсть, распалит, и... уступит, как бы нечаянно... Вот она коснулась трепетного сосудика над его ключицей и... чуть было сама не потеряла своего сознания, - вовремя очнулась, - что же будет с ней въяви?.. уму непостижимо... А вот к ее настоящей ключице сверху уже пробирался настоящий холодок страха. "Боже! - взмолилась она, - не попусти случайной встречи дочери с мальчишечкой, - убыстрила шаги, побежала, отстукивая сердцем лишние знаки препинания, - пусть, она, уедет, сначала, а, потом, заявится, он..."
А он не заявился вовсе: не в шесть часов вечера, не в семь; она, отшвырнув шляпку с вуалеткой в угол комнаты, выбежала на лестницу: "Зинуля! - к счастью, Зинуля появилась в двери вначале широченной своей задницей с пропеллером от передника (к счастью потому, что Ольга Липатьевна не знала, чем продолжить истерическое свое начало: не откровением же?..), но и с растопыренными пятернями в мучных перчатках-подсказках, - я тебя сколько раз просила о пельменях, почему?.." А Зинуля растянулась глупой своей, красной рожей: "Так я предложила, Аня сказала вернусь, тогда... Баранинки добавила, вку-у-сно!.." "Ты должна знать, - Ольга Липатьевна аж стукнула возмущенным кулаком о перила, - я ненавижу баранину!" "А у меня есть и без баранины, с телятиной", - Зинуля опускала руки по швам, начертая белые, генеральские лампасы, что не предвещало ничего хорошего и с ее стороны. "Зинуля!" - еще раз взвизгнула Ольга Липатьевна и, хлопнув дверью, разрыдалась громко, взывая всех к "пожалению", - но Зинуля не поднялась к ней, - знать, и она обиделась взаправду, как и Ольга Липатьевна на самою себя. Подошед к зеркалу, Ольга Липатьевна отхлестала себя по щекам, по щекам...
Где-то за серединой ночи тявкнул пес, пропели ворота, под напором фар вспыхнули занавески, быстро побежали из одного угла комнаты в другой серые человечки, да угасли - вместе, зашуршала галька, хлопнула дверца, поворчали шпильки, да утихли - дружно; и опять - она в полном своем одиночестве...
Нет, немилостиво с ее стороны - просто забыть мальчишку - мальчишку-мерзавца, - возомнившего из себя нечто знатное, нет - он должен валяться в ее ногах, молить о пощаде, и тогда уж она сможет проявить себя "всамделишно" милостивой: просто указать ему на заслуженное место и... забыть.
2
Яков Наумович всегда сидел за рулем сам (даже - слегка подвыпившим); по правую руку от него - родная его кровиночка: единственная на всей земле, желанная...
Но сегодня Якову Наумовичу не очень-то и веселилось, потому что сыпались на него в последнее время одни только неприятности; жаль, но и приезд сына не привносил облегчения; по всему видно было - не справлялся он с возложенной на него задачей, жаль, потому что все, что делалось отцом, - делалось для его будущего, а он - сын, кажется, и не понимал всей серьезности момента и смотрел на мир какими-то тусклыми, равнодушными глазами. А при таком настроении - на положительный результат нечего было рассчитывать, - жаль...
Яков Наумович вез сына в обыкновенную, трехкомнатную, московскую квартиру, что тоже - жаль, но пока...
Он - Яков Наумович, в отдельной деревне, строил дом (не чета Егорову!), - умно строил - не подкопаешься: через подставного хозяина - капитана первого ранга в отставке - дальнего своего родственника по жениной линии - бобыля без предков и наследников, - порядочного (не один раз проверенного) человечка, любящего вкусно поесть и попить винца в меру. Этот муж исправно получал переводы из Израиля, как бы от родных Беллочки, и воплощал в жизнь грандиозный проект с бассейном, теннисным кортом, бильярдом и... всем прочим, что округлялось в одно понятие - достойная!.. жизнь. Комар носа не подточит - если бы не еще одна преждевременная проблема, свалившаяся на голову Якова Наумовича: капитан серьезно заболел, готовился (вот-вот!) отдать Богу душу, а сам настоящий хозяин носа своего туда открыто не показывал, чтобы уж точно не подточили...
Необходимые наследственному случаю документы оформлены были загодя, но досрочное их вступление в силу меняло общие планы и могло грозить (как часто бывает в подобных ситуациях) непредсказуемыми последствиями.
Эх! Если бы Ленечка имел отцовский стержень, но... что поделать - уродился он в маму Беллочку...
Дома, отец силой вынул из рук сына бутылку виски, растревоженно: "Пристрастился?.." "Да нет, - промычал сынок, - скучно что-то..."
Не избегать же серьезного разговора с ним, и потому Яков Наумович спросил прямо, без обиняков: "Ты спал с ней?.. Что-то не заметил я привязанности". "Было дело, - сын не менял простоквашной интонации в голосе, - но знаешь, у меня тоже нету спортивного к ней интереса... с виду вроде... а так - ни рыба ни мясо, - и это безрадостное свое "тоже" сынок раскрыл далее сам, без наводящих вопросов, - якшается с одним америкашкой, думает, не вижу, с футболистом; папаша миллиардер, не последний человек в Штатах; думаю, у нее совсем другие виды на жительство".
Отец призадумался - серьезно и, сам разлил виски в рюмки: "Ну что ж, с приездом, сынок!"
Выпили, выпили еще по одной, и еще; отец глазами, глазами зашевелил сына во внутреннем его состоянии, и рукой за плечи, и предложил подумать вместе, и, - вдруг - так весело, каково происходило с ним в редчайших случаях. "Не все потеряно, - он перепрыгнул сухой рукой с его плеча на ухо, затрепал ощутительно, - ты только слушайся меня внимательно, еще не было такого, чтобы папа твой не нашел выхода... как тебе Катерина?"
Сын отстранился, чтобы прогнать между лицами какую-то очень медленную, прозрачную муху(?): "Не понял..." И тот снова предложил ему подумать вместе, излагая мужицкое свое видение женских ее прелестей, - тонкие ноги с легким изгибом, указующие на сексуальную озабоченность, широкие, крутые бедра, высокая грудь - голодные за таким мужем, жаднющие глаза, нервные губы, готовые ломаться в истерике при грамотном к ней прикосновении. "Я научу! - с азартом захлебывался отец, - она слаба на передок, знаю!" "Я сам умею!" - обиделся сын. "Вот и хорошо, вот и хорошо! - радостно согласился отец, - вместе мы их одолеем, вот увидишь..."
Утром растормошил сына: "Приведи себя в порядок, я
