Шум ветра

распоряжусь, чтобы здесь накрыли стол из ресторана, после пяти часов ни шагу из дома, будут гости, ты меня понял? - Сын рассеянно что-то понял, чего-то не понял, но если надо, он сосредоточится, и они тогда созвонятся. - Не пей! - испортишь все дело," - потребовал отец.
С девяти часов до одиннадцати Яков Наумович, запершись в кабине, готовил единственную бумагу, быть может, самую главную в своей жизни, - но этот мертвый листок с ничего не значащими буквами предстояло еще оживить силой его таланта и жизненного опыта.
В приемной президента компании Яков Наумович складно примостился на уголок стула напротив двери с крупно выпендривающейся табличкой: "... Екатерина Егоровна... ..." - столбиком в три строчки; он же наглядно вышептывал только вторую, где имя и отчество, отчего старушка-секретарша бледнела и круглила глазки, мол, такое с ней впервые в жизни, - но ему-то того и надо было. "Узнайте пожалуйста, - сказал он новым, учтивым голосом, - не примет ли меня Екатерина Егоровна по очень важному, неотложному делу?"
Старушка споткнулась на обе ноги, не сразу нащупала дверную ручку, а когда вошла, то плотненько отделилась от него дверью, - но ему-то того и надо было.
"Там! - пролепетала старушка хозяйке кабинета, - Яков Наумович (надо отдать ей должное: она всегда была корректной к сотрудникам, невзирая на лица), просит о немедленной встрече и... так несвойственно... что мне страшно..." "Да-а? - протянула хозяйка, - какие новости... ногу что ли сломал в прошлый раз?" Секретарша добросовестно напрягла бровные дуги: как бы пробежалась туда (в приемную!) и обратно: "Гипса я не заметила". "Ха! Ждите! - Екатерина Егоровна прогнулась в спинке, потянулась, пронизывая воздух трепещущими вишневыми ноготками, - у такого хорька заметишь... знаете, все домашние животные приручились, но хорек!.. так и остался диким, невоспитанным животным! - еще слаще, со жмурками, потянулась кверху, - жареным запахло, прискакал, скажите ему, что приму после обеда, некогда мне!" Старушка испуганно сжалась в комочек, словно огромная сосулька уже сорвалась с крыши - неминуемо в макушку, и так показательно, что и сама хозяйка спохватилась: не переборщила ли? - "... ладно, пусть войдет..."
Яков Наумович осторожно прикрыл за собой дверь, вытянулся, прижимая папку к пряжке ремня под распахнутым пиджаком; сиреневая рубашка на нем отливала первозданной свежестью, но галстук...
"Можно?" - самым кротким образом выразил он себя.
"Чем могу быть полезной?" - Екатерина Егоровна двумя парными зырками прибила его к стенке в четырех местах, а он... со смирением в потупленном взоре принял это свое распятие: поделом...
"Екатерина Егоровна, - продолжил он вкрадчивым голосом, - позвольте еще раз принести вам искреннее мое соболезнование по поводу безвременной кончины любимого отца, - (она поморщилась именно в том месте, где и должна была покривляться), - и я, верный его служка,  быть может, это кому-то и не нравилось, присягаю теперь вам на законном основании как единственной наследнице, опытной и сведущей в нашем деле, ибо только вы сможете уверенно проводить наш общий корабль между коварными рифами в мировом океане предпринимательства и бизнеса..."
Лихо, конечно, он закручивал, но видел, что сеял семена в подготовленную почву.
"Можно без лирики? - утомленно возразила она, - ближе к делу..."
И он с готовностью закруглился в первой части своего выступления: "Как прикажете! Скажу лишь, что всегда, в любом вопросе, в любое время суток можете на меня положиться, как и наш драгоценный Егор Тимофеевич! - и тут же, переходя к конкретному, стал медленно, на вытянутых руках, раскрывать папку, - сработало, - она пригласила его к столу. И он изложил ей суть подготовленного документа, с некоторыми своими личными комментариями.
Ольга Липатьевна выразила желание видеть старшим кассиром подмосковных предприятий фирмы жену известного Василия Степунка, и не было бы в том ничего страшного, если бы не специфика работы в современных условиях. "Черный нал" - столь значителен, а риск - неизбежен, что речь идет не только о благонадежности нового человека, но и о незаурядном уме, в каковом он, Яков Наумович, очень сомневается. Как бы потом не пришлось охать да ахать, да умничать задним числом. Поэтому, зная неуступчивость Ольги Липатьевны, он, Яков Наумович, и предлагает подчинить нового кассира непосредственно Екатерине Егоровне, с полной, личной ей, подотчетностью. И лишь только в таком случае он, Яков Наумович, будет спать спокойно, потому что дело окажется в надежных, опытных руках.
Верхом, но подобострастно, проехался он ладонью на документе к противоположному краю зеленого сукна; Екатерина Егоровна внимательно вчиталась; задумчиво спросила: "А где виза Чернова?"
Что ж, и к такому вопросу был готов Яков Наумович, и убежденный ответ его заключался в следующем.
Документ этот еще - не приказ, а всего лишь - проект, а сама Екатерина Егоровна уже не зам, а - президент, и потому негоже ей с кем бы то ни было разводить советы; Чернову же поручено отвечать за юридическую чистоту оформления. А она может отчеркнуть уголок бумаги своим красивым почерком: "В приказ!" - и поставить подпись.
Она - так и сделала...
Уходя мелкими шажками, Яков Наумович развернулся на середине пути: "Простите, я за неотложными делами чуть не забыл самого главного".
Отметил, что на сей раз хозяйка кабинета смотрела на него доброжелательно и даже с некоторым интересом.
Сыночек его - Ленечка... Весь вечер только и говорил о Екатерине Егоровне, и просил отца пригласить ее на ужин... при свечах... он привез из Лондона нечто такое, что требует соответствующей духу интимной обстановки, иной - чем вчера: в момент очень некрасивых поцелуев Анны и Чернова...
Екатерина сжатием отбелила губы, насквозь прожгла зеленый стол красными искрами из глазных головешек; он, Яков Наумович, действовал топором, - но хирургически точно, словно скальпелем; после работы он - будет ждать ее у подъезда в кабине автомобиля; и далее - он ретировался вовремя, прежде чем она открыла рот, - "блюдо" должно дозреть при "выключенном огне".
И второе "блюдо", - когда он молча положил проект перед черновской, переоцененной "тыквой", задавленной пухлыми папками; он исчез в туалете, чтобы через дверную щель, с удовольствием, щекой, ощутить ветерок от несущегося мимо снаряда из Чернова; и не надо Якову Наумовичу проходить сквозь стены, чтобы быть свидетелем последующих приключений в кабинете против президентского.
Евгений ворвался по привычке, но - Катерина сразу же остановила его холодным металлом в голосе: "Почему без стука, Евгений Павлович? Прошу выд-ти, и ждать, когда вас пригласят!"
Позже он войдет тихоньким, но загорячится по-прежнему, - что так нельзя, что воля Ольги Липатьевны совсем другая, что лучше отложить вопрос до ее вступления в должность, которое уже не за горами... А она в жесткой форме укажет ему на его "крестьянско-никчемное" место и потребует подготовить приказ к шестнадцати часам сего дня. А он созвонится с Ольгой Липатьевной и (побитой собакой в зубах) принесет ей совсем другое... в котором, он сам назначается вице-президентом, в котором кассирша подчиняется ему, да и вся коммерческая деятельность фирмы, за исключением поставок угля, и еще чего-то...
Екатерина Егоровна сделает длинное ударение на звонко-шипящей паре звуков: "Да пошел ты, в ЖО-пу!" - и вылетит из ненавистного офиса на улицу, и бросит себя на сидение рядом с Яковым Наумовичем, и никогда не узнает, что пока играла она с юристом в кошки-мышки, он, Яков Наумович, уже переиначил ее судьбу по-своему.

Он позвонил в бухгалтерию и затребовал к себе Мариночку.
Разложив на столе рекламные проспекты коттеджей в ближнем Подмосковье, он поглаживал их ладонями, вкусно причмокивал: "Ой хороши! Каковы, а?" Он обращался к ней с риторическими вопросом, - была у него такая скверная привычка, - поэтому Мариночка равнодушно вздохнула: "Хорош квас! Да не про нас!" "А вот и про вас! - Яков Наумович растер между ладонями что-то уж совсем невероятное, - не угадала, выбирай!"
О жадности его Мариночка судила не понаслышке, - поэтому ткнула пальцем в первый попавшийся, самый дорогой?.. отчего Яков Наумович серьезно взгрустнул... но ненадолго, ненадолго... "Твой! - он с уверенной силой стукнул ладонью по столу, поверх проспекта, словно ставя на нем гарантийную печать, - твой!" На что она хихикнула: "Ой!.. - подтягивая юбку кверху, - двери закрой!" Яков Наумович искренно вознегодовал: "Дурочка!.. Если говорю, твой - значит твой!"
Мариночка, ввиду нового, необычного поведения патрона, совсем уж было растерялась, - "... всплакнуть что ли?.." - подумала она, - (козырной приемчик этот защищал ее в самых безнадежных ситуациях, от подвыпивших - точно), - но он был трезв, как стеклышко, и она кокетливо пролепетала: "Спасибо..." - чтобы уж отвязаться, но тот проупорствовал: "Твой! - и, наконец-то, в последующем, стал походить на самого себя, - но сама понимаешь, и прыщ за так не вскочит, заработаешь, твой!.. ты мое слово знаешь..." И взаправду, слов своих он на ветер не бросал, но такой подарочек отработать? - "... килером что ли, как Егора Тимофеевича? - ужаснулась она, - ни за что! никогда!.."
Но Яков Наумович уже переходил к существу дела: "Знаю о твоих шашнях с долговязым (долговязый - муж Екатерины), - Мариночка встряла своим, конфузливым: "Ну что вы?.. для тебя старалась!" - Молодец! - ("сам молодец!") одним словом слизнул с нее все опасные переживания, - но этого мало, необходимо женить его на себе и... сегодня же!.."
Патрон умел читать чужие мысли... но... сегодня же?..
Он сам, сегодня, показался ей чрезмерно реактивным. И... потом последствия... самые непредсказуемые, - если самого Егора Тимофеевича прихлопнули безнаказанно, то ее - букашку... но... такой домик!.. да еще за осуществление несбыточной мечты; волшебство! маму ее - хватит инфаркт; отец ее - опоит три деревни в Калужской губернии: одну - в которой она родилась, две других - на общей шоссейной ниточке... "Вау! - вскрикнула она по-английски, но по-русски подтянула шепотом, - а к чему такая спешка?" "За спешку и домик!" - Яков Наумович взвесил предложение на ручных своих весах; убедительные тонны получились, многие тонны, - и никаких осечек! поняла?.." "А с клафелином можно, - робко уточнила она, - немножко?"
"Ох уж эта человеческая глупость, - Яков Наумович постарался сокрыть на лице некоторые свои размышления, - отравит дурочка, перестарается, а потом доказывай каждому дебилу, что ты не верблюд, что не имел ты к подобной инициативе никакого отношения", - и вслух промолчал, потому что этого не слышал.
"Меня за это уволят, - упала он голосом, но и тут же взбодрилась, - так и так не работать, но тут - с домиком!"
"Умница!" - закруглился Яков Наумович, поцеловав ее в щечку, и последнее его слово на сей раз верно отобразило внутреннюю его правду.

Ленечка - не подкачал: распахнул дверь совершенно свеженьким огурчиком, удачно пересыпавшим английскими "семечками" общую в своем лице учтивость; он изящно изгибался в пояснице, в локтях, в коленях, подхватывая ее пальто,