поступи. Еще бы, так начать бой! Они ждали другого. Они ждали, что следом за славной конницей пехота пойдет догрызать то, что останется от катка катафрактариев. Ждали - но чтоб такое.... Кто такие эти демоны, что за короткое время сломали копыта цвету их армии? Кто? Таких они еще не встречали. Чтоб так рубиться - по-дикому, это они видели только что! Пехота, печальная, шла...
Затоптав конников, русы взобрались на холм. И стали строиться под крики чубатого мужа. Болгары мрачнели, глядя из-подлобья на русов. Это их царь, плечистый и окровавленный? И он сам водит их в бой? А где же наш? Сидит далеко отсюда? Почему он не здесь, впереди? Чтоб сразиться вот с этим волкодавом, царем русов? Болгары роптали, в пол голоса.
Русы, выстроившись, пошли. С берега через своих стрельцы щелкнули стрелами. Раз, второй, третий. А потом, бросив луки и взяв мечи, стали добивать хрипящую конницу. А русы шли неторопливо, уверенные в себе, ногами загребая болгарскую пыль.
- Почнем, братие! - Взревел их царь, и болгары вздрогнули. И кучка русов, втрое меньше их войска, показалась несметной ордой. А их царь, бегущий с мечом впереди - огромным исполином с разинутой пастью, которая вот-вот проглотит. И болгары от сшибки треснули, сразу и бесповоротно. Как будто и не было их тут, в поле дунайском. Да и как устоять под взмахами страшных секир? Как устоять, когда варяги, эти северные медведи, сразу врубились во фланг и пошли махать топорами, бешенные и свирепые? Как устоять - великан рядом с царем русов, на две головы выше войска, огромной палицей забивал трех пехотинцев враз? Как - когда твоему командиру чубатый чокнутый царь ударом меча снес голову, словно качан капусты? Как?
Царь болгарский, в коих данниках сама Византия, с ужасом слушал доклад, как его армия с поля боя бежала. Нет, большинству удалось уйти. Нет - русы всех не пленили, да и как могут десять тысяч пленить тридцать?
- А разбить, значит, могут?! - Выкрикнул царь в прыщавую рожу гонца. Гонец, сбиваясь, продолжил. Армия вроде бы есть, но...Есть двадцать тысяч и даже больше, но это уже не армия. Это просто напуганные бараны, которые от одного имени русов начинают стучать коленками. И собери их теперь, разбежавшихся и дрожащих, по всей Болгарии.
- И что же князь русов? - Царь обрел привычную кротость, и гонец продолжил, смелея:
- Он берет города. Все, что попадаются ему на пути. Один город оказал ожесточенное сопротивление - и Святослав вырезал двадцать тысяч, самых знатных посадив на колы.
Царя передернуло:
- Варвар, мы давно так не делаем.
Гонец поклонился:
- Да, но это работает. Теперь остальные города сдаются русу без боя.
- Иди, - тишайшим голосом молвил царь. - На все воля божья.
- Да, мой царь, - ответил дерзкий гонец. - Но скоро рус подойдет к столице.
Гонец, согнувшись, долго ждал - но царь словно застыл, смотря в окно. Его губы шептали молитвы. Почему люди не живут в кротости и смирении, как завещал Господь? Почему? Царь русов язычник, и приносит жертвы кровью - вот почему. Но тогда почему сама Византия, кладезь Господень, действует точно так же, а порой и более жестоко? Не понять....
Плачет земля болгарская, плачет. Пришел на нее князь грозный, и силушку привел. А силушка та крепка и в боях обкатана, шрамами сечена, к победам привыкша. И силушке той неведомо, есть ли на всем белом свете другая силушка, которую не одолеть бы им было. И гуляют молодцы в городах. И плачут, но не все, девки-полонянки болгарские. Поначалу - да, плачут, но, узнавши руса-воина, счастливо задыхаясь под ним, сильным и бугристым, льнут полонянки, льнут, полюбив незнакомый холод синих глаз, незнакомый честный громкий смех - Никто не смеется так, как русы!, - незнакомую жажду жизни и удаль. Да еще всему виной непостоянное женское сердце - всегда его заберет победитель. Всегда. Потому как в крови бабьей и в сердце - добычей быть сильного. Самого сильного.
Икмор с дружиной влетел в дворец болгарского князя. Визжали бабы - холопки и знатные. Посреди залы лежал зарубленный местный князь. Лежал, и вязко-красная лужа с его головы густела на шкуре медвежьей. Город пал - и разгоряченные битвой русы врывались в дома на правах победителей. Икмор забегал по залам. Дружинники, хохоча и бросая мечи, ловили растрепанных девок. Кто-то гремел драгоценной посудой, сваливая все и завязывая в кули. Икмор с ноги вышиб запертую дверь. Там, у окна, обернулись - одна седая, другая юная.
- Возьмите все, - сухим тоном сказала старая. - Все, только ее не троньте.
Икмор подошел. Мать и дочь - обе разные, но неуловимо похожи. Он взял за локоть юную и повел за собой.
- Я умоляю - не троньте ее! Она княжна! - Старая протянула руки.
- Я? Не трону, - насмешливо улыбнулся гигант. - Княжна только для князя - если это тебя утешит.
Юная, с полными слез глазами, обернулась - мать у окна, рухнув на колени, забилась в крике. Икмор недовольно поморщился - нет противней вещи на свете, чем пронзительный бабий визг. Потом усмехнулся - сейчас будет другу подарок. Князь любит девок и больно охоч до них. А эта на диво хороша! Пусть Святослав отдохнет после боя, надо отведать и женской ласки. Не все ж между потными воинами спать да города брать. А себе Икмор найдет - вон на улицах сколько бегают, задрав подолы.
В покои, которые занял князь русов, ввели девушку. Святослав лишь раз взглянул на нее - и его расширенные зрачки съели красавицу. Проглотили, сожрали, забрали. Боги явно старались, когда ее делали - он любовался пленницей. Черноокая, большеглазая, брови - что лук натянутый. А взгляд так и мечет молнии - видать, благородна и горда. Только вишневые губы дрожат мелкой рябью - боится. Он обошел ее - черные волнистые волосы струились по спине, до выпуклых половинок зада. И сорочке не скрыть стройного тела пленницы, плавного изгиба бедер, точеных плеч, острых грудей-чашек, вздымающихся от волнения.
- Не бойся, не съем, - князь уткнулся носом ей в шею. Пленница отшатнулась. Сильная рука князя обхватила ее и нагнула к себе.
- Не бойся, я сказал, - и она, замерев, стояла. Что ему надо, этому сильному варвару? Другие - те, за окном, откуда несутся крики - накинулись бы, срывая одежды, ударом в лицо опрокидывая, а он стоял сзади, дыша горячо ей в затылок, и ждал. Чего? Князь и сам не знал. Эта пленница не такая, как все. И сейчас она застыла перед ним, беззащитная, гордая. Ее раньше не захватывали, она не была наложницей, ей незнаком блуд - внезапно догадался князь. Она не валялась в ногах, не брала его за руку и не вела в кровать с раболепно-угодливым взглядом, как делали те, другие, в каждом захваченном городе. Эта осанка, горящий взгляд, разлившийся румянец, дрожь - все говорило о ее чистоте. И ее запах, бабий дивный запах, что сводит с ума. Напоминающий о доме, заставляющий биться сердце. Чуть терпкий, дразнящий, душистый, что парное молоко, кружащий голову и раскаляющий кровь. Святослав подхватил ее на руки и понес. Полонянка задергалась, пытаясь его укусить, и замолотила кулаками по лицу. Смешная - князь бросил ее на кровать. Она только раззадорила его еще больше. Князь к ней наклонился - и она утонула в сверкающих синих глазах. И обмякла, не понимая, что говорит этот рус на чужом языке, лишь бабьему чутью доверяя - он не сделает плохо и больно. Не убьет, не ударит, не отдаст на потеху толпе. Она это услышала в тоне голоса, в восхищенном взгляде, в сильных негрубых руках. И этот плечистый рус самый знатный из всех диких воинов, тех, что легко, словно тыквы, вырезали их город. И она покорилась, отдалась, закрыв глаза, слыша треск порванной сорочки. Он жадно мял юное шелковое тело, проводя загрубевшей ладонью по выпавшим из-под ткани грудям. И там, где бежала его ладонь, было жарко и волшебно. Там горела кожа, и груди, бесстыдно набухшие, дерзко смотрели князю в лицо. А он целовал их, жадной рукой забираясь ниже. И что-то шептал ей на ухо, раздвигая покорные бедра. И не было больно, и страх ушел. Пленница, прикусив губу, разметала волосы, извиваясь - князь скользил в нее, сильно, с раскачки. Руки пленницы сами, сквозь пелену нахлынувшего тумана, обвили крепкую спину князя.
- Красивая, милая, - такие чужие певучие слова; его хриплый шепот - последнее, что она помнила, перед тем, как взлететь и упасть.
И они спали, уставшие - тяжелая рука князя придавила ее немного. Его грозное лицо во сне стало добрым - она долго его изучала. Пленница, замученная и счастливая, пальцами гладила тело великого князя. И он спросонья опять сграбастал, подмял под себя, стиснул и проткнул. Еще и еще, вертя ее, словно куклу. И княжна опять улетала, раздавленная, вспотевшая и кричащая. А потом за русом пришли его грубые дикари, и она отдыхала одна, смеясь и плача. И знала, что никогда не забудет руса. Лишь бы он вернулся - Господи, ну пожалуйста-а-а...
- Святосляб, - пыталась запомнить чудное имя.
Вот и Преслава, столица Болгарского царства. Сюда стянуты лучшие силы болгар, лучшие из оставшихся худших. Святослав внимательно смотрел на город. Здесь, и только здесь будет его столица. Здесь, в середине мира, на перепутье дорог между западом и востоком. Русы должны встать крепко, обосноваться, чтоб со всех получать дань. Пусть трое сынов правят там, на Руси. А столица Руси сейчас перед ним, нужно всего лишь малое - взять ее. А там... Можно потрепать Византию - пущай поделится землями. Можно попробовать на зуб императора германцев Оттона - тоже пусть отвалит плодородный кусок. Можно, все можно. Подъехал Свенельд на коне.
- Княже, пора начинать.
- Ведаю, - молвил князь. - Но.... Пусть сегодня дружина ударит так, для виду. Ударит - и, испугавшись, отступит.
- Пошто так, княже? - Удивление на лице воеводы.
- Видишь, какие стены высокие? - Святослав кивнул на Преславу. - Много людей потеряем, постреляют из крепости. А наши достать не смогут.
- А отступив, там мы всех и положим, - догадался Свенельд. - И их лучники побоятся стрелять, дабы своих не задеть.
- Верно, - кивнул Святослав. - Только отступят пусть так, чтобы враг поверил.
- А вот это самое трудное, - скупо засмеялся воевода. - Не было еще этого.
- Пусть ребята побалуются, пошуткуют. Скажи, - рука Святослава хлопнула по плечу воеводы, - игра такая.
- Игра, говоришь, княже? Давай поиграем. - Свенельд будто помолодел от предстоящей забавы. Князь прав - надо людей беречь. Бросив войско на стены, положить его там - то любой олух может.
- Хитер, - смеялся в ус воевода, скликая свою дружину.
Болгары стояли, решительные и готовые. Их командир, бесстрашный и жесткий Филипп одноглазый, смотрел на дружины русов. Как рассвело, он построил воинов внутри крепости и долго ходил вдоль рядов, говоря, говоря, говоря.
- Да - русы сильны. Да - они побеждают. Да - болгары еще не встречали таких бойцов. Но, - его лиловый выбитый глаз развернулся к воям, - они лишь люди. Просто смертные люди.
И приказал вывести пленного руса. Руса, в цепях, бросили на колени.
- Всего лишь люди-и-и, - заорал в небо Филипп и мечом проткнул руса насквозь. Удар с ноги - и рус, съехав с меча, завалился в бок.
- Там, - захрипел страшно Филипп, и его глаз побежал по рядам, - там ваши жены и дети. - Меч Филиппа уперся в город; жидкие капли крови сосульками свесились с лезвия вниз. - Что вы скажете им? И неужели эти, - он пнул ногой мертвого руса, - такие страшные?
Рев болгарского войска, стук мечей о щиты - перед ним сейчас
