паутинами струн между ветвями и колокольчиками вместо листьев. Рядом размещался массивный стул темного дерева с длинной узкой спинкой. Был полумрак, в дальнем углу светились разноцветные огоньки, звучала какая-то музыка, хозяина я увидел не сразу.
Он был большой, наголо выбритый, в штанах по колено и в выцветшей майке. Появился он откуда-то из дальнего угла, был рад видеть Татьяну, без колебаний согласился, что я у него поживу несколько дней, и попросил подождать, пока он закончит какую-то свою работу. И мы пошли в комнату с окном.
Пока она искала и заваривала чай, я осматривался. Ничего особенного,- жилье художника, через которое проходят, ненадолго останавливаясь, множество людей. Некоторый беспорядок, какие-то случайные вещи и предметы вперемешку. Стены, разрисованные без какого-либо единого замысла. Телевизор в углу, наполовину закрытый какой-то сложенной ширмой, и заваленный книгами. Я почему-то обратил на него внимание и спросил о нем Татьяну.
- Он тоже имеет право не смотреть телевизор?
- Кто?- удивилась она,- почему, какое право?
Я объяснил, что Мелиарх, когда мы только встретились, говорил о том, что имеет право его не смотреть. Она стала озадаченной, видно вспоминала что-то.
- Не знаю, а он не говорил, кто обязан?
- Нет.
- Я смотрю иногда, а право не смотреть…?- она пожала плечами,- не знаю, что он имел в виду, иногда он говорит что-то, совершенно не по делу.
- А кто он вообще такой,- спросил я, неожиданно увидев удачный повод разузнать что-нибудь о Мелиархе.
Она продолжила свое удивленье,- Ты не знаешь?- пожала плечами, изобразила укор на лице.
- Вообще он апостол, командует, рассказывает, книги пишет.
- Апостол? Что ты имеешь в виду? Один из тех двенадцати, имя поменял?
Она удивилась,
- Да нет, какие двенадцать? Ах да, совсем забыла, точно. Или тринадцать?
- Двенадцать, а ты вообще о ком говоришь,- о Христе?
- Ага,- у него тут было несколько школ, я сама не помню, не интересовалась тогда, а Мелиарх рассказывал. С тех пор многие исчезли, но большинство осталось,- всех их апостолами и называют.
-Исчезли? Это типа вышел покурить и не вернулся?
- Да нет,- может к богам попали, на их небо, может буддистами стали, может музыкой решили заняться. Откуда ж мне знать, я их всего двоих видела,- самого Мелиарха, и еще одного как-то раз. Еще по телевизору иногда показывают.
Тут я понял, что совсем запутался.
- Подожди, я тут человек новый, ничего не понимаю, ты уж объясни мне поподробнее. Я вот думал, что помер человек, и вроде как сразу уверовать должен,- ведь вот она загробная жизнь,- не врали, значит, умные люди. А тут, оказывается, атеистов тоже пруд пруди.
- Ну ты и вопросы задаешь,- я ж делом занята, чай готовлю. Ладно, погоди, дай сосредоточусь.
Замолчала, но тут же прервалась и объяснила - на всякий случай, наверно.
- Нас, когда принимают на службу, учат концентрироваться особым способом, перед тем, как умные вещи говорить. Я плохо еще умею, редко пользуюсь, но если получается, то такое начинаешь выдавать, что сама себя не узнаешь.
Закрыла глаза, еще помолчала.
- А зачем? Зачем вообще нужна кому-то вера? Даже не вера в Бога, а вера вообще, как неполное знание о предмете и его свойствах? Одно дело, когда ты хочешь узнать что-то новое,- присматриваешься, ищешь вопросы, находишь ответы. Другое дело, когда просто пользуешься, как микроскопом вместо молотка, или тебе вообще эта штука ни к чему. А Бог это не просто сложная штука, а невообразимо сложная и непонятная.
- Поэтому мудрые люди делятся на две категории,- тех, которые решают задачи вообразимые и понятные, чтобы решить их, и тех, которые решают задачи невообразимо сложные затем, чтобы расширить свое воображение. Всем остальным либо все ясно, либо ничего не нужно.
- А те, которые делают простые задачи невообразимо сложными или сложные задачи хотят решить так, как будто те ничего не стоят?- спросил я.
- Здесь таких нет,- сказала она,- это у вас там такое, а здесь нет. Но не перебивай меня.
Она опять закрыла глаза, помолчала, потом взглянула на меня со зверским выражением лица, махнула рукой,
- Все ты испортил, зачем перебивал? Слушай теперь по простому. Здесь совсем не ваш мир, нет здесь таких вопросов, верить – не верить. Не нужно здесь это никому. Жизнь налажена, кругом все привычно, никто особо не скучает, спешить никуда не надо. Зачем эти лишние проблемы с какой-то верой, думать о богах каких-то? Ну сходит кто в храм раз в месяц, так то по привычке. А жизнь ваша, с проблемами вашими, когда срок приходит,- только обуза и неприятность временная. Еще и дурные воспоминания потом. Одним словом болото здесь. Тепло, музыка и вылезать никуда не надо. Я вот уже лет двадцать прошусь к вам обратно, не хочу сюда больше возвращаться, а Мелиарх все твердит, что не готова я еще. Вот сижу здесь и хожу по художникам,- одна только и радость.
С досадой махнула рукой, и пошла было снова к чаю, но я остановил. Порадовала меня ее эмоциональность, отпускать не хотелось.
- Ладно,- сказал я,- все это хорошо, но мы ж об апостолах и Христе начали говорить. Ты уж прости, но для меня Христос это главный супергерой, да и вообще полжизни, а потому поподробней расскажи.
- Я об этом немного знаю, вот ты начал расспрашивать, так мне и самой интересно стало, надо будет Мелиарха разговорить,- он поболтать любит. А в общих чертах там дело было так, что он после смерти остался здесь на какое-то время, путешествовал, по ходу несколько городов основал. Это чтоб люди, которые христианами при жизни стали, могли б и здесь то же иметь. Иначе ж несправедливо получится,- там руку протянули, а здесь бросили,- настоящие боги так не поступают. Ну а когда пришло время, то и ушел в свои миры. А апостолы вот здесь остались, ждут когда вернется, обещали ему, дождутся наверно.
- Ага,- сказал я,- забавно, теперь буду знать. А остальные пророки как,- Моисей, Мухаммед, Зороастр? Как Будда?
- Да все примерно так же наверно, но точно не знаю. Про будд отдельный разговор, а кто такой Зороастр?
Пришлось объяснять, что просто к слову пришлось,- и сам-то почти ничего о нем не знаю. Она посмотрела на меня с укоризной, и пришлось все, что можно из памяти вытаскивать,- даже про Ницше вспомнил.
Закончив с огнепоклонниками, я собрался опять спросить про Будду, но пришел Арсений, так звали хозяина квартиры, извинился, что заставил ждать, а Татьяна принесла уже чай с каким-то засохшим печеньем.
Он извинился и за беспорядок (“Нормально, здесь хуже бывает”, сказала издалека Татьяна), объяснил, что две недели как выгнал всех гостей, чтобы настроить новые струны, только вчера закончил, а потому здесь пусто и никого нет. И что он нам рад изо всех сил, но все равно слушать концерт нам придется.
Почему-то, когда он сказал про музыку, я вдруг почувствовал, что очень хочу есть,- настолько, что дождавшись паузы в его словах, склонился к Татьяне и шепотом напомнил ей, что я все-таки живой человек.
- Так,- сказала она,- вы тут разговаривайте, а я пойду готовить.
Арсений хотел что-то сказать, но она не его успокоила,- Не волнуйся, знаю, у нас все с собой.
- Вечно, когда остаюсь один, в холодильнике пусто,- с печалью сказал он мне, и мы замолчали.
К счастью, Татьяна отсутствовала недолго, принесла стопку тарелок, приборы, потом вернулась с большой кастрюлей.
Выглядело это и пахло хорошо, я одобрил, она махнула рукой,- Ерунда, готовить совершенно не умею,- засыпать, залить кипятком и оставить под крышкой на пять минут. Но мне нравится.
Едва мы приступили к еде, как в комнату вошел человек, с округлым лицом, слегка лукавым, но несущим явную печать благородства, в щегольском черном костюме. Мне запомнился почему-то, длинный шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи и свисавший ниже пояса. Он встал у дверей, поклонился во все четыре стороны, бормоча себе под нос, поцеловал что-то висевшее у него на шее (крест, как потом выяснилось), присел к столу, нашел тарелку, наполнил ее, и обратил все внимание к ней.
- Ты как всегда вовремя,- обрадовано сказал Арсений,- знакомьтесь, Вова.
Он кивнул нам головой, быстро все съел, сказал,- Неужели ничего получше нельзя было приготовить?,- и стал благосклонен.
- Больше года тебя не видел, ты где был?- спросил его Арсений.
- Не поверишь, сказал он,- в монастыре. Регентом. Предыдущий отправился к новой жизни, а тут я под руку попался, не мог отказаться. В храме у них бесподобная акустика, настоящий шедевр. Кухня, правда, еще лучше, тоже настоящий храм, даже не знаю, чего мне будет больше не хватать.
- И что случилось, что там-то ты смог натворить?
Вова смутился,- Не знаю даже как рассказать, история печальная, вы можете понять превратно. Я к этому монаху испытывал самые чистые чувства. Он был светел, устремлен, у меня и в мыслях ничего не было. Да там и вообще ничего почти не было. Настоятелю же не объяснишь.
Арсений захохотал,- Ничего себе,- ты в монастыре, да еще и монаха соблазнил. Но молодец, целый год держался.
- Ну не год, поменьше,- продолжил оправдательным тоном Вова,- но виноват, сам знаю, буду замаливать. Не замолишь, конечно, но все ж на душе полегче.
Сделал паузу, опустив глаза, и пообещал,
- А еду в следующий раз я сам приготовлю, у меня целая сумка овощей монастырских, помидоры бесподобные.
- Какая готовка, я тут за год много всего переделал, очень хочу, чтоб ты спел, проверим эффекты. Споешь?
- Конечно, куда денусь. Я поживу у тебя недельку, можно? У тебя ведь гости.
- После этой истории с монастырем, даже и не знаю что сказать,- усмехнулся Арсений,- у них спрашивай.
Татьяна оставаться не собиралась, я счел, что смогу за себя постоять, поэтому ответ был “да, пожалуйста”. Все остались довольны, и Арсений повел нас в другую комнату. Там он усадил Татьяну на стул, в центре возле «дерева», меня оставил при входе, а Вову утащил куда-то за ширмы.
Глава 5, посвященная музыке.
Погас свет, подул легкий ветер, струны и колокольчики ожили, в глубине комнаты появился силуэт Арсения, взмахнул каким-то светящимся смычком, и начался концерт. Арсений совершал какие-то странные движения, звуки рождались, менялись им вслед, жили какой-то своей жизнью. Они заполняли все пространство, резонировали, казалось, что музыка рождается внутри тебя, что ты сам превратился в музыкальный инструмент. Потом к общей мелодии присоединился и голос. Может быть это были какие-то мантры, может быть просто импровизация, но все это оказывало какое-то гипнотическое действие, и чтобы оставаться только слушателем, а не частью этих звуков, приходилось встряхиваться, чесать голову, тереть уши, то есть вести себя как обыкновенная додарвинская обезьяна.
Впечатления были сильные, но это были впечатления от великолепного аттракциона, а не от произведения искусства, и я успел соскучиться до окончания этого действа, а продолжалось оно минут сорок. Арсений остановился, колокольчики и струны еще несколько минут продолжали свои игры, а мы вернулись в комнату с большим окном во всю стену.
Сознание Татьяны находилось еще где-то далеко, она вяло реагировала на вопросы, а потому Арсений обратил свое внимание ко мне. Я изложил все как есть.
- Ха,- сказал он,- завтра в центр я усажу тебя, тогда посмотрим, что скажешь.
Потом задал еще пару вопросов про движение ветра, температуру. Татьяна окончательно пришла в себя, хвалила Вовино пение, какие-то
