Но король меня не отпускал. Посмотрев на меня как бывалый заговорщик, король предложил мне отправиться к Фуке, как его представителю, для помощи в подготовке к королевскому приезду. Я был вынужден согласиться, ибо понял, какие блага можно извлечь из этого случая для просвещенного народа королевства.
Как мы и договаривались с принцессой, я с ней встретился для философской беседы в музыкальной комнате. Она приказала, чтобы никто ее не беспокоил, ибо она будет думать. Прежде всего, я еще раз ее поблагодарил за честь быть вместе со столь очаровательной дамой. Потом я отдал Генриетте с десяток моих проблемных афоризмов, которые требовали вчитывания и размышления для толкования и понимания. Их мы обсудим в следующий раз. Она спросила: «Завтра»? Я ответил: «Позже, когда я выполню распоряжение короля, если на то будет разрешение дамы моего ума». Принцесса благосклонно разрешила и чуть не засмеялась. Мы перешли к разбору моих максим, сев как можно ближе друг к другу, чтобы вместе видеть то, что было записано на бумаге. Сначала мы были смущены, но потом разговорились.
- Вот, например, есть такая сентенция: «Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому». Вы, Генриетта можете с этим согласиться?
- Дайте подумать. Первое впечатление от вашей фразы позволяет сказать, что представление о счастье и само счастье не одно и то же. И ваше сравнение не в пользу того, что кажется, против того, что есть. Но в ней я вижу еще и то, что скрыто: человек счастлив настолько, насколько чувствует себя счастливым. Лучше сказать: если человек знает о том, что он счастлив, он счастлив вдвойне.
- Видите, Генриетта, для чего я так пишу. Для того, чтобы моя мысль возбуждала вашу и вы высказывали еще более умные мысли, чем те, что вас завели.
- Давайте я прочитаю: «Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум». Что вы этим хотели сказать? – спросила принцесса и невольно коснулась своим округлым коленом моего колена. Она не отдернула его сразу и теперь не знала, как поступить. Она не хотела его отводить, чтобы не показаться недотрогой, но и держать дольше положенного, значит поощрять на следующее действие, требующее паузы в отношениях. Но это были рационализации привычного и принятого, мотивом же здесь выступало другое – пробуждающееся желание, приходящая и уходящая страсть. Вот эти качели страсти и оборачивались соблазном, которому нечего было противопоставить, кроме осмеянной вчера показной добродетели. Генриетта искоса на меня посмотрела, я заметил в взгляде ее покрасневших глаз вопрос о том, что мне делать, когда я еще не готова, но уже не могу устоять. Чтобы ей помочь выйти из щекотливого положения, я как настоящий кавалер и принц учтивости встал и прошелся перед диваном, говоря и давая ей время отдышаться, украдкой посмотрев на ее грудь. В своем движении взлета и падения она была великолепна.
- На это умозаключение меня натолкнули те размышления Декарта, которые вы читали. А мысль здесь проста. Человеку естественно быть умным. Есть такие вещи, которых нельзя не знать, например, что ты думаешь, и дума тебя ведет к тому, что ты думаешь лучше, мыслью ее же проверяешь, корректируешь, уточняешь, сокращаешь. Память же не в нашей власти. Сколько ее не тренируй, она все равно рано или поздно тебя подведет. Вот почему мы говорим, что время лечит. Мы естественно забываем, ибо так и должно быть, чтобы жизнь не стояла на одном месте, чтобы она продолжалась, чтобы было новое, для которого необходимо пустое место, незанятое тем, что возвращает нас назад к тому, что было. Но его уже нет для того, что еще нет, стало тем, что есть.
- Как интересно. Франсуа, давайте отдохнем, чтобы вспомнить о том, что не случилось. Я вчера перебирала здесь ноты и нашла ноты с вашим сочинением для клавесина. Я хочу вам его сыграть, чтобы вы мне сказали, какие воспоминания оно у вас вызывает.
Она присела на стул за клавесином и разыграла мою давнюю сюиту. Она играла хорошо, что чувствовалось, что она играет по струнам, их цепляет, не только клавесина, но и моей души. Мне пришло в голову, что таким образом она попыталась взять реванш, завести уже меня. Так и хотелось крикнуть: ничья. Но все оказалось не так. Генриетта, когда закончила исполнение, сказала, что вчера в первый раз исполняя пьесу она от красоты ее сочинения непроизвольно запела, чтобы выразить то, что она почувствовала.
Мы договорились о том, что пока я буду улаживать дела короля, она подумает над моими максимами. Когда мы освободимся для встречи, то их обсудим либо здесь, в Сен-Клу, либо у Фуке в его замке, где она тоже будет отдыхать.
Авантюра Фуке
6 августа 1661 г. Вчера я отправился к Фуке в его замок Во-ле-Виконт. Если бы я знал, что готовит мне эта поездка, тогда бы призадумался над тем, стоит ли себя обрекать на непосильную ношу заботы обо всем королевстве. Но не буду опережать время, ибо если забежишь вперед, то обязательно окажешься позади самого себя – настоящего.
До Во-ле-Виконт было рукой подать по дороге от Фонтенбло. Николя Фуке был заранее извещен о моем появлении. Он встретил меня подобающим образом не как счетовод королевтсва, вроде Кольбера, а как влиятельный политик и государственный муж, живущий на широкую, государственную ногу в качестве вельможного богача.
Фуке был приятной наружности, даже, я бы сказал, симпатичен, как многие гедонисты, если бы не его змеиная улыбка, которая портила общее хорошее впечатление. Она особенно бросалась в глаза из-за его удлиненного носа. Глаза были холодного голубого цвета. Если судить по внешности, то передо мной был человек трезвый и расчетливый, который своего не упустит и не уступит. Если его надо было бить, то следовало бить до конца.
Происхождение у него было не знатное: из чиновничьей, парламентской среды Бретани. Он был выдвинут самим Мазарини на пост суперинтенданта финансов. Как и Мазарини, он использовал финансы королевства не в интересах народа, а в своих собственных. Будучи финансовым дельцом, он поставил дело ограбления целого государства на поток рекрутирования себе сторонников ради удовлетворения своих расточительных страстей, царицей которых было себялюбие. Трудно, неимоверно трудно обуздать свое себялюбие, которое как ты с ним не борись, все равно тебя перехитрит. Классическим примером жертвы последнего был Фуке. Он окружил себя целым роем ученых и мастеров искусств, которые жили за счет государства и славили за это его имя. Пора было осадить этого господина, который зарвался дальше и выше всех, что стал угрожать по влиянию на королевстве самому королю. Король, хоть и был мне родственником, но не вызывал у меня симпатию из-за своего коварства и лицемерия, которыми прикрывал свое неисчерпаемое себялюбие, что выросло до баснословных величин при сравнении себя с целым государством, чего себе не позволял никто из королей. Фуке показал мне дворец, который я нашел чересчур роскошным для главного финансиста королевства, который должен, прежде всего, экономить на самом себе, чтобы всем подданным королевства быть примером для подражания.
- Господин Фуке, откуда столько роскоши, которая приличествует расточительному итальянскому князю, вроде сановного преступника Борджиа, а не управляющему финансами королевства, разоренного Фрондой?
- Герцог, вы рассуждаете, как генеральный прокурор, которым я имел честь быть до недавнего времени, пока не попробовал продажей этой небедной должности откупиться от короля. Между тем вы славитесь несметным богатством, как авантюрист Алладин из сказок «Тысячи и одной ночи», которую мне любезно переводят с арабского языка мои друзья литераторы.
- Я разбогател благодаря удаче, а вы благодаря налогам, собираемым с наших соотечественников.
- Какая разница? Буду с вами откровенен. Король начал с меня потому, что у него есть Кольбер, который как мне докладывают мои шпионы, перепроверяет мои финансовые ведомости о доходах и расходах и находит несоответствие в том, что я занижаю расходы и завышаю доходы королевства. И он прав, я занимаюсь финансовыми махинациями. Что делать, ведь я исповедую то, что претит вашим добродетельным вкусам, над которыми вы сами в своих максимах издеваетесь. А как еще расплачиваться за свои страсти, которые управляют миром? Бурбон начнет с меня, а продолжит вами. Ведь к вам труднее подобраться. Вы герцог, принц, его родственник и ваше богатство не выросло на борьбе мятежников-сепаратистов, заключивших союз с Испанией против французской короны. Вы выступали за примирение. И приобрели богатство в Новом Свете. Но когда он расправится со мной, у него уже будут средства для борьбы с вами. Ведь король обладает куда большим честолюбием, чем я. И куда вы денетесь? Сбежите в Новый Свет к своим пиратам?
- Неужели нельзя ограничить свои аппетиты либертена, чтобы жить в безопасности?
- И это говорите мне вы, вельможный авантюрист? Но этого мало. Король в вас найдет и соперника на любовном фронте. Его не удовлетворяет одна жена, у которой нет ничего за душой, кроме титула. Зато его привлекает честолюбивая Генриетта, с которой он начинает откровенно заигрывать. А тут вы с вашими философскими беседами. Или вам мало Стокгольма?
- Вы я вижу, рекрутируете меня в вашу армию сторонников. Но сторонников чего?
- Я могу вам сказать, но чуть позже. Пока мы должны понять, что мы не враги друг другу, а друзья, ибо у нас один враг – Людовик XIV.
- Вы прямо склоняете меня к государственной измене.
- Подумайте, стал бы я вам это говорить, если бы у меня не было крупных козырей на руках?
- А, может быть, вы блефуете, играя краплеными картами коррупции и королевской измены?
- Давайте это проверим, как только посетим Бастилию, например, завтра. Я еще могу туда заглядывать не в качестве узника, но генерального прокурора, которым все еще номинально числюсь.
- Я вас жду к ужину. Там мы, надеюсь, продолжим нашу занимательную беседу.
Я был обескуражен тем, что Фуке пошел ва-банк. На что он рассчитывает, на то, что я соглашусь участвовать в заговоре против короля? Я даже в годы Фронды не злоумышлял против временщика Мазарини, а тем более не стану этого делать против законного короля. Впрочем, Фуке обещает, что у него есть факты, которые могут изменить мое отношение к королю. Во многом он прав относительно короля. Но предавать человека, еще не нанесшего мне никаких серьезных ран, как это низко. К тому же он непросто мой родственник, но брат по отцу.
За ужином мы скоротали вечер. На столе было столько кушаний и яств, что глаза разбегались и не могли надолго ни на чем остановиться. Я съел
