беременная баба подстрелила? Жена мужика, что вы выселять приехали по заказу владельца трассы? Отомстил за него?
Глаза Германа наливаются кровью, если бы это был не его сын, то ближайшие леса пополнились бы ещё одной безымянной могилой.
- Та история совсем другое. Ты тогда вообще малец был, - почему-то начинает оправдываться Герман. - Мы не довезли его до больницы пару километров, а когда вернулись чтоб поквитаться их и след простыл. Потом целый год искали.
- Вот и не делай вид, что всё держишь под контролем, - внезапно успокаивается Боря, названный так в честь не совсем вменяемого руководителя некогда единой страны.
Герман достаёт из кармана пачку денег, бросает на капот и, не попрощавшись, уходит обратно в офис. Довольный отпрыск быстро подбирает купюры, садится в тачку и под нервозный смех перепуганных шмар уезжает проматывать «честно заработанные» средства.
Вернувшись, недовольный встречей, Герман ещё с полчаса копается в папках и таблицах, потом они с Игорем идут обедать в ближайшее кафе.
***
Маша привычным шагом идёт по лесу, часто наклоняется, собирая различные ягоды в объёмное лукошко, которое медленно, но верно наполняется больше чем наполовину. Незаметно выходит к незнакомому лесному ручью с кристально прозрачной водой, удивлённо осматривается. Как она раньше не знала о его существовании?
Маша присаживается у воды на пологом размокшем земляном берегу, ставит лукошко, умывается, пьёт лёгкую, как утренний воздух, воду. Что ж ещё пару горстей и пора домой. Маша поднимается, берёт ношу, неожиданно её внимание привлекает странный, гладкий отпечаток находившийся секунду назад под лукошком. Она вновь присаживается, чтобы внимательно изучить его.
Сначала глаза и разум отказываются воспринимать увиденное, но мгновение спустя они сдаются, предоставив хозяйке всю информацию. Крик удивления вырывается из её груди, женщина в изумлении садится на влажный берег. Ей становится душно, она расстёгивает ворот, обмакивает руку в холодную воду, протирает лоб. На земле отчётливо виден след босой ноги человека и не просто человека, а ребёнка. Несколько красных ягод падают из лукошка в ручей, уплывая по нему словно капли крови.
Маша находит ещё один след, наполовину смытый водой. Теперь направление, куда шёл ребёнок становится более понятным. Он направился вдоль ручья в самую гущу непроходимого леса. Внезапно нахлынувший дремавший где-то материнский инстинкт, жестким болевым приёмом расправляется с чувством самосохранения и страха. Маша, не раздумывая, идёт по следу неизвестно как сюда попавшего ребёнка.
Однако очень быстро она теряет его. Побродив в отчаянии несколько часов, возвращается домой, решив пока ничего не говорить мужу, а самой разобраться в случившемся.
Пироги удались на славу, Степан в восторге так и сыплет похвалами о чем-то задумавшейся жене.
- Вот это я понимаю пирог, - улыбается он перемазанным черникой ртом, поминутно отхлёбывая горячий чай.
- В наших лесах человек выжить может? - задаёт странный вопрос Маша.
- Пару месяцев, - отвечает уплетающий очередной кусок пирога муж. – Были случаи. То турист заблудится, то грибник лоханётся.
- А дольше? – продолжает интересоваться Маша.
- Наверное, да, хотя тут бывалые охотники-промысловики дубу дают время от времени. Во всяком случае, нужна подготовка или большой опыт.
- Значить обычному человеку верная смерть?
- Сто пудов Маш. Если от холода да голода не загнётся, так зверь задерёт. Тут не Амазонские джунгли с кучей жратвы и вечным летом, тут абзац. А к чему вопросы такие?
- Пока по лесу бродила, подумала, если вдруг заблудиться каковы шансы, - отмазалась жена.
- Чем дальше, тем шансов меньше, - подводит итог Степан, - особенно зимой.
***
Грозовые тучи сгустили и без того потемневшее вечернее небо, в лесу стемнело раньше времени. Резкие порывы ветра били по верхушкам сосен, будто испытывая те на прочность. Первые крупные капли ударили по пологой деревянной крыше подёрнутой мхом. Маша подкинула полено в печь, а когда поднималась, придерживая живот, почувствовала, как внутри ребёнок с силой толкнул ногой. Прошёл почти месяц после гибели Григория, срок подходил, и двигаться было всё труднее.
Ольга поплелась к столу, на котором лежала полуразделанная тушка последнего зайца из некогда пойманных мужем в силки. Осталось разделить мясо на порции, что-то на суп, что-то добавить в кашу. Внезапно по ногам заструилась тёплая жидкость, время пришло. У Ольги закружилась голова, перехватило дыхание, она с трудом добралась до кровати, легла, приготовившись к родам.
Полный боли женский крик заглушил звуки начавшегося ливня, и только гром сейчас составлял ему конкуренцию. Притихший было лес, внезапно пришёл в движение, он будто вторил Ольге, отзываясь криками ночных тварей.
Метавшейся на кровати роженице чудилось, будто кто-то огромный ходил вокруг избушки, касаясь крыши, задевая бревенчатые углы, ухая в трубу. Казалось, будто чьи-то любопытные глаза подглядывают в окно, будто кто-то стучит в дверь, зовя её по имени, но вдруг видения прекратились, испугавшись шёпота, проникавшего сквозь дождевые потоки: «Не бойся, не бойся, ничего не бойся».
Откуда-то издалека послышался вой оклемавшегося, но ещё слабого после ранения, волка-одиночки. Он тоже чувствовал происходящее в избе, как и все жители дремучего леса, он тоже слышал шёпот-шелест и пока не рисковал подойти к дому.
- Господи помилуй! – кричит Ольга. – Господи помилуй!
Её крик прерывает заливистый детский плач. Обессиленная Ольга тянется к лежащему на столе ножу, неверным движением отсекает пуповину, укладывает затихшего младенца на грудь, завязывает пуповину в узел.
- Мальчик, - произносит она, на мгновение лишившись чувств, но тут же приходит в себя. – Мальчик, - вновь повторяет она, укрыв сына скомканным одеялом.
«Спи, спи», - доносится сквозь ливень и раскаты грома, - «спи». Вымотавшаяся Ольга с новорождённым засыпают.
Прошло несколько месяцев, силки да ловушки на мелкое зверье расставленные Григорием продолжали приносить прокорм, Ольга регулярно осматривала и заряжала их. Лес давал грибы, ягоды и орехи в достаточном количестве, а небольшая речушка в часе пути от избушки снабжала рыбой, раками, мидиями.
Ольга выходит на сбор грибов вместе с ребёнком, завернув того в подвешенное покрывало на подобие индуистских слингов, а короб повесив на спину. Надо сделать как можно больше запасов на зиму. Раз в три дня Ольга оставляет младенца одного дома, а сама идёт на охоту на небольшие расстояния. Конечно сразу подстрелить лося или оленя не получается, но через некоторое время, истратив половину боезапаса она умудряется завалить крупного сохатого, расслабленно поедавшего сочную траву. Разрубив тушу топором, она в несколько заходов притаскивает её домой, где засаливает на зиму. Худо-бедно справляется со ставшим теперь огромным огородом. При очередном налёте кабанов ей удается застрелить самку, вот и ещё запас на зиму. Постепенно Ольга приспосабливается к жизни без Григория, становится выносливее и сильнее.
Так прошло два года, первые шаги ребёнка уже в прошлом. Патроны к ружью и к трофейному бандитскому пистолету давно закончились, теперь вся надежда на ловушки, дротики, гарпун и примитивную удочку. Мальчик подрос, он старается по мере сил и понимания помогать матери, но всё больше играет, гоняется за бабочками, да жуками.
Однажды перебирая грибы, Ольге становится плохо, она заваливается на бок, тяжело кашляя, сын пытается помочь матери, но не знает как. Приступ кашля отпускает её, но чем дальше, тем чаше это происходит, а большие тёмные круги под глазами не сулят ничего хорошего.
Идут года. Несмотря на всё ухудшающееся состояние, Ольга продолжает воспитывать сына и учить его премудростям жизни в лесу. Гарпунами с вырезанными из лосиной кости наконечниками они бьют сомов, ловят рыбу по мельче на удочку, добивают дубинами попавшую в силки живность. Дротиками с остриями из домашних ножей с расположенными у них утяжелениями и оперением на противоположном конце, убивают небольших животных на расстоянии до пятидесяти метров. Ольга старается не обращать внимания на прогрессирующую болезнь, она отдаёт все силы и внимание сыну, готовя его к неизбежному.
Однажды они рвут спелые, крупные орехи, собирают малину, где каждую вторую ягоду мальчик кладёт в рот. Неожиданно он застывает на месте, с интересом уставившись на крону большого тополя.
- Что встал? – спрашивает Ольга.
- Там, - отвечает мальчик, указывая пальцем на листья.
- Что там? – мать хватается за привязанный за спиной дротик, готовая убить любого покусившегося на её дитя.
Мальчик ведёт пальцем от тополя по кронам соседних деревьев, будто отслеживая движение невидимого существа.
- Он там, - поясняет мальчик. – И там, - указывает в противоположную сторону. – И там, и там, и там, и там, - тычет он во все деревья подряд.
«Осторожней», - доносится откуда-то сверху, - «осторожней». Ольга хватает сына в охапку, тащит в бурелом, прислушивается к звукам леса.
Из-за деревьев появляются два охотника с ружьями за плечами, они идут, весело переговариваясь, смеясь, травя байки. Ольга прикладывает палец к губам.
- Тсссс, - шипит она. – Тихо.
Ольга присаживается на корточки, берёт лежащую ветку, рисует человека с торчащими изо рта клыками и большого зубастого волка облизывающего его руку.
- Плохо, - говорит Ольга. – Очень плохо.
Она берёт дротик, с силой вонзает его в изображение волка. Секунду стоит в замешательстве, а потом вонзает его в человека, провернув наконечник в земле. Семья провожает охотников настороженным взглядом.
Ольга сидит на крыльце, давясь от кашля, плетёт корзину. Сын приносит два увесистых красивых камня найденных у ручья, хвастается находкой.
- Смотри, - говорит Ольга, беря у него камни.
Она бьёт один о другой несколько раз, на свет рождается небольшой, но очень острый кремниевый нож. Ольга обматывает приделанную деревянную рукоять обрывком тряпки, отдает малышу. Из куска лыка вяжет ножны, мальчик в восторге от подарка. Мать измождённо улыбается глядя на сына.
Прошло шесть лет с момента рождения мальчика. Несмотря на свой возраст, он достаточно хорошо впитал всё, чему учила мать. И вот теперь она истощённая лежит рядом с избушкой не в состоянии подняться на ноги, а он прикладывает все свои детские силы, чтоб затащить её внутрь дома, топча только что собранные грибы, вывалившиеся из раздавленной корзинки.
Мальчик тянет её то за руку, то за одежду, нечаянно срывает с шеи цепочку. Ольга просит сына наклониться к её губам.
- Ничего не бойся, - говорит она. – Никому не верь, не проси, даже если умираешь с голоду. Это мир проклят и его проклятие может лечь на тебя.
Ольга вздрагивает, замерев навеки, закрыв глаза и слегка приоткрыв рот. Поняв, что случилось, мальчик в отчаянии кричит на весь лес, распугивая птиц и животных. Ужас первых мгновений сменяется тоской замешанной на солёных слезах.
«Плачь, плачь», - доносится из крон деревьев, - «выплесни горе, но не бойся, не бойся, слушай». Наплакавшись о боли в глазах, мальчик засыпает рядом с телом матери, обняв ту за шею.
Толи сон, толи явь, уже не понять. «Она ушла», - шепчет голос, - «отпусти её». Надрываясь и кряхтя,
