И потом к месту ли говорить о телепатии, когда речь идет об общении с духами? Ведь телепатия есть передача мыслей на расстояние, а разве есть расстояние в мире духов, которые не материальны. Но маги стразу же возражают, утверждая, что духи материальны, но только «тонко». Как тонко? Так, как часто они вибрируют. Они говорят языком вибрации. Когда тело медиума вибрирует, то это духовный разговор, который переводится телом медиума как реле в режим человеческого разговора. Тогда язык бессознательного есть «снятый» язык духов в человеческих словах.
Но тут у меня в сознании всплыла неприятная истина, которая меня поразила в самое сердце. Я вспомнил, что призраки, тени умерших, которые являлись мне во сне и разговаривали со мной, совсем не были людьми. Они были чужими, «холодными», - такими люди не бывают. «Люди» из сна были похожи на людей, но в них, кроме внешности, уже не было ничего человеческого. Это были ожившие мертвецы. Я не хочу стать таким, каким буду, если умру, вроде призраков из сна. Тут я задал вопрос себе: «Все ли «люди» из сна были такими»? Нет, не все. Такими не были те, чьи «прототипы», реальные люди были живы.
Неужели от человека после смерти остается не что-то одно, например, «Я», а много чего еще? Например, призрак, который беспокоит во сне живущих. Зачем беспокоит? Он хочет сообщить спящему нечто важное? Что он может сообщить после смерти? Будущее, которого следует остерегаться, или напоминает о прошлом, которое тянется следом? Возможно. Тогда призрак не есть сам живой дух, а его посланник, мертвая копия? Наверное, но не наверняка.
Что вообще делать нам, уже умершим, там, где нет времени? Или там есть время? Но какое? Измененное, превращенное? Непонятно. Но еще больше непонятна вечность, ибо то, что понимается, а именно смысл, имеет не бесконечный, но конечный показатель. Правда, вечность не есть бесконечность. Она есть такое же самое. Это ее преломление во времени, искажение иное, чем такое же самое. Оно не такое же самое, но то же самое в не таком же самом. Это вечность во времени как миг. Для мертвых нет времени, они там, в царстве теней, не меняются, а есть такие, какие были в наложении всех времен друг на друга навсегда. В этом виде мне и являлись призраки, идолы, тени умерших. Они служат для этой жизни в качестве знамений важных событий.
Другое дело сами духи. Они самодостаточны. Мы являемся ими в нашей обусловленной среде. Вне нашей среды духи существуют постоянно. В нашем мире они меняются, используя нас как свою подставку материализации, вставку в материальную действительность. Зачем? Чтобы почувствовать самих себя. Духи разумны, сверхчувственны не в том смысле, что у них обостренные чувства, а в том, что они просто бесчувственны. Мы нужны им, чтобы их бесчувственность обратить в чувствительность. Благодаря нам они начинают понимать и воспринимать себя как бесконечную чувствительность, как предел наших чувств. То, что в мире духов является разумностью. Другими словами, их телом является разум. Как идеи или идеальные существа духи располагают разумным телом. Мы же как душевные существа воспринимаем эту духовную разумность как бесконечную чувствительность или любовь. В этом смысле мир духов является для нас царством любви, - так мы воспринимаем его, будучи людьми как душевными существами. Является ли этот мир духов тем миром, в котором мы находимся, когда спим? Конечно, нет, мир бессознательного, который является нам миром сна, есть не царство духов, но канал сообщения с ними в режиме не напряжения, а расслабления. Поэтому при контакте с ними в сообщении духи являются чревовещателям в искаженном, рассредоточенном виде демонических сущностей, сбивающих людей с толку и невольно запутывающих толкователей множеством возможных интерпретаций своих обращений.
Я предпочитал практиковать трансцендентную медитацию, которая наводила мое Я на идею в мысли. Если мысль вступала в резонанс с идеей, то она открывалась мне как духовное существо, освещавшее мой рассудок светом духовного разума, расширяющего его горизонты, на время просвещения сливающийся с ним. Так устремляясь наружу к музе моего творчества, я нахожу себя в ней, когда обнаруживаю ее внутри себя. Будучи восхищен идеалом как идеальным существом, я любуюсь им и люблю его, преображаясь в нем и находя в себе его ответное благое движение любви.
Но что со мной будет, когда я умру как человек, кем я буду, если буду? Может ли сон подсказать мне это. Конечно, может. После смерти существование человека является призрачным. Он существует как призрак из сна. Только это будет не сон, а царство теней. Там будет влачить свое призрачное существование тень человека, то есть, то, что он после себя оставил, - его alter ego. Альтернативное Я бесчувственно и бесчеловечно. Оно оставлено в реальности и может использоваться как инструмент влияния на тех, кто прежде знал его владельца, когда он был жив. Подлинное Я мертвого человека потенциирует или существует только в виде духовного отображения в «сокровищнице» личных Я всех тех, кто уже был, ожидая своего нового рождения. В актуальном виде Я существует в исключительном случае в виде духа, если уподобилось ему еще при жизни того, кем представлялось.
Новая встреча
Так и не прояснив вопрос относительно того, как мне вести себя с Василисой, я решил снова встретиться с ней. Я пошел наобум в ее салон после обеда, когда улицы столицы заносило легким и пушистым белым снегом. Было трудно идти, ибо снег, непрерывно падая, слепил глаза. Был сочельник у католиков и протестантов. Интересно, как проходит спиритический сеанс в ночь перед рождеством? И я невольно вспомнил сказку Николая Васильевича «Ночь перед рождеством». Ай, да, Солоха! Уговорила самого черта.
В салоне, на удивление, никого не было. Я постучался. Никто не ответил. Дернул за ручку, дверь и открылась, протяжно заскрипев.
- Кто там? – спросила Василиса с раздражением. – Я сегодня не принимаю!
Я понял, что пришел не вовремя. Василиса сидела в своем кресле за столом зачаровывания и смотрела ничего не видящими глазами на меня, можно сказать, сквозь меня.
- Ах, это ты, - сказала она уже приветливо и пригласила меня рукой войти.
- Привет, Василиса, - ответил я коротко и вошел, озираясь, как будто опасаясь увидеть в ее комнате, по меньшей мере, ядовитую змею.
- Не бойся, Ясномысл. Я не держу у себя змею. Я сама еще та змея, - «успокоила» меня Василиса и, жутко засмеялась, стуча зубами.
Это было так смешно, что я не только улыбнулся, но и звонко засмеялся. Усмехнулась и Василиса, заметив, что в рецепты своих снадобий часто добавляет кровь гадюки и измельченную кожу ядовитых змей. Я не знал, верить ей или не верить. Но она так убедительно говорила, что нельзя было не поверить.
- Я не могу отделаться от мысли, что ты читаешь мои мысли, - заметил я, отсмеявшись и подумав, что плохо придется тому мужчине, который станет ее мужем.
- Ты не прав, я буду хорошей женой, угадывающей все желания мужа.
- Василиса, как это получается у тебя, что ты угадываешь мои мысли?
- Нет ничего проще для наблюдательного человека, каким должен быть маг-чародей. Так и быть, открою тебе секрет, как хорошему знакомому, я просто отвечаю на стандартные ответы, которые наиболее возможны в стандартной ситуации. В данном случае, что обыкновенно могут подумать люди о том, что обычно бывает? Они могут подумать самое обыкновенное. Даже если человек необычен, в обычной ситуации, как правило, он сделает то, что от него обычно ожидают. Что можно подумать о женщине, которая угадывает мысли? Что у у ее мужа могут быть проблемы. Ты меня понял?
- Я-то понял, как и понял то, что ты ловко отговорилась.
- Так ты мне веришь, что я читаю мысли на расстоянии?
- Конечно, нет. Это невозможно. Но в твоих догадках есть еще что-то мне непонятное, а не только наблюдательность ученого и интуиция психолога.
- Разумеется, ты не назвал магическое, тайное знание посвященных. Я посвящена и знаю то, что неведомо тебе.
- Если я не знаю, так посвяти меня в это.
- Я не могу просто взять и посвятить тебя. На это нужно разрешение и необходимо провести обряд посвящения.
- Не является ли само посвящение таким обрядом? Или ты не достигла того уровня, когда можешь сама посвящать?
- Почему, я могу посвящать, но только с разрешения владыки.
- Кто такой владыка? Более высокий маг или сам дьявол? Не Влад ли Дракула?
- Не шути такими вещами! Мой владыка не маг и не дьявол, а дух.
- Какой дух?
- Такой, какому я поклоняюсь.
- Ты не хочешь называть его?
- Хорошо. Какой ты назойливый! Если ты хочешь узнать, я, конечно, могу его спросить. Но таким образом мы привлечем к тебе его внимание. Это не безопасно для тебя. Если он даст добро на посвящение, а ты откажешься, то несдобровать беды.
- А если не даст?
- Я думаю, не даст. Поэтому стоит ли мне к нему обращаться с таким вопросом, на который уже знаешь отрицательный ответ.
- Ты уже знаешь, что ответ будет отрицательным?
- Как я могу что-нибудь предписывать владыки, когда это еще не случилось? Он не зависит от меня. Это я завишу от него. Ты же не хочешь зависеть ни от кого конкретно. Но ты не дух. И служишь уже другому духу, который не требует от тебя зависимости. Зачем ты моему духу, когда ты служишь другому духу и не поклоняешься ему. Такое служение мой дух вряд ли сможет принять.
- Интересно получается, ты знаешь того духа, которому я служу, а я не знаю, но служу! Как это?
- Вот так! Это так, потому что твой дух разрешает это тебе.
- Кто мой дух?
- Спроси у него сам.
- Дух мой, скажи, кто ты?
- …
- Вот слышишь, - в ответ тишина. Он не говорит мне, кто он. А ты знаешь, но не хочешь сказать. Кстати, откуда ты знаешь?
- От… духа. Давай попытаемся спросить у него.
- При помощи магического кристалла?
- Да, при помощи магического кристалла.
- Как просто получается.
- Ты как хотел? Только так,
