Среди революционеров принято быть жертвой революции: она их пожирает как своих детей в качестве первородной стихии, которой они поклоняются. На самом деле этот Антихрист есть коллективное тело тьмы людей, находящихся в состоянии опьяненного брожения, блуда в поисках истины греха.
Христианство явилось превращенной формой жизни Иешуа, искажением его образа жизни, представлением Иешуа самим Богом. Между тем он является только человеческим воплощением бога, что означает оптимальный для человека способ явления в душевном теле духа в форме веры в Бога. Вероисповедная форма действия духа непосредственно изначальная и есть дух в себе. Тогда как разумная форма опосредственно вторичная и есть дух в другом. Иной формы духовной активности, более развитой, человек еще не выработал. Правда, есть еще мифо-поэтическая или сказочно-чувственная форма явленности духа. Но она является наряду с религиозной формой непосредственно данной. Ее отличие от религиозной формы духовной активности человека состоит в том, что мифо-поэтическая или художественная форма включает фантазию, которую религиозная купирует.
Ошибка христианства, если это не притворство или даже превращение как искажение, заключается в том, что оно обожествило Иешуа под именем Иисуса, приписав ему миссию спасения всех верующих в его божественность и воскресение от греха в царстве Бога или в вечности.
Так вот реакцией на такое недопустимое очеловечивание Бога как Духа и явился коммунизм в большевистской редакции. Превращенную форму образа жизни Иешуа, который нужно было сделать образом мысли многих, большевики во главе с Лениным довели до извращения: на место богочеловека был поставлен человекобог в виде класса униженных и оскорбленных пролетариев. Коммунизм вырос из сора христианства, не извне его, а из него самого. Коммунизм, якобы освобождая работников от угнетения капиталом как вещью вещей и превращенных в сам капитал, стремится заковать их авторскую персональность в анонимную коллективность. Что, нельзя не заметить, является фигурой обращения коммунизма как светской редакции христианства для массы угнетенных и оскорбленных в грубую имитацию языческой эпической личностной условности.
В общем, дух вечен и бесконечен, тогда как реальный или исторический Иешуа временен и конечен. О мифологическом или религиозном Иисусе Христе говорить не приходится, так как в этом случае время не сводится к вечности. Так, бытие сущего есть в сущем, но сущее от этого не есть бытие. Применительно к вечности и времени можно сказать, что вечность есть во времени в качестве мгновения, которое не делится, а если делится, но только на себя, но от этого время не становится вечностью, даже если его до бесконечности продолжить или разделить на бесконечность.
Изучение трудов Гегеля научило меня удерживать себя в кругу движения мысли, нисколько не стесняя ее в развитии и раскрытии своего содержания. Следуя этому философскому правилу, я разобрался в том, почему до сих пор существуют не только цивилизованные люди, но и варвары и с дикарями. Почему же они, эта темная масса невежественных и грубых существ, никак не могут, а потому и не хотят, стать цивилизованными существами? Ответ оказывается прост: потому не могут и не хотят, что цивилизованность культурных народов является естественным развитием их дикости и варварства, которые нельзя скрыть при близком знакомстве с их цивилизованностью.
Выходит, что универсальная цивилизованность не существует сама по себе, вытесняя индивидуальную дикость и особое варварство родов, племен и народов. Она находит себя в том, что служит ей материалом для своего развития. Дикари и варвары, встречая у цивилизованных народов не только цивилизацию, но и варварство и дикость, бегут от них как от чужого варварства и дикости и прячутся в свое собственное варварство и дикость, смешивая цивилизованность с варварством и дикостью. Это сравнение навело меня на мысль о том, что так называемая «великая традиция» древности есть то универсальное, что есть у всех народов на вершинах их культовой и культурной истории. И в этом универсальном они похожи друг на друга. Но это чувствуется и понимается только на глубине и высоте их духа. Во внешнем же выражении в лицо бросается их разительное различие, а порой и прямая противоположность. Взять хотя бы восхваляемый за мудрость Восток. Именно ему приписывается эта великая единая традиция. Но почему? Да, потому что с него все начинается, и потом та универсальность, о которой идет речь, так контрастирует с общей грубой дикостью жизни и жестоким варварством обычаев туземцев, что невольно привлекает к себе внимание. Вот и кажется нам, что на Востоке царит обманчивая мудрость, которая теряется в темной массе диких предрассудков и варварских заблуждениях.
От этих мрачных размышлений я отдыхал, мило беседуя с Катей. Я удивлялся, почему у нее уже двадцати пяти лет от роду нет своего молодого человека?
- Откуда ему взяться, если все представители вашего пола заняты войной или революцией, – парировала мой вопрос Катя.
- Позволь мне тебе не поверить. Так уж никто из них не обратил внимания на твою незаурядную красоту?
- Красота бывает заурядной?
- Конечно. А ты как будто не знала? Любая девушка в твоем возрасте миловидна и в этом смысле красива. Но есть в тебе то, что не может не привлечь внимание мужчины, - твое очарование.
- И вас, Петя, оно тоже привлекает?
- Я что не мужчина, что ли? Или то, что я жених твоей старшей сестры, сделало меня стариком? При этом я могу сказать, что твоя красота отличается от красоты Маши. Вероятно, ты похожа на маму, а вот Маша точно похожа на вашего отца. Кроме того, в вас есть нечто такое, что отличает вас друг от друга и от всех других людей.
- Я не могу себя сравнивать с сестрой, потому что ее почти совсем не помню. Однако то, что каждый человек, прежде всего, похож на самого себя, с этим я спорить не буду.
- Я поспорил бы. Что ты имеешь в виду, когда говоришь о человеке, что он походит на самого себя?
- То, что как личность каждый человек значим сам по себе. Такими нас создал Господь. Я правильно рассуждаю, господин философ?
- Мне интересно, что ты думаешь. И я никакой не философ. Ведь я даже не закончил высшего образования. Ты бы еще назвала меня учителем или профессором, или академиком. Для меня, в общем, между ними нет разницы, настолько они далеки от меня своим служебным положением.
- Но вы, если не профессиональный философ за кафедрой, то мыслитель в жизни.
- Спасибо, как говорят, на добром слове, Катя.
- Всегда, пожалуйста.
Что-то мешало нам перейти с «пустого вы», как писал поэт, на «сердечное ты». Возможно разница в возрасте. Но я хорошо сохранился для своего возраста, возможно благодаря путешествию во времени. Возможно, некоторая натянутость в отношениях с Екатериной была вызвана ее робким отношением ко мне.
Между тем Севастополь утопал в летней зелени. Но на приморском бульваре можно было гулять только вечером по причине дневного зноя, лишь изредка развеваемом морским бризом.
В один из таких вечеров я зашел синематограф на бульваре. Показывали какую-то драму с Гретой Гарбо в главной роли. Игра этой великолепной актрисы меня увлекла меня настолько, что я не сразу обратил внимание на то, что чья-то нежная женская рука осторожно мне вложила клочок бумаги в руки. В тревоги о том, кто это мог быть, я оторвал свой взгляд от экрана и стал им «шарить» по рядам зрителей. Но их внимание было приковано к экрану. Все сидели затаив дыхание, будучи увлечены гениальной игрой актрисы. Я встал со своего места и вышел из зрительного зала. В фойе синематографа, непроизвольно зайдя за колонну, чтобы меня никто не видел, я раскрыл ладонь руки. В ней покоилась записка. Развернув записку, я с замиранием сердца прочитал следующие строки, написанные знакомой рукой моей любимой Маши.
«Здравствуй, Петя! Мне обязательно надо встретиться с тобой. Я жду тебя по следующему адресу «улица Екатерининская, дом 54, кв. 6» завтра в 19.00. Твоя Маша».
Я был вне себя от радости. Наконец, после моего беспамятства я увижу мою любимую. Как она? Почему такая таинственность? Или я не все вспомнил? Неужели мы все же исполняем план Сивиллы? Эти мысли роились у меня в голове и мучили меня в томительном ожидании встречи с Машей.
И вот в районе семи часов теплого вечера, когда на город еще не спустилась ночная прохлада, я нахожусь перед домом в новом стиле «модерн» № 54 по Екатерининской улице. Фасад современного дома украшают гермы, маскароны в виде львиных голов, цветочные гирлянды, лоджии с балюстрадами на верхних этажах. На одном из них, вероятно, на втором, сейчас находится Маша в квартире № 6.
Когда я поднимался на второй этаж, то у меня стали подкашиваться ноги от слабости и дрожать коленки. Через силу я взял себя в руки и, подойдя к двери квартиры № 6, неловко сильно постучал. Дверь от моего стука поддалась и слегка со скрипом открылась. В таких случаях, как правило, не следует входить в дверь. Моя осторожность была тут как тут. Она советовала мне немедленно развернуться и бежать со всех ног от опасного места, где возможно меня поджидает засада. Но Маша не дала мне верного знака, вроде горшка с геранью на нужном месте, который мог предупредить меня на случай провала явки. Поэтому я вынужден был рискнуть, и вошел в прихожую.
Я не стал закрывать за собой дверь, оставив путь к отступлению и возможность сказаться рассеянным и нечаянно попавшим в не ту дверь. Пройдя прихожую, я оказался в просторном зале. Слева от меня я услышал знакомый с детства голос и понял, кому он принадлежит. Это был Иван Аничков, мой друг детства и потомок петровского вельможи, руководившегося сооружением моста через Фонтанку, а также внук известного военного исследователя обороны Севастополя - Виктора Михайловича Аничкова. Сейчас «потомок Аничкова моста» служил в звании штабс-капитана в контрразведке штаба Добровольческой Армии Антона Ивановича Деникина, ставшего незадолго до описываемых событий штабом барона Врангеля. Об этом я случайно узнал у своего двоюродного брата в пресс-службе верховного. Я хотел встретиться с бывшим товарищем по детским играм в казаки-разбойники и по гимназии. Однако шестое чувство, в моем случае подозрительности, предостерегло меня от этой встречи. И вот я, наконец-то, к несчастью, встретился, но не с моей любимой, а с другом детства.
- Какими судьбами, Петя? Как ты здесь оказался здесь? Я кого угодно ждал увидеть, но тебя в последнюю очередь, - с этими словами Ваня бросился мне навстречу.
Мы дружески обнялись. Я выразил тоже удивление тому, что встретил здесь Ивана.
- Твой брат мне говорил, что ты пришел в себя от потери памяти. Что с тобой приключилось, что вызвало ее потерю?
- Я сам до сих пор не в курсе.
- За каким лешим ты сюда заявился? Ты в курсе, чем я занимаюсь?
- Да, мне об этом сказал твой тезка - мой двоюродный брат.
- Дружба дружбой, но я обязан по должности спросить тебя о том, что привело тебя именно сюда, а не куда-нибудь еще?
Я
