так?
- Вам определённо стоит согреться и перекусить.
После недолгой паузы Прохоров, кивнув на пирог, произнёс:
- Яблочный?
- Яблочный.
- Можно кусочек? С детства люблю яблочные пироги. Нет, вы простите, что я вот так… Впрочем, вам, наверное, и мои извинения надоели… Интересные вы люди, добрые уж очень, таких не бывает. Видать, зарплату высокую получаете? – Задавая этот вопрос, Прохоров улыбнулся, дабы показать, что спрашивает из доброго побуждения.
В очередной раз люди за столом переглянулись. Неужто не услышали вопроса, или не поняли его? «Дурак ты, Прохоров, кто ж такие вопросы напрямую задаёт!» - отчитал он себя.
- Ну да ладно… понимаю, что дело не только в этом. У нас просто все зациклены на зарплате, поэтому я и спросил.
- Ну, пирог вижу, а где же остальное, где водка? Или у вас не день рождения? - на этот раз натянуто улыбнулся он.
Один из рабочих поставил на стол бутылку.
- А всё ясно, от начальства прячете. Надо ж, а мне эта мысль и в голову не пришла…
- Как ваше состояние? – снова спросил пожилой с орлиным лицом.
- Спасибо, сейчас, кажется, получше, - произнёс Прохоров, чувствуя, что пронзительный взгляд этого человека вынуждает его вести себя более сдержанно.
Одна рука поставила перед ним стакан, другая медленно наполнила его, - на удивление, до самых краёв, на столе даже образовалась небольшая лужица.
- Ну-с, который из вас именинник?
Ответа не последовало. Только кто-то положил руку ему на плечо, на что Прохоров не отреагировал, так как решил, что его просто подбадривают. Он резко выдохнул, поднеся стакан ко рту, невнятно проговорил «ну, будем!» и полностью опорожнил его.
- Что было в этом стакане?! – в голосе его прозвучало недоумение и тревога.
Но больше он ничего не смог сказать. В ответ послышалось: «горечь». Но это слово имело иной смысл, нежели «горькая» или «водка».
За какой-то короткий отрезок времени перед ним промчалась едва ли не вся его жизнь. И всё что он увидел, было как-то связано с «горечью».
Вот он стоит у пастели больной матери и держит её за руку. Он не помнил того времени, когда она была ему самым близким человеком, - увы, это правда… однако сейчас: её голос, речь, лицо вызывают в нём тёплые чувства. Сейчас ему хочется обнять, поцеловать мать. Любви Прохоров почти не знал; в редкие мгновения её луч прокрадывался в его сердце. А сам он не пытался открыть сердце для любви. Как-то раз, когда он был подростком, его заперли в комнате. Он хотел встретиться с девушкой, но отец ему запретил, поскольку был убеждён, что эта девушка закоренелая шлюха. «Чтоб настоящим мужиком стать, ты должен нормальную бабу найти!» Но хоть сам Прохоров не знал наверняка, была она такой, как описывал её отец и школьные товарищи, любящие посплетничать, или нет, он решил, что ему следует забыть о ней. И уже вскоре былые грёзы воспринимались им как некое наваждение.
Вот отец застаёт его за «непристойным» занятием. Прохоров старший делает вид, что ничего не заметил. Однако его молчание, обход темы создаёт дискомфорт. Отец… был ли он когда-нибудь с ним откровенен? Прямолинеен – да, а откровенен?.. Он никогда не говорил о своих слабостях, недостатках. А насколько был честен он, сын со своим сыном? Каким был он сам, как отец?..
Ещё совсем юный он идёт ночью один по деревне, - засучив рукава, часто сплёвывая (он перенял эту привычку у одного из своих товарищей), что означало, что он уже стал взрослым и независимым, способным решать любые проблемы. В действительности же он вёл себя так потому, что не хотел испытать другое: чувство собственной несостоятельности, и не только… ещё одиночество, и что ему не на что и не на кого опереться, а всё то, за что приходится цепляться, чтобы не потеряться в окружающем мире, приходит и уходит. Почти все его действия напоминают театр одного актёра. Но нет никого, кто бы услышал его внутренний голос, восхитился бы его внешностью. Вокруг лишь бездонная ночь, и всему миру и звёздам в небе безразлично, как он выглядит и о чём думает. И так было не только тогда… вся жизнь подобна бегству, в котором действовало одно скрытое правило: делай выбор в пользу того, что доступно, не стремись, пользуйся тем, что находится ближе.
Вспомнилось даже то, как он был совсем маленьким. Отец держит его на руках, громко разговаривает с кем-то. Малыш начинает плакать. Он плачет и плачет, и никто не может его успокоить. Он хочет прильнуть к материнской груди, но матери рядом нет.
Прошлое всегда довлело над настоящим. Это стало ясно теперь, когда вся его жизнь словно бы вывернулась на изнанку. На её внутренней стороне было сыро, там была тьма и безысходность – вот отчего в нём постоянно накапливалась горечь. Повесив голову, Прохоров молча сидел над стаканом с тёмной жидкостью, совершенно один в пустой комнате. Он ощущал внутри себя пустоту и страх перед тем, что должно возникнуть из этой пустоты. То, что прежде было мимолётным кошмарным сном, теперь претворялось в реальность: некая тёмная сила, которой человек не в силах противиться... И внезапно даже чувство одиночества оказалось малым в сравнении с надвигающейся на него бесконечностью и тьмой.
Но вдруг он ощутил на своём плече чью-то руку. Постепенно Прохоров пришёл в себя. Обернувшись и подняв глаза, увидел, что рядом с ним стоит его друг, Никита. А в это время человек, похожий на индейца, отдёрнул занавеску. Жестом руки он предложил Прохорову посмотреть в окно.
На улице бушевал ветер. Хрупкое одинокое деревце в неистовом танце едва не касалось ветвями земли. Казалось, оно вот-вот переломается.
- Это сезон ветров… какое удивительное совпадение! – от голоса, который произнёс это, веяло покоем и доброжелательностью. – Вы откуда будете родом?
- Родом… Можно мне стакан воды?
- Пожалуйста. Вы забыли про пирог…
- Пирог… Да, спасибо. – И тут же ему вспомнилось, как его мать пекла вот такие пироги, как он с удовольствием их ел. Сначала мать, потом жена – когда их сын был ещё маленьким. Со временем яблочный пирог стал всё реже и реже появляться у них на столе… а в последнее время… Когда он ел яблочный пирог в последний раз?
- Родом я из деревни. Родился в деревне и вырос. Возле Несвижа это – знаете такие места хоть? Женился, значит, перебрался в город.
- В город…
- Ну, в Минск. Жена у меня минчанка. Да здешний я, белорус, самый что ни на есть. Да что вы смотрите на меня, как всё равно что-то не так говорю? – в недоумении – но без возмущения, - с доброй усмешкой проговорил он.
- Минск. Очень интересно, - и как вам… как вам живётся в Минске?
- Да, как живётся… никак в общем… нормально.
На какое-то время в бытовке воцарилась. Все, без исключения, испытывали интерес к его рассказу, причём самый неподдельный интерес. Вдруг после продолжительной паузы на глазах у Прохорова выступили слёзы. Этого вопроса на самом деле он ждал долго. И это желание… встретить того, кто с такою искренностью и теплотой выслушал бы его, равно как и другие столь же простые желания, никогда не удовлетворялось полностью.
- Что тут рассказывать…Жизнь такая же, как и у всех, - начал он, стараясь не зарыдать. – С работы домой, с дому на работу и два выходных, чтобы выпить с друзьями, да посмотреть телевизор.
Он говорил, по-прежнему испытывая ощущение, что с ним происходит нечто, подобного чему в его жизни никогда не происходило. Эти люди, по-видимому, готовы долго и внимательно слушать его. А он при этом может не бояться, что его несвязный и по сути неинтересный рассказ разочарует их.
- Я сказал: с работы домой. Это по привычке я так… На самом-то деле это не дом, а общага, общежитие в смысле. Мы, то есть я, жена и сын живём в нём девять… да, почти девять лет. Сначала Мапидовская, потом ДСКовская общага – она недалеко тут находится. Честно говоря, мне-то ещё ладно, жена тоже мирится, правда нервная совсем стала… А вот сын… ему, наверное, труднее всего – не хочет подрастающее поколение к тяжёлой жизни привыкать, но оно-то и правильно – нужно всегда большего добиваться… наверное… уж и не знаю, так это или не так. Чем больше взрослеет, тем всё глубже плюёт на всё, на всё, что связывает, на обычаи и прочее. Я вот чувствую, что слишком рано я для него из отца в старика превратился. Как подумаешь… ведь, что нас теперь с ним связывает? Мы и по чашке-то чая не сядем вечером вместе выпить. – После этих слов у Прохорова хлынули слёзы.
- В общем, не умею я красиво излагать. Да и что тут излагать… Всё у меня не так, как у нормальных людей, и сам я в этом виноват. Воровать, как другие, не умею, зарплаты хватает только на проживание: поесть, там, приобуться. А амбициями бог не наградил. Так вот и получается, что к своим сорока благосостояния так и не нажил, так что… А что нас ждёт дальше? Я говорю не только про себя и свою семью… таких как я счастливчиков ведь много. Что нас ждёт… Вот вы, скажем, строите элитные эти дома – нет, чтоб для простых людей такие строили, и цены на квартиры реальными были, а не заоблачными. Понимаю, конечно, каждому своё… Кто-то полжизни положил, чтобы в люди выбиться, денег заработать, а кому-то всю жизнь поле пахать. В общем, о чём тут говорить…
- Что означает это слово «элитные»? – поинтересовался пожилой седовласый строитель, который на строителя, правда, был как-то совсем не похож. При взгляде на него у Прохорова замерло сердце, и по телу пробежала дрожь. Этот человек вполне мог бы сойти за какого-нибудь
