САМОЗВАНЕЦ (роман)

пристально глянул на Таню, а она тоже посмотрела на него. В темноте при свете фонаря блеснули белки его глаз, как у кошки. Тане почему-то стало неприятно. Интуитивно она напряглась, чувствуя, что старик сейчас расскажет что-то нехорошее про ее любимого Вадика. Сознательно она приготовилась ничему не верить. Но все же слушала его рассказ.
А старик продолжал:
-- Талант у Вадика, дар с самого рождения. Божий дар. Никто так складно да ладно стихи не пишет, как он. И все это видят, знают. Тянется к нему много народу, певцом народных дум его считают. Да только никто не знает, как пишет он эти стихи и какая дьявольская сила в нем самом заложена.
Таня  невольно отшатнулась:
-- Как? -- почти прошептала от ужаса она.
-- А вот так. Он с друзьями общается, слушает, о чем они говорят, о чем пишут или хотят написать. Да ведь только они малограмотные, да и таланта в них поменьше. А Вадик тут как тут. Подхватил идейку-то чужую и скорее стих сочинил. А ведь у него здорово получается, не то, что у других. И всем его стихи нравятся. Без ума от него. Он ведь пишет о людских тревогах. Ясно дело, не о своих же…
-- Не может быть! -- вскрикнула Таня, -- Зачем вы так говорите. Я вам не верю.
-- Я вот тоже не верил. Кумиром его считал. Пока он мои вирши не подтырил и на свой лад не переделал. А я все равно все понял. Ведь я стар, не даром жизнь прожил, меня не проведешь. Может, я и не силен в поэзии, но свои мысли всегда узнаю.
-- Как вы можете так говорить?! Ведь мысли могут совпадать, -- принялась защищать своего «гения» Таня, -- Вот в физике одновременно было сделано одно и тоже открытие разными учеными, совершенно не знавшими друг друга.
-- То физика, дочка. А то жизнь. И ее не обманешь. Мы созданы быть совершенно разными. Возможно, во всех нас и кроется единая суть, но у каждого своя судьба, свои чувства и переживания. Понимаешь?
-- Нет, -- упрямо заявила Таня.
-- Да ты просто не хочешь понимать. Ты не слушаешь здравый разум. Ах, да о чем это я. Ты ведь его любишь без памяти, видать попала под его влияние. Только помяни мое слово, не пара он тебе.
-- Замолчите! -- в отчаяние закричала Таня, -- Я не хочу вас слушать!
-- Прости, дочка, не хотел тебя огорчать. Свадьба ведь сегодня. Но я не хочу тебе плохого. Одного только пожелаю, если ты нормальная и хочешь нормальной остаться, беги от него. Сердцеед он. Никто ему не нужен.
-- Перестаньте так говорить! -- снова зарыдала Таня, -- У него была трудная жизнь.
-- Не труднее, чем у нас с тобой. Да только девицы все с ним рядом всегда были наглые и размалеванные, на одну ночь. Не такие, как ты. Ты скромная, добрая, но наивная, сразу видно.
-- Зачем же он тогда на мне женился?
-- Не знаю, дочка. Одно скажу, беги от него.
Таня не могла больше слушать эти речи, она плакала взахлёб. А старик исчез так, будто растворился. Таня не успела заметить этого из-за своих рыданий. Когда она огляделась, вокруг никого не было. Она немного успокоилась и побрела дальше, твердя про себя все время: «Чушь! Все полнейшая чушь!»

Ох, Таня, Таня. Девушка, выросшая в бедной, но порядочной семье. С самого детства привыкшая к честности и труду, к любви и сочувствию. Но жизнь ее пока не складывалась. До сих пор ни один друг или бой-френд не мог её понять и оценить по достоинству. Да и ее не устраивали их  скучные лица, вечно тянущие за собой в пропасть серости и безразличия. А теперь Вадик явился перед ней как яркая вспышка молнии на хмуром небе в духоту перед дождем. Он ослепил ее и дал надежду на новую более яркую, более достойную для нее жизнь. И Таня ждала ее, ждала дождя чистого и свежего. Но дождь  не начинался. Вернее он начался, только грязный и мутный. Хотя Таня перестала ощущать его холодные капли своим, наполовину разбитым, сердцем. Но самое ужасное было то, что она перестала ощущать собственную сердечную боль, почти привыкнув к ней. Она перестала следовать голосу здравого разума, как делала прежде в любой ситуации и теперь горько расплачивалась за это. Вернее расплатиться сполна ей еще предстояло.
Если бы Таня несколько минут назад вовремя подключила свое хладнокровное мышление к сознанию, отодвинув в сторону все свои горячие эмоции, то выслушала бы старика. А тот сказал бы ей правду. Правду, состоящую из фактов. И если бы она также вовремя просто поразмыслила обо всем сказанном, то сумела бы повернуть свою жизнь в другое русло самостоятельно.
А ведь старик не врал и не наговаривал из зависти, как это казалось Тане. Он рассказал бы ей, как часто Вадим менял подруг по собственной прихоти, как предавал и бросал друзей, о том, что по сути друзей-то у него  никогда не было, нет, и не будет, просто потому, что он сам не ценит дружбу, не верит в вечность любви и отношений. Хотя, какие у него были стихи! Он словно читал чужие мысли. Возможно, огонь в нем поджигала жажда амбиций, славы  и всеобщего восторга. Но как можно было не почувствовать в этих стихах  едва уловимую пустоту. Конечно, истинные чувства мог бы распознать опытный психолог, философ или мыслитель. Но наивным простачкам было далеко до высоких материй. Вадим был для них полубогом, и они свято верили в его чистоту, ловя каждое слово своего поэта. А кто  не верил, тот вызывал народный гнев и возмущение. Нередко из-за споров  о Вадькиной поэзии  и из-за него самого возникали драки. Вадиму это нравилось, и он даже гордился этим втихую. Кроме того, овладев людскими сердцами, пытался сам распалить бойню из-за собственной персоны. Он умел манипулировать людьми, и только это приносило ему наслаждение в жизни.
Люди, не знавшие его, сначала доверяли ему безотчетно, затем брошенные и покинутые им же, в один прекрасный момент, переставали верить ему и оставляли его. Хотя все его проделки, как ни странно, прощались остальными. Он умел вывернуться из любой передряги и остаться чистеньким. Остальным просто  нечего было сказать ему, оставалось простить и забыть.
Вот так получилось и с Таней. Она никак не могла поверить в подлость своего героя, своего короля, пустив в ход лишь эмоции да слезы, считая это всё беззаветной и преданной любовью. Она мало заботилась о себе и переживала лишь о том, кто так ловко взял в свой кулак её сердце и теперь мог запросто раздавить его как скорлупку. Она не ждала вознаграждения за свою любовь, но верила, что её любимый, когда-нибудь ответит ей тем же. Она уже  не хотела менять что либо в их отношениях, даже то, что не нравилось ей прежде никогда, принимая своего «единого бога» таким, какой он есть, лишь бы ему это нравилось. И ему это нравилось. Очень нравилось. Ради этого он и жил.

Наконец, зареванная и разбитая горем Таня доплелась до здания милиции. По пути, который показался ей бесконечным, она никак не могла унять свое воображение. Оно постоянно рисовало ей ужасные картины, в которых её драгоценный Вадик являлся то невинной жертвой правосудия, то заступником своих драчливых друзей и все равно невинной жертвой за их грехи.
Но, подойдя ближе к зданию, на его крылечке она разглядела две фигуры, стоящие на ступеньках. Оба мужчины, опершись о перила, курили и о чем-то мирно беседовали. В одном из них Таня узнала милиционера, который был у них дома, а в другом... О, чудо! Вадика. Своего Вадика, целого и невредимого. Он, как обычно, стоял, грациозно отставив одну ногу вперед и едва наклонившись к перилам -- его любимая поза при разговоре, когда он рассказывает задумчиво о чем-то и иногда искоса поглядывает на товарища. Её Таня запомнила особенно, потому, что часто разговаривала с ним, когда он курил где-нибудь на ступеньках. Одежда Вадика была совсем не измятая, не испачканная. Так, словно и не было никакой драки, никаких скандалов. Только ворот рубашки немного завернулся от ветра, да расстегнулось несколько пуговиц, обнажая загорелую грудь. От этого он еще сильнее был похож на сказочного принца. Даже прическа его осталась не растрепанной, как прежде. И он постоянно приглаживал волосы рукой. Этот, до боли знакомый милый жест, Таня узнала издали. Сердце её радостно дрогнуло. С криком «Вадим» она помчалась к своему «святому избраннику». На бегу, чуть не упала, потому, что хромала на одну ногу, которую до крови  растерла новой жесткой туфлёй. В её мыслях пронеслись слова старика «…беги от него». И в противовес  им Таня  помчалась к Вадиму. Теперь она точно была уверенна, что старик её обманывал, её Вадик самый лучший, самый добрый, самый порядочный. Даже стражи порядка это заметили и поверили ему. Справедливость восторжествовала, он был прощен.
Подбегая ближе к ступенькам, Таня услышала обрывки разговора. Но Вадим, уверенный в том, что его верная супруга сейчас находится дома, не сразу заметил её. Сейчас он рассказывал участковому, с которым успел подружиться, балладу из своей биографии о том, как он поступал в институт, и как его не приняли туда из-за того, что он не дал взятку.
-- Управы на таких нет, -- говорил горестно вздыхая он, -- Молод был, не знал, что в таких случаях делается. Вас бы туда, порядок бы навели. Я знаю, вы человек строгий, не любите нарушений закона.
-- Да, я не люблю, -- задумчиво произнёс милиционер, -- Да, не по моей это части, я ведь участковый. А как институт хоть называется? Может, чем и смогу подсобить, чтоб порядок навести.
Вадим назвал какой-то университет, в котором провалил вступительные экзамены лет семь тому назад, потому, что был плохо подготовлен.
-- Хорошо, -- протянул милиционер, -- Теперь будем знать, куда ориентир держать, порядки наводить.
-- Спасибо, -- благоговейно произнес Вадим, -- Я всё-таки хочу туда поступить, надеюсь без взяток.
-- Да, учиться нужно, -- снова в раздумье произнёс участковый и потёр подбородок рукой. Ему начинал надоедать весь этот разговор. Вадим по всем показаниям был невиновен, и его отпускали. Но он всё ещё не спешил домой и выуживал ещё что-то у хранителя порядка. А что, тот и сам не мог понять.
-- А тут просто  случайность произошла, -- возвращался Вадим в сотый раз к одной и  той же теме, -- Ну, не успел я его за руки схватить, а так ничего бы и не было. А  она ни в чём не виновата, просто рядом была.
-- Кто, жена?
-- Да нет, другая, Анфиса её зовут.
-- А мы её ни в чем и не виним. Она за парня своего ходатайствует сейчас, ведь он дрался. Мы  вас ни в чем не виним. Вы свободны. Кстати, если у вас претензий нет к своим друзьям на счет побитой мебели, то мы их всех распустим по домам. Они нам тоже уже надоели.
Тут из тени деревьев  со слезами и воплями неожиданно выбежала Таня. Она еле доковыляла  к своему любимому и сейчас обессиленная упала ему на плечо:
-- Вадик, Вадичек, -- всё время повторяла она, вытирая об его рукав слёзы и сопли.
-- Откуда ты взялась? -- брезгливо отшатнулся Вадим, -- Я же сказал, дома сиди.
-- Вадик, я думала тебя в тюрьму посадили.
-- Да нет, -- вмешался в разговор милиционер, -- Он свободен.
-- Свободен, -- заворожено повторила Таня пьянящее до слёз слово, -- Спасибо вам, товарищ милиционер, -- она кинулась пожимать ему руку.
Участковый смутился:
-- Не за что.
И немного строже Вадиму:
-- Гражданин Астафьев, вы свободны. Идите домой, вас жена дождаться не может.
Вадим любезно распрощался с правоохранителем, позволил Тане взять его под руку и они не спеша отправились домой. Шли медленно, потому, что у Тани болела нога.
А участковый смотрел хмуро им вслед ещё какое-то время, качая головой и думая о