кустов.
-- Сестра! Сестра! – вовсю разрывался врач возле машины. Настоящая сестра в это время была в кустах в безмятежном состоянии, забыв обо всем.
Лера опрометью кинулась к машине.
-- Я здесь, доктор!
-- Марья Федоровна, ну так же нельзя! – с упреком покачал головой врач.
-- Я только на секунду, живот прихватило…
-- Полезай к больному, его надо успокоить. Потом сделаем укол.
Лера полезла в кабинку к буйному парню. Тот выкрикивал отрывистые фразы как в горячке, размахивая руками. Санитары пытались его придержать. Он чуть не плакал от досады. Полные губы раскраснелись, глаза стали огромными и влажными, как у лошади, на щеках болезненный румянец. Лере сразу бросилась в глаза его нервозность. Движения его были постоянными и беспорядочными, дергающимися. Мышцы на лице и чувственный рот двигались даже тогда, когда он делал паузу. Уголки губ то поднимались вверх, то опускались вниз при этом. Худощавость, острые плечи.
«Нервический тип характера. Должно быть, очень ранимый чувствительный человек, -- сразу отметила про себя Лера, -- Эмотивная акцентуация, присущая большинству художников.»
Санитары пытались уложить его на лежанку, но он постоянно вскакивал, крича при этом:
-- Почему, почему так не справедливо! Я никому не хотел плохого!
-- Отойдите от него, я сама разберусь, -- почти приказала Лера санитарам.
Те удивленно глянули на нее, но послушно расселись по местам. Машина тронулась и поехала.
-- Почему, почему так не справедливо! – плакал Славка на ее груди, когда его под залог выпустили из милиции, -- Вот, знали бы они как все достается. Их деточки по престижным вузам за взятки учатся, которые они же сами наперли. А тут, подумаешь, преступника нашли!
Лера понимала, что в его словах много правды, но знала, что должна его переубедить.
-- Ну, может, не надо так деньги зарабатывать, -- пыталась отговорить его Лера, -- Наркобизнес опасен, тебя свои же подставить могут…
-- А как надо?!
-- Ну, может, поступить попробовать, -- говорила Лера, понимая, что это фантастика. У Славки нет на образование денег, -- Ну, может, хоть в ПТУ.
-- А потом, что, в шахте уголь долбать после твоего ПТУ…
Лера понимала, что уголь «долбать» – это не для каждого, но нужно набраться терпения.
-- Но потом можно подняться на поверхность.
-- Если выживу…
-- Можно для начала и другой работой заняться, подсобной.
-- Вагоны разгружать или машины жидовские за копейки мыть.
Лера была в отчаянии. Она не знала, что сказать строптивцу, а сердце рвалось на части и рыдало, потеряет она парня. В то время ей шел шестнадцатый год. Из неказистой «рыжей» стала получаться стройная миловидная барышня с синими глазами и темно-медными длинными волосами. Ее не портили веснушки на переносице. Подруги с завистью пророчили ей карьеру топ модели. В наше время—это запросто и очень престижно. Но после того, как Славку забрали, Лера сказала себе, что пойдет учиться только на психолога. Сколько еще таких заблудившихся людей, должно быть, ждет ее помощи. Она чувствовала вину перед ним, что не смогла, не сумела переубедить. На прощанье Славка жарко целовал ее в губы, говорил, что никогда не забудет, но по-другому жить не научился. Поцелуи того вечера запеклись ранами на душе на всю жизнь.
ГЛАВА 27.
Увидев пред собой молоденькую медсестричку, парень перестал сопротивляться. Он поддался движению ее руки и прилег на лежанку.
-- Почему все так? – вопрошал он, потеряв силы, -- Меня не понимают. Они не хотят по-другому. И я не буду жить по-другому! – парень опять возбужденно задвигался, веки его задрожали.
-- Т-ш-ш, тихо, -- успокаивала его Лера.
«Какое уж там интервью в таком состоянии!»
Парень попрежднему, задыхаясь, произносил отрывистые фразы. Он рассказывал что-то бессвязное о самом себе. О том, что он дворянин по крови, не хуже тех, кто его отвергает, но всегда был на стороне несправедливо обиженных. Об отце, который умер, когда ему едва исполнилось двенадцать, о его свободолюбивом характере и воинственном казацком происхождении. Вместе с тем, это был благородный, порядочный мещанин и хороший хозяин, никогда не обижавший крестьян своей губернии. О своем счастливо проведенном детстве в Грузии, пока был жив отец. О том, как он вынужден был, скитаться и искать случайный заработок, чтобы прокормить мать и двух сестер, когда они переехали в Москву. К тому же, две сестры и он сам учились в гимназии. О том, как он вынужден был уйти из гимназии из-за вступления в большевистскую партию, в лице которой увидел покровителя не только своего, а всех обездоленных. Об одиннадцати месяцах заключения в свои четырнадцать лет, долгих и тоскливых в одиночной камере, в результате чего и заработал неврастению. О том, что сейчас он безнадежно любит необыкновенную и самую лучшую на земле девушку Марию, которой посвятил поэму. До встречи с ней он не знал соблазнов и чар земных дев. Но это чувство, нет, громада чувств, охватила пожаром всю его душу. Они познакомились в Одессе в одном из его творческих туров. Он ждал ее весь вечер и всю ночь. Она пришла под утро и заявила, что выходит замуж. Все уже давно решено. Он не смог справиться с этим первым ударом, нанесенным так внезапно. Не знал, как быть, куда деться от самого себя. Горючая рана в сердце излилась кровью чувств на белый лист поэмой...
Лера внимательно слушала, ее видеофоны все записывали. Вдруг машина остановилась, санитары вышли из нее, оставив их наедине.
-- Куда меня привезли?! Я не хочу в дурдом!
-- Тихо, тихо. Никакого дурдома не будет, если ты немедленно успокоишься, -- пообещала Лера.
Парень тут же перестал нервничать и присел на лежанке. Его губы были плотно сжаты при этом, брови нахмурены, кирпичный подбородок напрягся, выдавая неглубокую упрямую ямку в нем. Нет, это был не Славка.
-- Прибереги свои нервы для будущих свершений. Ведь ты же поэт, на тебя все смотрят, на тебя ровняются. Ты должен быть в авангарде. А что кучка негодяев? Они баламутят весь свет. Еще Кант говорил, что на сотню талантов приходится один гений, а сотня талантов – на миллион бездарностей. И все талантливые люди разбросаны по свету, бывает, даже и не встречаются друг с другом. Теперь ты понимаешь свое положение?! Они увидели в твоих стихах самих себя, потому и недовольны собой, а не тобой, понял! И то, что они шумят против тебя – это всего лишь результат удачно проведенной психотерапии.
-- Понял, -- уже спокойно ответил парень, он внимательно слушал и о чем-то думал. Но последние слова так, кажется, и не дошли до его сознания. Вероятно, ему еще хотелось побеседовать, но Лера не могла терять время. Она выглянула за двери душной кабины. Прекрасно, они как раз остановились у ворот психиатрической лечебницы. Доктор сидел в кабине шофера, санитары показывали пропуска, чтобы въехать. Сильно развитая бюрократическая система того времени теперь была на их стороне.
-- А теперь, -- скомандовала она, -- Вылась втихую из машины и – быстро в кусты, пока никто не видит.
Они оба вылезли и, озираясь вокруг, скрылись в густых зарослях кустов, которые обильно росли везде, где только можно в те далекие, не загрязненные ничем времена.
-- Беги! – подтолкнула его Лера легко в спину.
-- Но, как тебя зовут?
-- Мне нельзя говорить настоящее имя, я скрываюсь. Пожалуйста, не пиши об этом случае ничего. Обещаешь?!
-- Обещаю!
Парень скрылся в кустах. Минуту подождав, за ним скрылась и Лера.
-- Лера, Лера, ты забываешься, ты не должна говорить ничего, тем более спасать кого-то в этом времени!
-- А я ничего и не говорила…
-- А про психотерапию ты что наплела?!
-- Да ничего я не плела. Он все равно, не понял, что это такое. Я по его глазам видела…
-- Лера, ты не должна его спасать, только сопровождать. Если суждено ему попасть в дурдом или в тюрьму, пусть попадает. Это его судьба, мы в этом не виноваты и не имеем права ее менять. Мотылька раздавили – что произошло?!
Дэн в неистовстве размахивал руками. Лера чувствовала себя школьницей на ковре у директора школы.
-- Ну, Дэн, это легко проверить. Вот учебники, вот биография. Посмотри, ничего не изменилось. Кроме того, нигде ведь не сказано, что Маяковский лечился в дурдоме. Там только Есенин побывал, когда спасался от преследователей.
-- Изменилось. Четвертая мировая революция с твоей помощью произошла!
-- Но Дэн…
-- Что еще ты узнала о нем?
-- Ничего особенного. Обычный анализ его психологических и физиологических данных. Астенический тип телосложения – высокий, худощавый, правда, с примесью атлетического. Шизоидный радикал...
-- Он что, шизофреник?
-- Нет, ну что ты! Он просто отличается оригинальностью в своем поведении и погружением в собственные мысли при неудачах, склонностью к депрессиям. В прочем, для меланхоликов это естественно.
-- Да какой он меланхолик?! Он же бешенный!
-- Иногда бывает. Меланхолик с холерическими проявлениями. Но, ни один сангвиник или холерик не станет так дотошно ковыряться с рифмами и изучать себя изнутри. Он склонен к самоанализу, а это очень важно для писателя и... психолога.
-- А склонность к суициду у него есть?
Лера замялась. Потом сделала короткое резюме:
-- Характер у него далеко не из покладистых. Но именно такой тип меньше всего склонен складывать «ласты» и камнем падать на дно, при каких либо трудностях. Во всяком случае, пока я этого не наблюдала.
-- Ты смотри у меня. Наблюдать, наблюдай, а «руками не трогай». События, я имею в виду.
Лера не стала выдавать своего несогласия с куратором. Она была полностью согласна с великим фантастом, но ей была по вкусу еще и другая теория: чему быть, того не миновать. Все будет так, как должно быть, даже если будет наоборот. Все равно все останется на своих местах, сколько не вмешивайся.
-- Что, Дэн! Будешь так себя вести, отстраним от экспериментов. Кстати, где книжка, которую ты привезла оттуда и забрала.
-- Завтра принесу. Осталось немного дочитать. Я анализирую. Очень интересно, что свои психологические труды наши гении выкладывали не в научном виде, а именно в литературном. Получается, «колыбель психологии» вовсе не Америка, как принято считать сейчас...
-- Ох, как мне надоели эти твои исследования. В диссертации об этом напишешь.
-- Если доживу...
-- Что за пессимизм?! Отставить! Ладно, иди, дочитывай.
Признаться, Лера еще даже не открывала заветную книжку, но сегодня был именно тот момент…
На первой странице красовалась его фотография и автограф, сделанный собственной рукой на память своему товарищу. Лера почувствовала, что ни за что не сможет расстаться с этой книжкой. Ведь это подлинник. Сам автор держал ее в своих руках и еще один великий писатель. Она начала читать поэму, отрывки которой были напечатаны в хрестоматии десятого класса. Но что это… Те места, которые были пропущены в хрестоматии, с ссылкой на их большой объем, здесь забиты точками. Листа два сплошных точек. Леру пронзил холодный пот. Какой ужас – снова ложь. И тут сплошная ложь! Ей сразу же перехотелось оставлять книгу у себя, она потеряла к ней всякий интерес.
« Так вот почему я так не любила Маяковского в школе, и Есенина тоже с его заупокойным звоном. И вообще, поэзию не любила. Одного Пастернака
