БДТ премьера намечается, пойдёте? — спрашивает он.
Не у всех, у Славы. Они же на “вы”. Аристократия фигова.
— А вы приглашаете? Можно.
Он ни разу даже её не приобнял. И это любовь?
В ресторане классно. Уютно, русские романсы играют. Только, к сожалению, я не могу всем этим сейчас наслаждаться.
Заканчиваем уже в половину седьмого.
— У вас, наверное, личный водитель, — зачем-то говорю я Дэнни.
Грубо, конечно. Слава едва заметно одергивает меня.
— На самом деле, я чаще езжу на метро, — мягко отвечает он.
Ничем не проймёшь.
— Что-то есть невероятно притягательное в этих старых поездах, в шуме и сквозняках, даже в вечно недовольной толпе. Жизнь — это суета, а метро — это жизнь. Оно меня вдохновляет.
Он точно не извращенец? Все прощаются у метро, и мы втроём направляемся к машине.
— Тебе понравилось, как Миша играет? — спрашивает Эдичка у Славы.
— Понравилось.
Эдичка снова улыбается. Сегодня точно конец света.
— Я слышал ваш разговор в филармонии, — Слава убирает платье в шкаф, когда я говорю эти слова.
Она в рубашке и шортах, вроде бы снова прежняя. И одновременно совсем другая.
— Знаю, — Слава тихонько прикрывает дверь.
— Когда ты вообще с ним познакомилась?
— Миша пошёл отдавать документы в консерваторию. Я была с ним. Там и познакомилась. Потом мы гуляли по набережной, и Дэнни предложил встретиться на следующий день.
— Его и по паспорту так зовут? — усмехаюсь я.
— Нет. Даниил.
— И ты ни разу о нём не упоминала. А Миша ещё сказал, что мне с тобой фортануло. Он что, не знал?
— Знал. Просто проверял тебя. Он вообще не слишком одобряет нашу близкую дружбу, — она смотрит мне прямо в глаза. — Я рассказывала тебе о Дэнни давно, просто ты забыл.
— Забыл? — переспрашиваю я.
— Ну да. Это ещё до гибели Гоши было.
— Помнишь, однажды Гоша отвёз меня к тебе на ночёвку, и мы целовались...
— Помню. И жалею об этом. Это не считается.
Конечно, не считается.
— Почему ты всегда была со мной такой свободной?
— Тебе это было необходимо, разве нет? После гибели Гоши ты сломался. Я не могла тебя доломать — и многое отдала бы, чтобы он был жив.
Теперь я точно в тупой мелодраме.
— Почему Дэнни? Любовь с первого взгляда?
— Мы одинаковые. Моя жизнь, Паш, она в концертных залах, театрах, музеях. На вечерах стихов. В старом кино, в Серебряном веке. Я читаю Дэнни Кокто, и он не нуждается в переводе. Я приглашаю его в музей, он меня — в театр.
— А я — плебей.
— Не надо, Паш. Ты просто из другого мира. Мне нужен единомышленник. Союзник. Человек, без которого я не могу, как без рук. Как без своего тела.
— Которого ты любишь?
— Любовь — нечто эфемерное и непостоянное. Она проходит. А союзничество — никогда.
— Но ты ведь сказала Дэнни...
— Я действительно люблю его, просто вкладываю в это другой смысл.
— Я хотел сказать тебе вчера то же самое. Думаешь, пройдёт?
Слава вздыхает.
— Надеюсь. Я позвала тебя на этот концерт, чтобы ты всё увидел сам. Я не могла больше, понимаешь? Это неправильно. Я всё равно не смогу спасти тебя. Тебе нужен тот, кто не прошёл с тобой весь твой ад. Кто не связан с гибелью Гоши. Кого ты, наверное, ещё не встретил.
— Ты даже не поцеловала его.
— Кого, Дэнни? А зачем? Зачем демонстрировать, выставлять на показ? И что это за вечная потребность в поцелуях? Ему и так всё известно. И мне — известно.
— Только не бросай меня.
Слабость. Я всегда был слабым и ничтожным. Меня растоптали — а я прошу о помощи.
— Никогда, — Слава грустно улыбается. — Знаю, что сейчас это не поможет, но прости меня. Веснушкин. On reste amis ?
Для этого мне тоже не нужен перевод.
— Pour toujours.
Слава говорила мне отпустить Гошу. Теперь, после моей личной маленькой трагедии, Гоша уходит на второй план, и я понимаю — так будет всегда. Моя жизнь однажды окончательно затмит его смерть.
“Отпусти его”, — сказала мне Слава, и за эти простые слова я забуду ей многое.
Прощай, Гоша. Может быть, я слаб, но точно сильнее тебя.
~ Эпилог ~
Когда Слава проснулась, было уже десять часов утра. Она потянулась на своей широкой постели — хорошо! В комнате стояла духота. Слава поднялась, подошла к окну — и распахнула его, щурясь от солнца. На тумбочке лежал французский журнал, раскрытый посередине. Вчера они поздно вернулись из театра, долго говорили — и легли около трёх. Ещё час Слава не могла успокоиться и решила немного почитать. Теперь она села на уголок кровати и взяла журнал, чтобы окончательно проснуться. В соседней комнате было тихо.
“Спит ещё”, — подумала Слава с улыбкой и пробежала глазами страницу. Читать не хотелось. После вчерашней пьесы нахлынули воспоминания.
Она подумала о Дэнни — своей первой нелюбви. Бывает первая любовь, бывает — нелюбовь. Трудно распознать сразу. И ведь, казалось, они были абсолютно одинаковые, абсолютно. Увлекались одним и тем же, с удовольствием бродили по музеям, Дэнни обожал литературные сборища не меньше неё... Отчего всё так сложилось? Ей ведь думалось, это и есть любовь, когда двое — близнецы. Союзники. Единомышленники. Она так и сказала однажды Паше. Любовь проходит, союзничество — никогда. И глупая нежность, которая всегда была у неё к Паше, желание сжать его в объятиях посильнее — этого было недостаточно. Это ненастоящее, так она считала. Дэнни казался ей совершенством, далёким от мирских забот, проблем, неустроенности. Грязи. И его лицо византийского письма тоже было совершенным. Слава вспомнила защиту диплома и выпускной, которые пролетели для неё в одно мгновение — и решили всё. Она крутила колечко на пальце, восстанавливая в памяти события пятилетней давности. Как давно Слава не думала об этом, как давно отложила на дальнюю полку — никто не хочет вариться в боли, даже перемешанной с отчаянной радостью.
Они стояли с Пашей напротив университета и молчали. Последние два года дружбы дались им нелегко. Она знала, всегда знала, что он любит её, но ведь между ними не было такого союзничества, как между ней — и Дэнни. Паша был из другого мира, но Слава ещё на первом курсе решила с ним подружиться — понравился. А потом, после гибели Гоши, его брата, она была единственным человеком, который удерживал Пашу на плаву.
— Дэнни не будет?
То ли с ехидством спросил, то ли с затаённой болью. Слава помнила его взгляд, когда сказала, что любит Дэнни. Когда сказала, что Пашина любовь к ней пройдёт, а у них с Дэнни всё будет вечно — это ведь настоящее. Союзничество. Только почему ей ни разу не хотелось его поцеловать?
— Его никогда больше не будет, — ответила она сухо.
— Что это значит?
— Мы расстались.
Паша молчал. Слава чувствовала — он собирается спросить, почему.
— Я не хотела близости. И он уверял меня, что тоже не хочет, говорил, что у нас высокие отношения, — она поняла, что сейчас расплачется.
Только не перед Пашей.
— А потом один раз мы поссорились из-за какой-то мелочи, это была едва ли не первая наша ссора. Наверное, я зря тебе рассказываю...
— Я хочу знать. Мы же друзья.
Просто друзья, так она всегда говорила.
— Он назвал меня ненормальной. Сказал, что терпел всё только потому, что Аня, с которой его связывают полноценные отношения... — Слава почувствовала, что задыхается.
И разрыдалась. Так глупо и нелепо. Так нечестно по отношению к Паше.
— Теперь мы точно в идиотской мелодраме, — слабо улыбнулся он, обнимая Славу.
— В общем, Аня не любит светскую жизнь, но зато у неё полно других достоинств.
Слава уткнулась в него, и её захлестнула нежность. Она два года даже не смела брать его за руку — после того, как он узнал о существовании Дэнни.
— Я так боялась, что сломаю тебя, — сказала она потом. — Считала, что тебе нужен кто-то, не связанный со смертью Гоши. Чтобы у тебя с этим человеком не было общих воспоминаний...
— Ты говорила то же самое в день, когда я познакомился с Дэнни. И, знаешь, ты всё равно меня сломала. Сначала приручила, а потом оказалось — “не люблю”. Это была первая настоящая боль после ухода Гоши. Никто не способен был сломать меня так, как ты. И показать, что после его гибели жизнь не перестанет издеваться надо мной. Именно в тот момент у меня получилось его отпустить...
Слава отложила журнал и поднялась с постели.
“Разбужу его и пойдём завтракать. А то уже совсем поздно”.
Даже для субботы. Она прошла к соседней комнате и приоткрыла дверь. Паша лежал, положив голову на руку. Его рыжие волосы разметались по подушке.
Слава вспомнила, как на четвёртом курсе он обрезал их, а она даже не могла ему возразить, потому что больше не имела на это права.
— Булочка, вставай. Ты знаешь, сколько уже время?
Паша нехотя открыл глаза и сел на постели, недовольно и ещё сонно уставившись на Славу. Она села рядом и поцеловала его.
— То Веснушкин, то булочка... Может, хватит давать мне прозвища?
— Не дождёшься. Давай, одна нога здесь, другая — там. Или я слопаю весь тарт без тебя, и ты лишишься своих щёчек.
— Провокаторша.
Слава смотрела на Пашу — и у неё защемило сердце. Если бы не та ссора, если бы Дэнни не сказал ей правду... Иногда у неё складывалось ощущение, что где-то в другой реальности их с Пашей пути разошлись навсегда. И каждый раз при этой мысли ей становилось нечем дышать.
— Какие планы на сегодня?
— Нужно дальше переводить сценарий. Дедлайн через неделю, а я с места сдвинуться не могу. Сначала ходим по театрам, а потом я не сплю и днём нет сил работать.
— Это была твоя идея.
— Знаю, — она улыбнулась. — А у тебя какие планы?
— Тоже перевод висит. Ещё нужно пройтись по лекциям.
— Я рада, что ты наконец можешь заниматься любимым делом.
Паша тоже улыбнулся.
— Даже если я не буду потом снимать, ты знаешь, как я мечтал учиться режиссуре.
Слава кивнула.
— Отрежь мне ещё кусочек. Кстати, я забыла, у меня сегодня деловая встреча. Подвезёшь?
— В субботу? Серьёзно? — хмыкнул Паша.
— К сожалению.
После завтрака Слава села за перевод, а он перебирал записи, притулившись к ней. Через полчаса она оторвалась от работы, накрутила на палец прядь его волос. Он внимательно смотрел на неё.
— Что, Веснушкин?
— Я подумал, мы всё время заняты — и так редко бываем вдвоём.
— Вчера только в театр ходили, забыл? — она поцеловала его в нос.
Этот чудесный нос с маленькой горбинкой, щедро усыпанный веснушками. Как бы она жила без него?
— Вчера — да. А до этого мы неделю виделись лишь по утрам.
— Ты прав. Но завтра мы должны идти на семейный ужин. Эдичка настаивает.
— Твой дядя умеет убеждать, — вздохнул Паша. — Он даже потеплел ко мне, несмотря на всё презрение.
— К сожалению или к счастью, ему есть с кем сравнивать. Кумир рухнул с пьедестала, понимаешь?
Они никогда не говорили о Дэнни, но он всё равно периодически мелькал в их разговорах.
— Твой отец придёт? — спросила Слава.
— Не знаю. Но меня радует, что мы помирились, хотя близкими так и не стали. А мать так и продолжает сходить с ума.
Слава вздохнула.
— Тебе помочь с переводом?
— Да, ты знаешь, здесь есть пара заковыристых фразочек...
Паша взял Славу за руку.
— Может быть, перенесёшь встречу?
Она продолжала изучать его лицо.
— Ради вас — что угодно.
Через три часа, отобедав в любимом ресторанчике, они мчались в парк развлечений. Сначала Слава упиралась, но Паша настоял на своём.
— Ты обещала!
Это был аргумент года. На высоченных каруселях Слава не каталась с детства, и теперь к ней вернулось забытое чувство восторга — и дикого страха. Она
