Кривая линия

лицо.
Моя симпатия к нему начинает медленно испаряться. Странно, не повод же.
— Просто подумал, что там скрывать, — я даже улыбаюсь.
Внутреннее состояние колеблется между “очень обидно” и “как-то пофиг”. Типичненько. Я привык, что люди вечно недоговаривают, умалчивают, скрытничают — и до конца никому не доверяют. Похоже, кредит Славкиного доверия оказался не настолько велик. Помню, как сам скрывал от семьи всякие мелочи — проблемы в школе, первую влюблённость (от неё осталась только записка на День святого Валентина, которую мне вернули за ненадобностью, и я с какого-то хрена храню её до сих пор), первые звоночки тревожного состояния брата. Выдавать его родителям казалось тогда нечестным, но потом я страшно жалел об этом. Хотя, чем они могли ему помочь? Скорее, сами довели бы до полёта.
— Славка рассказывала о твоём брате, — неожиданно говорит Миша.
Тихо и робко. У меня на секунду будто сердце останавливается. Не то чтобы я запрещал Славке это распространять, но слышать подобное от Миши вот так вдруг — удар под дых. Видимо, она решила с ним поделиться, чтобы как-то оправдать мои резкие приступы грубости и уныния. Молодец, ничего не скажешь.
— И что? — звучит грубо, как всегда.
Я не готов сейчас к разговору по душам с человеком, которого вижу второй раз в жизни. И который, похоже, знает обо мне больше, чем я о нём. Я ни с кем особенно не люблю откровенничать, разве что, Гоше доверился как-то — и Славке. Но с ней отдельная история. В конце концов, я почти сирота, и она — единственная, кому не лень регулярно вытаскивать меня из боли и приобщать к миру.
Миша кладёт руку мне на плечо и слегка сжимает. Я вздрагиваю от его прикосновения. И почему-то всё становится понятно без слов. Напротив нас — Гостинка и оголтелые туристы с огромными рюкзаками, в кепках и с селфи-палками.
— Дорогу перейдём? — предлагает Миша.
Его рука незаметно уходит с моего плеча.
— Там обычно знакомая мне компашка собирается, стихи читают, — он показывает пальцем на небольшую группку молодёжи у алого здания с надписью “Сбербанк”. Красивое здание с красивой башенкой — помню, фотографировал его как-то под Новый год. Давно было — тогда ещё с Гошей гуляли.
— Давай, — соглашаюсь я.
Мне всё равно, куда идти. И отчего-то становится спокойно.
Солнце бликует в стеклянных дверях зданий. Мы спускаемся в переход — грязные стены, искусственный жёлтый свет, ларьки с газетами и противной тёткой у прилавка. Переходы напоминают маленький подземный мир, лайтовую версию ада перед апгрейдом. Дёшево и сердито. Скачать полную версию по ссылке в описании. Такое ощущение, что я постоянно живу в этом переходе, а наверх, в лучшую жизнь, выныриваю лишь изредка и там щурюсь от нежданного солнца. Мы поднимаемся, и Миша машет компании рукой. Улыбчивая девушка в шароварах и рубашке подходит к нам.
— Мишка, привет! Познакомишь?
У неё длинные косы, чёрные стрелки на веках и помада в блёстках.
— Паша. Учится на лингвистике. Аня, дизайнер.
Я пожимаю Ане руку. Миша на фоне Аниной разношёрстной компании выглядит абсурдно.
— Пишет? — спрашивает Аня.
— Да вроде нет. Просто я хотел, чтобы он вас послушал. Если можно.
— Конечно, — Аня продолжает лучезарить.
Есть в ней что-то неприятное.
— А сам почитать не хочешь?
Миша пожимает плечами.
— Давай! Ты вчера классно читал.
Тут я вспоминаю, что видел Аню вчера в библиотеке. Она сидела где-то сбоку, и до выступления Миши листала телефон. Что у них за мания такая с этими телефонами?
Миша смущается. Я ни на йоту не верю в его смущение. Артист. Наверное, привык давно к горам внимания в свой адрес, но всё строит из себя овечку. Синдром самозванца у него, что ли?
— Ладно, — когда он улыбается, моё раздражение уходит.
Слишком честная у него улыбка.
— Прочту что-нибудь из нового, что вчера не успел.
Миша обнимается ещё с парой девчонок, парни хлопают его по спине. Душа компании, ни много ни мало. Видно, частенько здесь собираются. Помню, в детстве я мечтал о такой, но мне не позволяли даже пойти с ночёвкой к однокласснику. А после знакомства со Славкой в универе нужда в компании вроде бы отпала. И ночёвки мне перестали запрещать, потому что наплевали.
Миша подходит к микрофону. В свободной худи и чёрных джинсах он умудряется выглядеть художественно. Эстетично, что ли. Как ни странно, его облик гармонирует со стихами.
— Я бы сошёл с ума, — читает Миша первую строчку.
Как удивительно преображается его лицо, когда он начинает читать. Будто всё вокруг перестаёт существовать. Будто Миша оказывается там, куда лишь он способен проникнуть. Какой одухотворённый вид! Или притворство?
— Если бы ты, как сейчас, не держала меня за руку, — продолжает он, закрывая глаза.
Нежно и мягко. Мягко и нежно. Я смотрю на него — он сейчас другой. Вчера Миша был увлечённым школьником, сегодня он творец слова. Откуда во мне эти изящные формулировки, одному Богу известно. Но теперь мне кажется, что я начинаю его понимать. И что он не артист и не притворщик, а просто разный. Всякий.
Аня смотрит на него во все глаза. Влюблена, наверное, проносится у меня в голове. Люди, проходящие мимо, останавливаются послушать Мишу. Я перевожу взгляд на его руки, сжимающие микрофон. По три кольца на каждой, и в его случае это не выглядит безвкусным. Миша заканчивает один стих, раздаются хлопки. Начинает другой. Я думаю о том, что он может стоять вот так и час, и два — не замечая времени. Одно перетекает в другое. Миша открывает глаза и смотрит на меня, но я не знаю, что он видит. Возможно, некий видеоряд, проносящийся перед ним и соответствующий его стиху. Пошёл бы я на режиссёрский, снял бы теперь что-нибудь эдакое, в тон Мише. А так я бесполезен.
Он читает стихов пять и благодарит публику.
— Ещё! — нетерпеливо требует Аня.
Миша что-то тихо ей говорит.
Я молчу.
— Понравилось? — спрашивает Миша, подходя ко мне. — Опять застыл, — сокрушается он.
— Очень. Правда, — я ободряюще улыбаюсь.
Но ободрять, скорее, нужно меня. Я вдруг не вовремя вспоминаю, что Славка сейчас едет домой. Тусоваться. Наслаждаться жизнью. Вот напьётся сегодня в компании своего нерадивого дядюшки — и не явится завтра на пару. Хотя Славка не пьёт. А вот если Эдичка не припрётся с утра, я буду ему благодарен. У Миши жужжит в кармане.
— Тебе звонят, кажется, — говорю я.
Сегодня слишком часто звонят. Я даже рад, не придётся неумело петь Мише дифирамбы.
— Это Славка. Да, алло. Всё окей?
Всё окей. Почему она не набрала мне?
— Славка ругается, что у тебя звук опять выключен, — говорит Миша.
— Сейчас посмотрю.
Мне даже немного стыдно.
— На, держи. Хочет что-то сказать.
Я беру у Миши телефон, и он почти выскальзывает из рук. Кошмар.
— Веснушкин, сделай милость, напиши в беседу, что первой пары не будет. Не хочу, чтобы от меня инфа шла. Эдичка разошёлся. У метро меня сейчас встретил в полной прострации. Устал с дороги якобы, — ухахатывается Славка. — По-моему, у него просто вечеринка раньше началась.
— Второй пары тоже не будет? — спрашиваю с надеждой.
Оставь надежду, всяк связавшийся с Эдичкой.
— А на вторую я его уломаю, иначе нечестно. Погуляли — и хватит.
Я вздыхаю.
— Напишу. А зачем он тебя встретил?
— Мама послала. Видимо, боится, что я в другую сторону уйду, — в трубке слышится смешок. — Эдичка ведь такой солидный кадр, ржу просто.
— Хоть посплю нормально, — говорю я, никак не комментируя её слова.
Настроение падает по непонятной причине. По идее, должно быть наоборот.
— Уж я-то как посплю! Надеюсь, гости не до утра сидеть будут. Ладно, пока. Надеюсь, вы там развлекаетесь.
Всё, гудки. Возвращаю Мише телефон.
— У нас завтра первой пары не будет, — зачем-то говорю я.
— Повезло, — улыбается Миша. — У меня с самого утра канитель.
Я вдруг понимаю, что хочу домой. Хочу упасть на кровать лицом вниз — и чтобы никто меня не трогал.
— Ты куда сейчас? — спрашивает Миша.
Аня, стоящая в стороне, внимательно нас изучает.
— Домой, наверное. А ты?
— А я тебя провожу тогда. Всё равно нечего делать.
Просто ему скучно, поэтому он меня провожает. Может быть, ждал другой реакции на свои стихи, но я не умею как следует восторгаться и сыпать комплиментами. Не моё.
Мы прощаемся с Аней и идём обратно к метро. Сегодня хороший день, однозначно, хороший. Утренние перипетии с матерью не смогли его осквернить. Только побег Славки неприятно давит. Как будто в моё отсутствие происходит что-то важное. После кино мне хотелось поехать к ней, остаться с ней, но теперь мне пусто. Я не злюсь на Мишу за то, что он перервал нашу, так скажем, идиллию — мы неплохо провели время втроём. Но Славкины родители — странные люди. Приезжай — и всё. Конечно, она не могла им отказать. Конечно, там же Эдичка. Прилетел со своей конференции, чтоб его. Такое событие, аж вечеринку решили устроить.
— Почему ты выбрал лингвистику? — неожиданно спрашивает Миша.
Он здорово умеет выбивать из колеи.
— А я не выбирал, тебе Славка разве не говорила? Родители с братом настояли, а я послушался. На режиссёрское хотел.
— Круто. Ты вообще внешне на лингвиста слабо похож, я поэтому спросил.
— Это ещё что за новости? — усмехаюсь я. — Что же во мне такого нелингвистического?
— Ты какой-то слишком творческий. Художника напоминаешь. Музыканта. Ну, или режиссёра.
Никогда этого не замечал. Интересно, как чужие люди могут открыть тебя тебе.
— Спасибо, что ли. А ты как раз соответствуешь своим занятиям.
— Да, скукота. Интеллигентный мальчик из хорошей семьи — так про меня сказала одна мамина подруга.
— Ох уж эти мамины подруги! — деланно сокрушаюсь я. — И дочь, поди, у неё имеется?
— Имеется. Они всё свести нас пытались, но я ни в какую. Ты бы видел ту дочь...
— Только не рассказывай, — поспешно прошу я. — Приснится ещё потом.
Миша смеётся.
— Внешне она как раз ничего, но дура редкая. Бывают же такие.
Я согласно киваю. На Невском толпень. Как всегда, не протолкнуться.
Эти безвкусные люди — кто в шортах с футболками, кто в татуировках с ирокезами, кто в чёрных плащёвках. К дождю вечно готовятся, Питер же. Главная улица города? Тошнотина.
— Проедешься со мной? — спрашиваю у Миши.
Снова спускаться одному в общество тётенек за пятьдесят и мужиков с читалками — избавьте.
— Давай, — соглашается он.
Бесконфликтный паренёк, ничего не скажешь. Уступчивый. На эскалаторе Миша стоит на ступеньку ниже, развернувшись ко мне лицом.
— Что слушал последнее? — любопытничает.
— Фортепианную сонату Вайнберга.
Миша кривит губы. Неужели, как Славка, ненавидит такую музыку?
— Специфический у тебя вкус.
Осторожничает. Я же говорю, бесконфликтный.
— На самом деле, я редко такое слушаю. Подходящее настроение нужно. Сегодня утром как раз было.
— Кто же тебе так не угодил? — Миша слегка улыбается.
В его лучезарной жизни, я просто уверен, не бывает моментов, когда хочется запрыгнуть на облако, сбежать за тридевять земель — или, на худой конец, послушать Вайнберга.
— Мать.
Мог не говорить ему этого, но сказал. Врать не хочется.
— Извини.
— Не ты же её такой сделал, не волнуйся. Я почти привык.
— С отцом живёшь?
— Ага. С отцом и его бабочками-однодневками.
— Наверное, мне лучше помолчать, — тихо говорит Миша.
— Почему?
— Не хочу бередить в тебе всё это...
— Да ладно, что же нам теперь, всегда молчать? Я же говорю, привык почти. А ты с родителями