Кривая линия

мне. — Ты написал отцу?
— Написал. Что-то мне подсказывает, ему глубоко пофиг.
— Надеюсь, нет, — Слава печально улыбается.
Я хочу сейчас, чтобы она поцеловала меня. Чтобы позвала к себе. Мне нужно это, мне это нужно. Мне одиноко. Фигово. Даже собственный отец, похоже, ненавидит меня до глубины души. Я приподнимаюсь и целую её коленку.
— Веснушкин, ты чего? — она отодвигается.
Отодвигается.
— Извини.
— Мы же друзья, Паш. Не надо сейчас.
Лучше бы мы не были друзьями. Нет, о таком даже думать нельзя.
— Паш, иди сюда.
Слава садится на постели, я — рядом с ней. Прижимается ко мне.
— Всё в порядке? — спрашивает.
— Да.
— Будем спать или опять что-нибудь посмотрим?
— Ты же устала.
— Не для очередного кино, — усмехается Славка. — Посмотрим то, что нравится тебе.
— Ты же знаешь, я смотрю только современные фильмы. И то — совсем немного.
— А сериалы?
— Например?
Слава пожимает плечами.
— “Шерлок”.
— О нет. Ты предлагаешь смотреть такое на ночь? Я либо не усну, либо меня замучают кошмары.
Славка хихикает.
— Что ты предлагаешь?
— Поговорить и лечь спать.
— Хорошая идея, — Славка взбивает подушку и ставит её за спину.
— Наверное, ты права. Я пойду на Мишин концерт.
— Отлично.
— Он в субботу?
Она кивает.
— Почему ты любишь старое кино? — спрашиваю.
— Я люблю не всё старое кино, а только красивые фильмы. Эстетичные. Приковывающие взгляд. Для меня в кино на первом месте — визуальная сторона, а потом уже всё остальное. Да, собственно, не только в кино, но и в жизни.
— Хочешь сказать, в современных фильмах плохой визуал?
— Он часто неестественный. Начирканный на компьютере, например. Отфильтрованный. А бывает и вовсе некачественный.
— Ну да, может быть.
— И люди какие-то неживые. Одинаковые.
— Я удивляюсь, как ты всё подмечаешь.
— Просто фильм идёт мимо тебя, Паш. А мне — навстречу, — она улыбается.
— Видимо, я невнимательный. А я ведь хотел на режиссёрский.
— Там бы тебя всему научили, — уверяет Славка. — Или нет. Похоже, Эдичка опять курит на кухне, выбрал время. Гадость.
— Дашь почитать тот рассказ, который взял Горский?
Надо же, я даже фамилию запомнил.
— Ты настолько любопытный?
— Настолько.
— Может быть, однажды.
— Не доверяешь?
— Просто есть вещи, которые проще доверить чужим.
— Ты же доверила его Эдичке.
— Только ему. Пойду скажу, чтобы заканчивал, — она спрыгивает с постели и уходит, прикрывая за собой дверь.
Я вдруг понимаю, что хочу сказать ей кое-что важное. Не сейчас. Однажды.

~ Глава 6. ~

Время течёт медленно. Сплошные пары, пары, пары, никакого удовольствия. Кино по вечерам, от которого я уже загибаюсь, но отказаться не могу — неправильно. Спасибо, что меня вообще здесь терпят. Отец не удосужился даже ответить на сообщение — некогда, наверное. Или плевать. Видимо, я сам должен приползти к нему с извинениями, но на это я пока не готов. Теперь, когда я постоянно тусуюсь у Славки, мне начинает приоткрываться другая сторона её жизни. Раньше я не был у неё дольше, чем пару дней, и всё время мы проводили вместе. Сейчас, когда я остаюсь на неопределённый срок, Славка не прерывает, так сказать, привычное течение событий. Играет с братом — я тоже пытаюсь к этому приобщиться, но мне всё ещё непросто наладить с ним контакт. Часто разговаривает с Эдичкой на какие-то высокодуховные темы, они увлечённо спорят, а я чувствую себя немного не в своей тарелке, потому что под презрительным взглядом Эдички боюсь вступать в разговор. Та Славка, простая и раскрепощённая, какой она бывает в универе, дома меняется — и это бесит, действительно бесит. Она даже будто начинает говорить на другом языке и смотрит укоризненно, когда я публично позволяю себе что-то вроде обычного “пофиг”. Нет, конечно, Славка может себе позволить грубить Эдичке без причины, когда у неё подходящее настроение, но в целом она ведёт себя иначе.
— Завтра опять пара у Валентины, — говорит Славка за ужином.
Мы за столом одни — всё достопочтенное семейство собралось в гостиной за глубокой беседой. Правда, Мите это вскоре надоело — он вышел на кухню за сладким и потопал к себе.
— Одни дни похожи на другие, — Славка надкусывает миндальное печенье. — Скука. Хотя бы суббота обещает перемены.
В ней опять просыпается высокопарный тон. Действительно, в субботу у Миши концерт.
— Будешь? — она протягивает мне кусочек.
Я не люблю миндальное печенье — и вообще в последнее время равнодушен к сладкому.
— Нет, спасибо, — отпиваю чай.
Прохладный, как я люблю.
— Я сдал вчера Эдичке задание.
— Знаю. Он был очень недоволен, что ты доделал его в десять вечера. Как тебе хватает наглости...
— Мне нравится его бесить.
— А мне не нравится твоё к нему отношение, — она морщится.
— Это взаимно.
— Почему ты постоянно нарываешься?
— Меня раздражает его презрение в мой адрес.
Славка хмыкает.
— У него просто такой стиль общения. К тому же, он редко испытывает симпатию к людям. Её нужно заслужить.
— Этот разговор ни к чему не ведёт, чуешь?
Зачем она привязывается?
— Вы оба слишком упрямы, — Славка смотрит в окно.
Я не знаю, о чём она думает на самом деле, и почему её так заботит эта тема.
— У тебя настроение из-за Валентины испортилось?
— Нет, — Славка отрицательно качает головой. — С чего ты взял, что оно испортилось?
— Тебя раньше не волновали мои пререкания с Эдичкой.
— Мы сейчас живём под одной крышей, и они стали меня напрягать.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся домой? — спрашиваю зачем-то.
— Не говори глупостей, Паш. Ты знаешь, я всегда рада тебе помочь. Просто...
— Просто я не стою его ногтя, да?
— Паш, перестань. Что с тобой?
Я встаю из-за стола.
— Извини. Что-то нашло, и...
— Ладно. Пошли в комнату.
Когда-то Гоша учил меня избегать конфликта, не вестись на раздражение собеседника. Но сейчас я чувствую себя отвратно, потому что Эдичка меня презирает, Митя — тихо ненавидит, Славка — отчитывает, а её родители смотрят с подозрением. Было бы за что. У её матери постоянно находится предлог заглянуть к нам после одиннадцати — ничегошеньки же нет. Славке, по всей видимости, не нужно. Эта просторная квартира — отдельный мирок, и всем его обитателям моё присутствие не по душе. Может быть, кроме Славки. Свалю-ка я после субботы. Не выгонит же меня отец, в самом деле. Как же всё невезуче и тошнотворно.
— Ты чего, Веснушкин? Задумался?
Мы сидим на кровати в Славкиной комнате. Зачем мне эта нежность? Не нужна же.
— После Мишиного концерта я поеду домой.
— Это из-за меня, да? Я не хотела тебя обидеть. Тоже не знаю, что на меня нашло, — она кладёт руку мне на плечо.
Не надо, Слав, не стоит. Теперь я понимаю, я постоянно надеялся на что-то. Скажу ли я ей теперь то самое важное? Вряд ли.
— Ты здесь ни при чём. Всё нормально, правда. Но дома как-то привычнее. И даже на отцовских девиц можно не обращать внимания, — я слабо улыбаюсь.
— Тогда из-за Эдички. Или Мити. Паш, ну прекрати, просто они другие люди...
— Вот именно, что другие. А я такой же, как мать — психованный и зацикленный.
— Ты не виноват, что Гоша погиб.
— У него была любовь, знаешь, такая большая и настоящая. В которую никто не верит. А я однажды гулял по городу и случайно увидел эту любовь с каким-то мужиком. Как в тупых мелодрамах. Я ничего Гоше не сказал, думал, он сам разберётся. Не хотел быть виноватым. Боялся, что он мне не поверит, наорёт, всё испортится. Но он узнал — девица сама ему поведала душещипательную историю и собрала манатки.
— Но ведь из-за этого же нельзя, — шепчет Славка.
— Почему?
— Нелепо же. Какая-то девица — и жизнь. Разве можно их рядом ставить?
Я горько усмехаюсь.
— Отец хотя последний раз и сказал, что Гоша был его сын, а я весь, поганый, в мать, это не совсем так. Гоша всё через себя пропускал, в самую душу, жил порывами. И сделал это, думаю, даже толком не соображая, что творит. Тупо, да?
— Паш...
— Ты права, нелепо. И тупо. Очень тупо. Только это ничего не меняет.
— Послушай, Паш, ты не можешь жить в этом. Больше не можешь. И Гоше ты ничего не должен, даже не думай. Это его судьба и его выбор.
— Я обманул его.
— Нет. Если бы ты рассказал ему — и он вышел бы из окна у тебя на глазах, после твоих слов, тебе было бы легче? Легче, скажи?
— Я мог его спасти. Я подходил к дому, когда он выпрыгнул, и видел, как он летел, понимаешь? Если бы я успел...
— Так было суждено.
— Так было суждено, чтобы он умер, а я страдал всю оставшуюся жизнь?
— Отпусти его, — Славка гладит меня по руке и кладёт голову мне на плечо. — Своим горем ты его не вернёшь, только себя загубишь.
“Конечно, тебе легко говорить, твой брат жив”, — это сидит внутри, но я молчу.
Потому что не имею ни права, ни сил говорить подобное.
— А я вот “Тень ветра” начала перечитывать несколько дней назад, — Славка берёт с полки толстую книжку.
Никакого разговора будто и не было. Так правильнее.
— Ты любишь готику, а, Паш? Мистику любишь, ужасы? Чтобы пробирало до костей?
— Ещё бы! Это как у Валентины на лекции?
— Дурак! — она улыбается.
Я люблю её улыбку. И красивый рот. И блеск в глазах.
— Не видел у тебя раньше этой книги.
— Купила недавно, — отвечает Славка, приоткрывая её и пролистывая страницы.
На форзаце мельком замечаю чернильную надпись.
— И о чём?
— О книгах. Об одном загадочном писателе, странной слепой девушке и слишком любопытном мальчугане. Больше ничего не скажу.
— А как же главный персонаж готики — страшный чёрный человек?
— Он здесь есть, — Славка поглаживает пальцами корешок. — Честно говоря, мне не понравился финал. Я бы предпочла, чтобы герои скрылись вдвоём от всего белого света, и о них больше ничего не было известно. Я что-то опять хочу миндальное печенье, — она кладёт книгу на стол и выходит.
Я не могу противиться соблазну. Знаю, что некрасиво и нечестно, но не могу.
На форзаце точёным (по-другому и не скажешь) почерком выведено: “От Д. Puisse durer toujours une si grande joie”. Интересное кино. Не от М., не от Э. И ведь якобы купила недавно, вруша. Я знаю, что не должен тыкать её носом. Спрашивать. Но внутри неприятно свербит. И оставила она здесь зачем-то книгу, даже не убрала. Проверяет?
Славка возвращается с вазочкой, полной печенья, и чашкой чая. Есть в комнате, кажется, дурной тон, так она когда-то говорила.
— Что это за подпись?
Она даже не краснеет. Наверное, я всё выдумал, и ничего особенного в подписи нет.
— Строчка из стихотворения Кокто, — вазочка и чашка осторожно опускаются на стол. — Пусть эта радость длится вечно.
— От Д.?
— Главного героя зовут Даниэль. Ты же знаешь, я обожаю влюбляться в книжных персонажей. Вот и подписала сама для себя.
— Это не твой почерк.
— Вот зануда! Я умею писать разным почерком. Думаешь, это выглядело бы правдоподобно, если бы я написала своим?
Я откладываю книгу. Конечно, Слава права. Конечно, я зануда. И подпись она сделала сама, любит же Кокто. Всё сходится.
— Вообще трогать вещи без разрешения хозяев нехорошо, — Слава снова улыбается. — Но я прощаю.
— Может, завтра опять прогуляем?
Она качает головой.
— Не хочу рисковать. Прогуливать Валентину себе дороже.
— С тобой не договориться.
— Не договориться потом будет с ней. Со мной проще. Точно не будешь печенье?
— Нет. Не люблю его, — слегка улыбаюсь.
— Многое теряешь.
— Что ты последнее читал?
— Да я давно уже ничего не читал. Если не брать во внимание рассказы.
— По?
— Не только.
— Что ты так на меня смотришь? —