это дело подбить. Все-таки знаний у ребят не хватает.
– Я к тебе, пожалуй, пришлю своего друга Володю Стригу с группой агитаторов – он одержим коммунами и сможет здесь прочитать цикл лекций. А насчет Лизы... Я бы не стал ее втягивать в дела группы, это опасно, а у девушки большое будущее. И так много жертв.
– Это ее личное дело, она уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения.
Иннокентий считал, что в их деле жертвы неизбежны. Даже смерть братьев он воспринял как должное. Узнав о том, что Саша и Виталик решили вступить в отряд самообороны, он не стал их отговаривать, в отличие от Мишеля, хорошо понимавшего, насколько опасно это дело для юных гимназистов, не державших в руках оружие. Мальчишки рвались в бой, и Иннокентий по-отечески благословил их: пусть докажут, что они уже настоящие мужчины. И к участию Лизы в группе он относился также спокойно – загорелась быть вместе с братьями, хорошо. Ему, наоборот, нравилась ее заинтересованность во всех их делах.
Вошел Игорь, молча сел к своему рабочему месту. Мишель подошел к нему, стал смотреть, как он осторожно накладывает кисточкой краски.
– Это ты что сейчас рисуешь?
– Не рисую, а пишу, иконы пишут. Это лик Георгия Святого Победоносца, а вокруг него – сюжеты из его жизни.
– Понятно, – протянул Мишель, которого вдруг осенила мысль. – Игорь, а ты можешь нарисовать, ну... написать портрет красивой женщины?
– Я портреты не рисую, только иконы.
– Может, попробуешь? Иннокентий, принеси ему фотографию Лизы, пусть он ее нарисует.
– А что, неплохая идея, – согласился Иннокентий.
Через несколько дней, когда они снова собрались в мастерской уже без Мишеля, уехавшего с Раковцем и Злобиным в Белосток, он принес Лизину фотографию. Игорь долго ее рассматривал.
– Красивая, – наконец, произнес он. – Только в глазах печаль, ждет ее много страданий.
– Тоже мне пророк нашелся. Скажи толком: будешь рисовать ее портрет или нет, тогда я заберу фотографию обратно.
– Оставь, – сказал Игорь. – Глаза у нее, как у девы Марии. Я нарисую эти глаза, – и стал что-то тихо читать из Библии.
– Что ты там бормочешь?
Игорь его не слушал. Он ушел в свой угол и сел перед доской, где уже начал писать по очередному заказу Марию с младенцем. Он смотрел на фотографию Лизы, и в уме его рождался новый образ Матери Божьей.
Он схватил кисть и быстро нанес несколько мазков.
ГЛАВА 6
Лиза страшно переживала гибель братьев, плакала, злилась на отца, что он не разрешил им с Анной пойти на похороны. В память о Саше и Виталике она решила осуществить просьбу Кеши: собирать у себя дома молодежный кружок. Все это проходило на фоне разгоравшихся отношений с Николаем, и его просьба, чтобы она порвала с анархистами, была очень некстати. Выходить из группы она не собиралась, но и обманывать Николая ей не хотелось. Поэтому она рассудила так: на митинги она больше ходить не будет, а кружок дома собирать можно, в этом нет никакой опасности. И все-таки внутри ее грызла совесть, поэтому в целях предосторожности она выбрала для занятий кружка среду, день, когда у Анны был выходной, и Николай у них не появлялся.
Молодежь приходила в 6 часов вечера и уходила за час до прихода отца, так что он долгое время даже не подозревал, что у них в доме происходит. В гостиной иной раз набивалось до 15 человек, и когда они уходили, Зинаида быстро убирала комнату и прихожую, «чтобы Григорий Аронович, не дай Бог, чего-нибудь не заметил».
Сарра Львовна с этим мирилась, предпочитая, чтобы Лизины друзья собирались у них дома, чем она будет где-то пропадать допоздна. Ее только удивляло, что гости расходятся не сразу, а по одному, выдерживая интервал в несколько минут.
Однако она не привыкла ничего скрывать от мужа и недели через три рассказала ему о том, что у Лизы по средам собирается молодежь. Григорию Ароновичу эта затея не понравилась. Он считал, что у дочери и так достаточно дел, чтобы еще тратить время на какие-то сборища.
– Что за молодежь, ты хоть знаешь кого-нибудь?
– Наши племянники Эрик, Марк, их друзья по гимназии. Как-то заходил Кеша со своим товарищем Владиком. По-моему, ничего предосудительного в этом нет. Лиза уже взрослая, ей нужно общество, окружение молодых людей, а здесь, дома, они все на виду.
– Наверное, ты права, хорошо, что она будет тут, под твоим наблюдением. А Анна?
– Сидит в это время в своей комнате, говорит, что ей с ними не интересно.
– Ей бы как раз общество молодежи не помешало, а то растет дикаркой.
– Ничего подобного. Я слышала случайно, как она очень оживленно беседовала со своим учителем. У нее есть свои увлечения. И с математикой все наладилось, а по физике уже два раза получила пятерки.
– Умница! Может же, когда захочет.
Само собой разумеется, что Лиза как хозяйка дома стала руководителем кружка, хотя понятия не имела о чем говорить и чем занимать ребят. Из Женевы от Рогдаева очень кстати пришел чемодан со статьями и брошюрами Кропоткина и других видных русских и зарубежных теоретиков анархизма. Первые занятия так и строились: она читала вслух какую-нибудь статью, сама разбирала ее, а затем подбрасывала заранее подготовленные вопросы, чтобы завести дискуссию. Большая часть кружковцев обычно молчали, но было несколько человек, в том числе ее братья, Эрик и Марк, которые горячо спорили, сами многое добавляли к прочитанным статьям, приносили с собой интересные книги.
Эрик, оказывается, уже давно увлекался философией, читал Прудона, Гегеля, Штирнера, Плеханова, Маркса и рассказывал очень любопытные вещи. Слова Штирнера о внутренней свободе человека были для нее таким же откровением, как романы Жорж Санд и мадам де Сталь о страстной потребности любви и личного счастья и не менее страстной любви к свободе, которыми втайне увлекались все девочки из класса. Человеку ничто не указ – ни мнение общества, ни его законы и моральные устои, ни даже религия. «Божественное есть для Бога, – рассуждал философ, – а человеческое – дело «человека». Мое же дело не есть ни божественное, ни человеческое дело; оно не есть ни истина, ни благо, ни право, ни свобода; оно есть лишь мое дело, и это дело не есть общее дело; оно есть дело единственное, как и я сам – Единственный… Для Меня нет ничего выше Меня». Эти Штирнеровские постулаты бальзамом ложились на ее душу, давно готовую взбунтоваться против строгих гимназических правил и мучительной заботы обожающих ее родителей.
Вскоре руководство кружка перешло к Эрику, и как-то незаметно поменялся состав кружка. Теперь постоянно ходили 10–13 человек, в основном друзья братьев из классической гимназии, несколько ремесленников, мастеровых и рабочих, которых направлял со своего завода Сергей Войцеховский. Последние особенно дотошно обо всем расспрашивали докладчиков, делали записи в тетрадях, чтобы потом рассказать своим товарищам.
Больше всего сведений Лиза сама черпала из брошюр и анархистских журналов. Постепенно она стала понимать, что анархизм – это не просто философское учение о свободе и государственном насилии, а целое направление в политике. Они – тоже революционеры, и так же, как социалисты и другие партии, должны рассматривать свое отношение к вооруженному восстанию, аграрному вопросу, профсоюзам, парламенту, Государственной думе – тому, о чем обычно говорит на митингах Николай. Только у идеологов анархизма на все эти вопросы были свои взгляды, отличные от других партий, и ей хотелось самой во всем разобраться. У нее проснулся интерес к политике.
Она попросила Иннокентия достать ей какие-нибудь работы Маркса и Энгельса.
– Зачем они тебе? Бакунин, Кропоткин и все теоретика анархизма резко критикуют их теорию научного коммунизма.
– Мне интересно с ней познакомиться.
Спорить с ней было бесполезно, и он принес ей несколько отдельных переводов из трудов Маркса и «Манифест Коммунистической партии». Она с трудом их осилила, многое не поняла, но в целом они произвели не нее сильное впечатление и заставили задуматься о некоторых моментах в анархическом учении.
Маркс утверждает, что ход истории обусловливается объективным развитием общества, и все бывшие в мире революции – неизбежное созревание экономических сил. Капитализм обречен так же, как предшествующий ему крепостнический строй. В предстоящей классовой борьбе победит пролетариат, и, чтобы бороться со свергнутым врагом, он должен установить свою диктатуру. Бакунин и Кропоткин за это резко критикуют марксизм, так как диктатура пролетариата приведет к новой власти, которая тут же установит свои порядки и жесткие законы. Лиза полностью с ними в этом соглашалась. Но дальше у нее начинались сплошные вопросы.
Большевики, захватив все средства производства в свои руки, организуют в промышленности и сельском хозяйстве централизованное управление и быстро наведут в экономике порядок. Однако если представить, что социалистическую революцию совершили не большевики, а анархисты: ведь они тоже за нее боролись и тоже верили в свою победу, а если не верили, то зачем было и бороться, то как в такой огромной стране, как Россия, они будут создавать анархические коммуны и федерации.
Все свои сомнения она выносила на обсуждение кружка. Эрик сам не особенно любил вникать в эти вопросы, злился на нее и упрекал, что она начиталась всяких глупостей у Маркса и теперь не понимает самых элементарных вещей.
– Что тут непонятного, – раздраженно говорил он, – даже рабочие это знают. После революции все фабрики и заводы окажутся в их руках, и по желанию они смогут объединиться в одном городе или в нескольких городах в одну коммуну и будут самостоятельно распоряжаться этой собственностью. Такие же коммуны появятся рядом с ними, и они установят между собой взаимовыгодный и безденежный обмен продуктов и товаров. Причем, заметь: жители сами станут управлять производством и выпускать то, что им нужно, а не гнаться за личной прибылью, как это сейчас делают все производители. Зайди в любой магазин на Екатерининском проспекте, чего там только нет на прилавках, масса не востребованного товара или доступного по цене лишь одной категории людей. В коммунах же специальные комиссии будут учитывать спрос населения и, исходя из этого, организовывать работу предприятий и торговли. Сколько от этого получится выгоды! Рабочие смогут трудиться по пять часов, а все остальное время посвящать семье и культурному развитию. Это тебе понятно?
– В теории понятно. А на практике нет. Что же, тогда в Екатеринославе придется разрушить все сталелитейное и чугунное производство? А рудники? Там люди тоже скажут, что им незачем добывать руду и уголь для других губерний. И жители села начнут выращивать хлеб и овощи только для своей округи.
– По всем важным отраслям появятся свои такие же свободные коммуны и кооперативы.
– Допустим! Тогда как будет строиться работа банков, железной дороги, пароходства, учебных заведений, медицины, они же ничего не производят?
– Значит, им придется обменивать свои услуги на товары, – Эрик сдерживался из последних сил, чтобы не нагрубить ей, до того она замучила своей настырностью. – Прямой товарообмен позволит уничтожить денежную систему, отменить оклады, которые сейчас
