Завещание старой балерины.

подробностей восстановить в памяти и снова пережить это трагическое событие. Конечно же она не сказала всей парвды. А дело было так...


  Водитель привёз Наденьку на дачу. Был морозный зимний день, ели стояли в снегу и напоминали остроконечные башни. Поднимаясь по ступенькам крыльца генеральской дачи, она подобрала полу норкового манто (недавний подарок генерала) и уронила перчатку. Нагнувшись за ней, она подняла глаза и увидела, что дверь открыта и в проёме стоит сам генерал без кителя. Он откровенно любовался ею, а ещё в его взгляде была тоска.
  - Господи, когда же это кончится, - подумала Наденька, но, улыбнувшись ему, прошла в дверь, сбросив манто ему на руки, как лакею.
  Вообще ей доставляло удовольствие его мучить. Она знала, что он ревнует её ко всем молодым мужчинам и намеренно весело болтала с его адьютантами и водителями, всегда с подробностями рассказывала, как флиртует с партнёрами в театре. А он переживал и молчал, а потом делал ей подарки всё дороже и дороже.
  Генерал бросился к Наденьке и подхватил её на руки:
  - Век бы на тебя смотрел, птичка ты моя лёгкая, ангел мой! – И он закружил её по комнате.
  Его лицо было совсем близко. От правой брови к виску шёл ровный тонкий шрам – в конце войны осколком зацепило. Вообще генерал был красивым мужчиной. Наденька даже сначала подумала, что влюбилась в него, но это быстро прошло. Она поняла, что со сверстниками ей веселее, легче. По большому счёту она умела любить только себя. Это было самое сильное чувство, какое она когда-нибудь испытывала. Однако без генерала она не могла обойтись и дня. Он нужен был ей, как воздух. Любая её прихоть, любой вопрос – все исполнялось, решалось  незамедлительно.
  - Отпусти меня, я только с репетиции, устала... – Она отвела его руки, когда он посадил её в кресло. – Я бы поела чего-нибудь. Прикажи Степаниде, пусть клубники со сливками принесёт...
  - Нет никого, Наденька, я всех отпустил. А тебя я сегодня не отпущу. Ты же останешься со мной, девочка, -  и он начал целовать её пальчики один за другим.
  - Ты с ума сошёл. У меня же спектакль в семь часов, - возразила Наденька и подумала, - Зачем я приехала?.. – Но она хорошо понимала, что не приехать было нельзя.
- Сейчас я твоему директору позвоню, и он поставит второй состав. Солнышко моё, я так рад тебе. Вот ты приехала и сердце не давит, и от души отлегло, - говорил генерал, сидя на полу перед креслом и обнимая её ноги. – Сейчас мы посмотрим, что там есть на кухне, а потом ты станцуешь свой спектакльтолько для меня. Хочешь? – шутил он.
  Да, когда-то она танцевала лишь для него... Наденька тряхнула головой, как бы отгоняя эти воспоминания.
  - Конечно, будь твоя воля, ты бы запер меня здесь или в городе на квартире и не выпускал бы никогда. Ты болен, твоя ревность душит меня, я так больше не могу! – закричала она.
  - Ну, что ты, Наденька, не сердись, не делай мне больно, любовь моя. Мне уж и так тяжело... – Он сел на диван и задумчиво посмотрел на девушку. – Знаешь, я ведь преступник, подлец... Зачем я тебе всё это говорю?! – он замолчал. – Нет, нет. Теперь уж всё равно...
  От волнения генерал всё время терял мысль или просто никак не решался сказать что-то. Потом он сделал над собой усилие и произнёс:
  - Наденька, родная моя. Мне ужасно стыдно за то, что я сейчас скажу. Но ты пойми меня, прошу тебя... Нужно чтобы ты вернула изумрудные серьги. Они принадлежат моей жене – наследство от её прабабушки – княгини. Я тогда совсем голову потерял, так хотел чтобы ты их носила. Вот и на портрете, - он взял со стола портрет и на расстоянии вытянутой руки посмотрел на него, - как ты в них хороша! Но я должен вернуть их на место, я слово дал... – Он тяжело перевёл дыхание. – А для тебя я заказал точно такие же, смотри.
  Он вытащил из кармана зелёную бархатную коробочку. На белом атласе лежали точно такие же серьги, как на портрете.
  - Видишь? Это то же самое, только камни конечно другие. Но ведь не отличишь, да? – Он просительно смотрел на Наденьку, и вдруг упав перед нею на колени, стал целовать её руки.
  Сначала она молча смотрела на него сверху вниз, а потом рассмеялась. Она смеялась громко, хохотала ему прямо в лицо, с ней просто истерика случилась. Она никак не могла успокоиться, и только указательным пальчиком показывала, мол «Нет, нет»...
  Генерал в ужасе смотрел на Наденьку. На лице его читались стыд и омерзение к самому себе. Он внезапно понял, что Наденька его не любит и возможно даже ненавидит. Всё показалось ему бессмысленным и ненужным. Он достал из стола пистолет и приставил его к виску. А Наденька всё смеялась. Только когда прозвучал выстрел, она опомнилась. И тут она поняла, что сказка кончилась, что теперь она скорее всего попадёт в тюрьму... Схватив манто и перчатки, она побежала к дверям.
  Дверь уже почти захлопнулась, когда она вспомнила о серьгах-близнецах. Вернувшись, она взяла со стола бархатную коробочку, ещё раз посмотрела на мёртвого генерала и ничего не сказав, не проронив ни слезинки, вышла за дверь.


                                                    *    *    *

  Фаечка смотрела в окно. Уже давно стемнело. В свете фонарей машина Олега, стоявшая во дворе, сверкала изяществом линий.
  - Что же он там делает так долго? – произнесла она вслух. По щекам её не переставая катились слёзы.
  Но вот хлопнула подъездная дверь. Олег сел в машину, но не уезжал. Вдруг зазвонил телефон.
  - Это он по мобильнику, - догадалась девушка, однако трубку снимать не стала. Он всё звонил и звонил, а она, зарывшись головой в подушку, чтобы не слышать звонков, всё плакала и плакала, и думала, что жизнь её кончена и никогда она уже не будет счастлива...
  Ход её мыслей примерно напоминал ситуацию, когда ребёнок, обидевшись на весь свет и спрятавшись за креслом, представляет себе, что вот он умер, а родители плачут на его могиле. И все его друзья, и те кто обижал, тоже плачут и просят прощения, а он смотрит со стороны и наслаждается их горем.
  Полежав так с полчаса, Фаечка заснула с уверенностью, что несчастнее её нет человека на свете.


                                                    *    *    *

  В пятницу утром Надежда Андреевна проснулась с головной болью. Она полежала ещё некоторое время в постели, размышляя о том о сём, стараясь отвлечся от боли, которая словно молотком стучала в висок. Это однако облегчения не принесло. Тогда она решила попарить голову с горчицей. Этот старинный способ облегчения головной боли она вычитала в одной книжке, и с успехом пользовалась им. Тем более, что ей предстояло сегодня выступать на телевидении и нужно было хорошо выглядеть.
  Ей действительно стало легче, и завтракала она уже в хорошем настроении. Затем она тщательно причесалась и, по совету Софьи Васильевны, сбрызнула голову лаком, чтобы маленькие прядки не выбивались из причёски и не торчали в разные стороны. Одевшись и дополнив свой наряд великолепными серьгами, она ещё раз посмотрела в зеркало. Для Надежды Андреевны это было занятие более чем привычное. Вся её жизнь прошла перед огромными зеркалами. Дома ли, в репетиционном ли зале – она всегда видела себя со стороны. Это было как фильм о ней, о Наденьке Теплицкой, а позже – о Надежде Андреевне Вильчинской. И роль её ей самой нравилась, и исполнение тоже. Только с годами образ по эту сторону экрана стал меняться, а там – в Зазеркалье она видела всё ту же Наденьку. Со временем она, правда, тоже надела очки, но у неё не было морщин. И руки были такими же нежными и красивыми...
  Это происходит к сожалению с большинством из нас. Мы видим в зеркале не то, что есть на самом деле, а то что хотим видеть, или то что представляем себе. Поэтому так нелепо выглядят на стареющих женщинах молодёжные кофточки, открывающие дряблый живот, миниюбки, из под которых видны нависающие колени... Ведь они надевают это всё на себя – молодых, и видят в зеркале лишь то, что хотят видеть. Всё нежелательное остаётся как бы за кадром. В этом смысле Надежда Андреевна не была исключением, хотя фигура её сохранилась великолепно. Как говорится: «Сзади пионерка...»


  Часы показывали одиннадцать.
  - Ну, что ж, прогуляюсь до двух, - головная боль всё же напоминала о себе. И Надежда Андреевна сочла за лучшее побыть подольше на свежем воздухе. Надев зимнее пальто и свою любимую «чалму», она отправилась на улицу.
  Погода стояла чудная. Ярко сияло солнце. Дворники щедро посыпали тротуары то солью, то песком, так как ночью ещё сильно подмораживало и было ужасно скользко.
  Старая балерина медленно шла по бульвару и думала о предстоящей «Встрече». Она не волновалась. Ведь разговор пойдёт о ней, о её творческой карьере. Ей не нужно было что-нибудь заучивать наизусть, специально готовить текст. О себе она и так всё знала и могла ответить на любой вопрос. Кроме того, от природы она обладала способностью режессировать ситуацию на свой вкус. Это можно было ещё назвать способностью к вольному изложению. По просьбе Олега она захватила с собой несколько фотографий, гда была изображена в танце вместе с великими партнёрами. Да, уж ей было, что рассказать...
  - Вообще-то можно было бы издать мемуары, - подумала она. – Нужно как-нибудь взяться, покопаться в дневниках и письмах.
  Размышляя таким образом и сторя планы написания книги «о себе любимой», она незаметно подошла к ступеням парка. Ей захотелось погулять по набережной у озера, посмотреть, не начал ли уже подтаивать лёд.
  К озеру вела широкая аллея с большими клумбами посередине и красивыми парковыми скамейками по бокам. На клумбах за зиму выросли горы снега, так как дворники, расчищая дорожки, ссыпали снег по сторонам. Так что идя с одной стороны, было почти не видно, что происходит с другой. Надежда Андреевна была, как известно, особой невысокого роста, поэтому горы снега полностью закрывали от неё другую сторону аллеи.
  Сначла её это совершенно не занимало. Потом вдруг ей показалось, что кто-то идёт по параллельной дорожке, но ей было не видно, на самом ли деле это так. На время она отвлеклась от этих мыслей, идя всё дальше и дальше по безлюдному в это время парку. Вот и набережная. Нужно было подняться на несколько ступенек вверх. Привычным движением руки Надежда Андреевна подобрала полу пальто и в этот миг вспомнила, как поднималась когда-то по ступенькам крыльца генеральской дачи. И вся картина последующей трагедии развернулась перед её мысленным взором.
  С того вечера, когда Олег заставил её вновь пережить всё это, она ни минуты не была спокойна. Сорок лет подряд старая балерина вычёркивала из памяти эту страницу своей богатой разнообразными событиями жизни, как вдруг – прошлое настигло её и заслонило собой привычно радостную картинку.
  Ей стало страшно, захотелось упасть. Спрятаться. Зарыться в снег. Сердце учащённо билось, в висках стучало. Надежда Андреевна бросилась бежать. Она свернула на какую-то аллею и не оглядываясь побежала вперёд. Аллея казалась ей какой-то бесконечной. Она была уже совсем без сил. В ушах шумело. Ей послышалось, что кто-то окликнул её по имени. Голос показался знакомым. Уж не генерал ли зовёт её из могилы, но она всё бежала не оглядываясь. Ей вдруг вспомнился давешний сон, и то чувство, словно кто-то идёт за ней след в след...
  Недалеко была парковая скамейка.