Тени перед чертой

спокойной ночи и усмехнулся, осознав, что подниматься им все равно вместе.
А потом они лежали без сна, каждый в своей комнате, но мысли сходились в одной точке.
Ушедший раньше Регар лежал в постели, прикрыв глаза, стараясь перестать думать об отвратительной тишине через стенку. Его комната располагалась между комнатой Лепена и Сколера, и теперь в одной из них было движение, а в другой – удушливая тишина.
Регар старался представить, что сейчас делает Сколер, лег ли он спать или мается бессонницей? Но стоило ему представить этот образ, как он тут же гнал его из головы, чувствуя боль. Было плохо. Было скорбно. За преступление, заговор, связанный с герцогом Торвудом – смерть. Регар чувствовал, что ему не оправиться от этого удара. В глубине души, он, конечно, понимал, что рано или поздно в его Коллегии будет какая-то проблема, но подозревал, что будет она из-за Арахны, что это она влюбится в кого-нибудь, будет страдать. А вместе с нею и сам Регар потеряет покой.
Но Арахна не влюблялась. И даже и Сколера, и Лепена воспринимала только как друзей – Регар от этого успокоился почти, когда заметил, что Арахна-то, может быть, и не испытывает ничего, кроме дружеских чувств, а вот Лепен…
Он открыто не демонстрировал и хоронил в себе, но у него прорывалось это затаенное чувство, а может быть, Регару просто казалось? Но сейчас же, наблюдая за тем, как Лепен заботится об Арахне, Регар был спокоен: его воспитанница под защитой. Пусть даже она пока не понимает или не хочет понимать этой защиты, но Лепен не даст ей пропасть.
А Сколер…с ним надо проститься. Кусок сердца. Вырвать с мясом эту часть своей души. Сколер, который пришел в Коллегию Палачей, был бледен и слаб, боялся крови. Он прошел долгий путь, а теперь, оказывается, этот путь не был прямым и ясным, как казалось всем. Это был лживый путь… и насколько он был лжив?
У Регара ныло сердце, хотелось плакать, но он уже забыл, как это делают другие люди и не мог позволить себе слабости. Тишина за второй стенкой продолжала же угнетать.
Ходивший за другой стенкой Лепен тоже не мог найти себе места, но он и не прикидывался спящим даже для себя, не видя в этом смысла. Он ходил из угла в угол, пытаясь понять, что он чувствует. Все эмоции смешались и пульсировали в голове, отдаваясь болью. Ему было обидно от того, что он сначала поверил в невиновность Сколера;  досадно от того, что Сколер подал прошение о переводе; злорадно, что прошение не было удовлетворено; трусливо от неизбежного; холодно от нехватки нежности той, подумать о которой он боялся, но которую жалел сейчас больше, чем себя и Регара.
Лепен раз за разом клялся себе, что теперь он позаботится об Арахне так, как она того заслуживает, что он убережет ее от такой боли, которую она испытывает сейчас. Лепен, как человек деятельный, составил уже подробный план будущего.
Первое – дождаться развязки со Сколером. Второе – дождаться пока Регар и Арахна переживут это. Сам он им поможет, а перенесет это все, мечтая о будущем. Третье – поговорить с Регаром, объяснить ему про свои чувства к Арахне и про нежелание быть больше в Коллегии Палачей. Четвертое – объясниться с Арахной. Пятое – запросить прошение о переводе из Коллегии Палачей…
Это все легко было представить, но проблема начиналась еще в первом пункте. Развязка со Сколером! Со Сколером…
Сколер, которого он ревновал к Арахне до фразы самого Сколера:
-Ты идиот, если думаешь, что я люблю ее больше, чем сестру.
Сколер, который всегда был готов подменить его в невыносимом для Лепена клеймении.  Тот самый Сколер, который оттаскивал изрядно хмельного Лепена от дознавателя, такого же пьяного и задирающегося. Сколер тогда получил тоже тумаков, причем с двух сторон, но даже не заикнулся об этом…
Лепен стиснул зубы и сказал сам себе негромко:
-Хватит. хватит думать о нем. Он мертв.
И вылезла из глубин подсознания ядовитым пятном фраза того же «мертвого» Сколера:
-Ты брат мне…веришь?
Лепен зажмурил глаза от вспышки головной боли, порожденной этим ядовитым пятном памяти и тяжело опустился на постель, жалея, что не может каким-нибудь криком или ударом по чему-нибудь выразить все свое состояние и остаться совершенно пустым.
«Ты брат мне…веришь?» - вспыхнуло в голове снова, и Лепен тяжело повалился на бок, накрыл голову подушкой, спасаясь от собственной памяти под ее душной стороной.
Арахна тоже лежала в постели, но она даже не разделась, а так и легла, в обуви и в уличной одежде. В последние сутки всякое приличие утрачивало смысл. В глазах не было слез, кажется, все, что можно было выплакать, она уже выплакала.
А проблема от слез не ушла. И легче не стало. Только в глазах стало суше. Разум уже устал от  напряжения, но не собирался сдаваться. Он подбирал аргумент за аргументом, ища в памяти Арахны все какие-то обидные и неприятные моменты в общении со Сколером, в жизни.
«Он не вовремя сдал мне отчет и я задержала свою сдачу Регару на сутки…за что и получила от него выговор», - первая мысль казалась уже достаточно обидной, но тихий голос совести – такой едкий, вдруг напомнил:
-А ты на черт поставлена была ответственной за это? Почему не добилась своевременной сдачи? Почему, если не могла добиться сама, не пожаловалась Регару?
Арахна стыдливо поморщилась. Потому что забыла она сама про отчет. Это был первый раз, когда Регар доверил его ей, а она провозилась с чем-то и совсем забыла…
«Он добавил в бульон тмин, зная, что меня от него тошнит», - Арахна нашла второй аргумент, но снова вмешалась совесть:
-Во-первых, ты тогда болела, и он просто приготовил для тебя бульон. Во-вторых, разве ты сама всегда учитываешь все пожелания и необходимости? В-третьих, Арахна, чтоб тебя, он первый раз в жизни вообще что-то готовил! Старался человек, перепутал… вспомни что-нибудь другое!
Арахна попыталась вспомнить и, как ей казалось, вспомнила:
«Он не дал мне потанцевать с тем брюнетом…» - дело было в день Королевского Гуляния. По всему городу были ярмарки, празднества. Арахна загляделась тогда на одного брюнета, впервые загляделась на кого-то, пораженная обаятельной красотой незнакомца. А когда он заговорил с нею, и вовсе была готова утонуть и в голосе его, и взгляде, но Сколер вмешался, появившись неожиданно, и увел Арахну прочь.
-Ты что творишь? – бесилась Арахна, - он заговорил со мною!  Это был такой шанс! Такой красавец и…я. Он пригласил меня на танец, а ты…
-Ты намного лучше, чем думаешь, - возразил Сколер. – А насчет твоего красавца у меня плохое предчувствие. Ара, клянусь Луалом, что никогда я не стану препятствовать никакому твоему выбору, но сейчас, лишь раз, послушай меня, прошу.
Арахна тогда обиделась. Попыталась найти своего случайного красавца и не смогла. От этого обиделась еще сильнее.
-Только вот этот вариант тоже не подходит, - едко напомнила неумолкающая совесть, - ты того парня ведь нашла, а?
Нашла, не поспоришь. На эшафоте. Его Лепен казнил за семь доказанных особенно жестоких убийств. Все жертвы были молодыми девушками, и, как сообщалось в деле Дознания (цитата глубоко врезалась в память Арахны): «Все жертвы шли с обвиняемым добровольно».
А Сколер, узнав тогда про это, даже не упрекнул ее и не позлорадствовал.
Арахна вспомнила об этом особенно ярко и слезы, непрошенные и, казалось бы, уже конченные, снова потекли по ее лицу. Благо, сейчас ей не перед кем было скрываться, и она могла плакать тихо и беззвучно.
Впрочем, эта ночь была бессонной не только для этих троих. Авис – член Коллегии Судейства, все еще спорил с судьей, который должен был вести завтра суд над Сколером. Судья  был мудр, опытен и терпелив к другим. Но сейчас его терпение изменяло ему.
-Я просто прошу Дознание провести работу глубже, чем прежде, - убеждал Авис. – Я знаю этого человека, господин Дрейк и в то, что он заговорщик…
-Молодой человек, - Дрейк хотел уже спать, а этот юнец…ах, как он напоминал старому судье самого себя в молодости, но все же вызывал досаду, - дознание здесь не причем. Обвиняемый написал признание. Вы сами видели, что его никто не тронул.
-Но…
-А ваша личная привязанность только настораживает меня,  и я вынужден перейти к другим мерам. Еще одна ваша попытка вмешаться в следствие, и я сделаю так, что о деле вы будете узнавать только от городских бардов!
Ответствовав так, Дрейк поднялся, преисполненный достоинством и вышел, оставляя Ависа в полном одиночестве.
-Абсурд…- сам себе сказал Авис, но стены не могли ему ни сказать слов поддержки, ни возразить ему…
А Иас – влюбленная в Сколера кухонная работница, также отказывалась верить. Но если Ависом двигало чувство здравого смысла, а только потом дружеская привязанность, то Иас двигало чувство любви. А еще ощущение жизни под сердцем. Да, она была на малом еще сроке, и таила это как самый большой секрет, и даже Сколер не знал об этом, но Иас грело это чувство. Она верила в то, что у нее будет семья и ей не надо будет больше скрывать своей любви к Сколеру.
Главное, чтобы он жил!
Иас, услышав самые жестокие в своей молодой жизни слова, метнулась в свою каморку, собрала нехитрые сбережения, что удалось сэкономить от тихого жалования, извлекла из своей деревянной шкатулочки памятные два серебряных кольца от родителей и побежала, не помня себя, в Коллегию Дознания, прослышав когда-то давно, что за вознаграждение там можно увидеться со своими близкими…
Только бедная девушка не подумала, что для того, чтобы увидеться, нужно иметь какие-то связи и знания о том, кому можно предлагать, а кому нет. если бы дежурство той ночью осуществлял бы Тален, то он бы просто выпнул ее из Коллегии и велел бы идти домой, не поднял бы даже шума.
Но сегодня дежурство осуществлял Мальт,  у которого с утра было плохое настроение. Услышав от стражи о девушке, что желает повидаться с преступником, Мальт быстро сообразил для себя, что это – подельница осужденного и велел арестовать и ее.
Иас даже пискнуть не успела, когда ее швырнули в комнату допросов, и велели ждать утра…она, дурочка, даже не поняла за что с ней так.
А сам виновник всех бед, Сколер, не могу уснуть в камере. Он не боялся смерти, ему было досадно за то, что его близкие узнали о его прошении и, почти наверняка, поверили в то, что он заговорщик.
Да, Сколер однажды в минуту гнева и слабости подал такое прошение и получил отказ, но в заговоре он не был виноват! Во всяком случае, вина его была без умысла. Да, он согласился на некоторую сделку и да, устыдился ее, попробовал рассказать Арахне, надеясь, что она подскажет ему, но, увидев ее испуг, принялся сочинять какой-то бред…
И вот…как они там? Верят ли они обвинению? Хотелось бы проститься с ними. Хотелось бы рассказать про Иас, попросить присмотреть за нею. Сложно было не воспользоваться влюбленной приходящей девушкой, но все-таки и ей требовалось утешение…за это сколер не считал себя подлецом. Он не мог простить себе того, что не объяснился со своими близкими за прошение, за записку. Особенно за прошение. Им плевать на заговор – Сколер был уверен. Но прошение о переводе должно было уязвить их сильнее всего…



Глава 6.

Утром Регар и Лепен спустились в залу рано, Арахне удалось задремать под самый рассвет. И, словно дождавшись их пробуждения, Авис постучал в Коллегию Палачей. Лепен и Регар