круга. Окружающие шумы слились для Дарника в один не прекращающийся монотонный гул, расслышать что-то в котором было невозможно. И тем не менее тонкий пронзительный крик Ырас «Сзади» он услышал. Услышал и всем телом стремительно повернулся. Десять лет назад его главным боевым достижением было ловить брошенные с десяти шагов сулицы, когда стоило лишь махнуть рукой, и сулица оказывалась в его ладони. На сей раз он макрийскую сулицу не поймал, но сумел отбить ее в сторону и, падая в песок, сулица зацепила голень Ялмари.
В первое мгновение никто ничего не понял. Готовившийся к броску макрийский вождь тупо смотрел на свою ногу, не понимая, как его там мог достать Дарник, стоявший от него в трех шагах, и что это вообще промелькнуло. Потом его взгляд перешел на древко воткнувшейся позади в землю сулицы и гневно перевелся в обратную сторону. Увы, обратная сторона была не дарпольской, а макрийской. Так они, поединщики, и стояли голыми спинами каждый повернутый к чужому воинству: Дарник видел своих, схватившихся за клевцы и булавы, Ялмари – своих, столь же злых и возбужденных с мечами и секирами.
– Тихо! Тихо!! – взревел князь во всю силу глотки. – Стоять! Кому сказал, стоять!!
Наверно те же слова на своем языке закричал и вождь, потому что полуобнаженные мечи снова вернулись в ножны. Продолжать поединок после случившегося не имело смысла, и Дарник молча подал свою палку распорядителю. Лишь усилием воли он сохранял на лице выражение невозмутимости, так хотелось расхохотаться – не понадобилось поддаваться и проигрывать, а предательский поступок макрийского безумца принес ему самое полное победное торжество. То, что сулица едва не проткнула ему спину, в расчет как-то не принималось – на то он и Дарник Непобедимый, что такие пустяки его даже не должны касаться. Зато с каким удовольствием он теперь попрощался с Ялмари легким взмахом руки: мол, тебя не виню, виню твоих глупых воинов.
– Ты и теперь им такое спустишь! – возмущался Корней, идя подле князя к Репейским воротам.
Рыбья Кровь лишь улыбнулся в ответ. Приостановившись, он поискал глазами Ырас. Она, как верный оруженосец находилась в двух шагах.
– Это ты крикнула про сулицу? – спросил он.
– Нет, не я! Я ничего не кричала, – удивленно произнесла юница.
Не успели еще княжеская хоругвь полностью войти в ворота, как прискакал макриец, один из тех, что сопровождал Мауно. В руке он держал сулицу, на которой была насажена отрубленная голова молодого макрийца.
– Это он копье бросил, – по-словенски объявил посланец, передавая сулицу с головой одному из княжеских гридей.
Еще день – и договор с Ялмари был подписан. Подписывали снаружи Репейских ворот в окружении лишь малого числа приближенных. Согласно договору на два года объявлялось полное перемирие и беспошлинное движение торговых караванов из Дарполя в столицу Макрии и обратно. Особо оговаривалось никак не использовать друг против друга ни больших, ни черных, ни малых ордынцев. Из полутора тысяч пленных домой возвращались двенадцать сотен, сотня раненых за эти дни скончалась и две сотни макрийцев, в основном наемных булгар и словен захотели остаться на дарпольской службе. За возвращенных пленных Дарполь получил сто кутигурских детей-заложников, пятьсот кольчуг и семь тысяч дирхемов частью монетами, частью весовым серебром: блюдами и кубками, что собрали в макрийском лагере. Также было договорено о присылке двадцати трех тысяч дирхемов, триста пудов зерна, пятьдесят пудов воска, двести рулонов льняного полотна и двадцать бочек меда. Отдельно триста чешуйчатых броней обменяли на десять рулонов шелка и пуд пряностей. При желании это можно было подать, как успешное завоевание макрийцами торгового пути в Персию и Хорезм.
В качестве дополнительного утешения Дарник приказал выдать новоявленным «союзникам» десять повозок съестных припасов: колбас, сыров и лепешек, лишь бы скорей уходили. Уходящее шеститысячное войско сопровождала лишь одна дозорная дарпольская сотня, но за ее безопасность можно было не беспокоиться – всех своих коней макрийцы использовали почти исключительно как упряжных лошадей. Следом вверх по реке поплыли «Романия» и «Хазарией» с двумя лодиями, восстанавливать Вохну. «Калчу» князь отправил на юг возобновить снабжение Секрет-Вежи зимними припасами.
Настало время прощаться и с Ислахом, который мог теперь везти в Кят полный отчет о могуществе и возможностях яицкого князя. Дарник подтвердил арабскому визирю ранее данное обещание пропустить через свои земли магометанское войско (за мзду, разумеется, по пять дирхемов с носа), а если за военное союзничество, то и еще по сорок дирхемов за каждого ратника. Последнее уже совсем не удивляло Ислаха, он лишь шутил:
– Как только тебе удается за деньги громить даже бывших своих союзников и при этом всегда держать свое честное слово?
– Мое честное слово для меня главная опора, – признался ему Дарник. – Мне всегда интересно извернуться так, чтобы было и по моей воле, и чтобы я не нарушил обещания. Просто никто не пытался нанять меня на долгий срок.
– А не боишься, что когда-нибудь обиженные тобой «союзники» соберутся и вместе тебя накажут?
– Для меня тогда настанет главный день изворотливости, – весело отвечал князь.
10.
Кажется, чего очевидней: сильный враг разбит и несолоно хлебавши уползает восвояси – пляши и радуйся!? А вместо этого на Дарполь опустилась густая вязкая хмарь, название которой: брожение умов и чувств. Все мысли десятитысячного города теперь были только о жалованье и добыче, о добыче и жалованье. Тот прежний стройный порядок распределения добычи (князю 1 десятую долю, на нужды войска 4 десятых и ратникам 5 десятых) уже не казался правильным и справедливым, пошли разговоры о добавлении в княжескую десятину всего воеводского жалованья, а нужны войска урезать до 2 десятых долей, ведь город уже построен, оружия в избытке, продуктов тоже хватает. Отчасти причина ропота была понятна: жалованье бойникам и гридям за год было выдано не больше одной пятой части, писари, якобы, ведут учет долгам, но те только все время увеличиваются. А как быть вдовам, им что, уже никогда не получить мужнее жалованье?! А калекам – им что, пожизненно быть привязанными к бесплатным поварням?!
– Открой, князь, оружейницы, раздай в счет жалованья трофейные мечи и брони и разреши их свободно продавать!
– А когда потом на рать пойдете, из оружейниц вам другое оружие выдавать потребуете? – сердился Дарник.
Но делать нечего – приходилось уступать. И видеть потом, как кольчуга в пятьдесят дирхемов уходит за двадцать пять, а то и за двадцать монет. Хорошо еще, что истинная цена выданных трофеев остается в казначейских списках. Вдов обижать тоже не годится – им всем было выдано мужнее годовое жалованье в полном объеме. А калеки стали получать по три дирхема в месяц. В княжеских мастерских и на верфи мечи и брони брать отказались – хотели хоть половину заработанного! Единственные обладатели живых денег – заморские купцы, стало быть, спустить им за полцены тот немногий шелк, янтарь и жемчуг, что еще оставался в княжеской сокровищнице. Хорошо еще, что Олова вовремя отговорила Дарника от его намерения награждать фалерников еще и денежной наградой, а всех ополченцев, участвовавших в Речной битве, перевести в бойники с жалованьем.
– Надо было перебить всех макрийцев камнеметами и забрать у них все оружие и доспехи! – раздавались обозленные голоса одних.
– Так у нас есть дети «чернецов», с них точно нужно слупить полной мерой! – вторили им голоса других.
И против этого тоже не возразишь! И когда Калчу привела к князю сотских и тысячских «чернецов» – отцов детей-заложников, Дарник мог только развести руками:
– Мы меняли их на макрийцев один в один, выходит, выкуп каждого из них стоит пятьдесят дирхемов.
– Вся Черная Орда хочет стать под твое начало, признать тебя своим каганом, – пыталась защищать своих соплеменников воительница.
– Как только заплатят выкуп, тогда поговорим и об этом, – решил Рыбья Кровь. – Скажи им, все их дети будут у нас в сытости и тепле, держать их под караулом никто не будет и, бегая по Дарполю, они через полгода станут отличными толмачами.
Так и расстались, воеводы «чернецов» вместе со своим войском, освобожденым от службы макрийцам, отправились на север в свои улусы, а князь отдал распоряжение переписать всех детей-заложников, распределить их по гарнизонным хоругвям и приставить к обучению словенской грамоте и ратному делу.
После всех выплат обе казны, княжеская и войсковая, опять почти полностью опустели. Приходилось уповать лишь на 23 тысячи макрийских дирхемов и 5 тысяч дирхемов «чернецов», без чего о почетном звании наемных воинов приходилось забыть и заняться уже чистым грабежом магометанских эмиратов на южном берегу Хазарского моря. Зимой намечалось новое венчание на каганское правление и с добавлением трех улусов «чернецов» это могло вылиться в существенное пополнение княжеских хлевов и хранилищ скотом, шерстью, мехами и кожами, хоть ты им заранее намекай, что Князьтархану нужно не это, а полновесные монеты любого достоиства.
Корней, узнав о сей озабоченности Дарника, потешался:
– Чем богаче становятся твои подданные, тем бедней становишься ты! Пора уже всех начинать обкладывать поборами.
– С тебя первого и начну! – огрызался князь.
Выход из положения нашла Эсфирь, подговорив Милиду напрямую обратиться за помощью к хемодским старейшинам. Дарник, узнав об этом, как следует отругал обоих матрон, но дело было сделано: хемодцы на зависть иудейским и ромейским ростовщикам согласились выдать Князьтархану на два года 40 тысяч дирхемов без всякого роста лишь попросив уравнять в правах дарпольских и хемодских торговцев. На деле это означало, что за обиду хемодских купцов где бы то ни было Рыбья Кровь должен отвечать всей военной мощью Яицкого княжества. Дарник ничего против этого не имел, тем более, что главные торговые устремления хемодцев были в сторону Репейских гор.
– Ну так я вам что и все гостевые дома с отхожими местами построить должен, – говорил он старому знакомцу Гадору, привезшему две шкатулки серебра. – Сами давайте участвуйте.
Хемодцы и участвовали: те две сотни латников, что сражались в Речной битве, домой съездили только, чтобы покрасоваться фалерами и наградным оружием и почти в полном составе да еще с женами вернулись на княжескую службу, уверяли, что в Дарполе им гораздо интересней и веселее, чем в строго упорядоченном ремесленом граде. К ним присоединилось еще столько же молодых парней, желающих выйти из-под опеки строгих отцов и завести собственные мастерские. За мужчинами потянулся устойчивый ручеек аборикских невест – избыточному женскому населению Хемода тоже требовалась яркая новая жизнь, а словенские и ромейские ратники прекрасно доказали, что они и в мирной жизни само дружелюбие, и из военных походов возвращаются живыми и денежными: два-три гостевания в Дарполе у бондарской гильдии – и можно уже договариваться о собственной свадьбе с охочими до светловолосых невест полусотскими.
Почти так же обстояло дело и с Кятским посадом. Все украденные дарпольцами невесты были
