дарпольцами, например, при первых выстрелах камнеметов быстро отвести своих коней на безопасное расстояние. На том и уговорились. Калчу отправилась в свою тарханскую Ставку в Петле, а князь на военный совет в Воеводский дом.
У Агапия уже имелся подробный план предстоящего сражения:
– Как только люди Ратая расчистят от «чеснока» западные ворота, колесницы выйдут из Репейских ворот, конница – из Хазарских, пешцы просто перемахнут через мешочную стену, спустятся по валу и без труда преодолеют ров. Пока макрийцы сумеют выйти из лагеря и построиться, наше войско быстро обратит в бегство черных кутигур. Макрийцев можно даже не атаковать, если стрелять начнут колесничие камнеметы и Большие колесные пращницы, макрийцам не останется ничего другого как самим идти вперед и тогда они окажутся под обстрелом крепостных камнеметов.
– Отлично, – одобрил Рыбья Кровь. – Так и сделаем. Только дадим отдохнуть походному войску и на Восточном валу испытаем, как у пешцев получится дружно спускаться и перепрыгивать ров.
Позже князь заглянул еще к Ратаю, похвастал привезенными с Итиля тудэйскими металками, встретился с Радимом и раненым Потепой, которого из горящей Вохны на плоту переправили через Яик его бойники, коротко поговорил с Ислахом, в преддверии большого сражения вести серьезные переговоры не имело смысла.
– Я видел, как твои воины сражаются без князя, какими же львами они будут при тебе, – уважительно заметил визирь. – Позволь находиться рядом с тобой.
Ну что ж, это позволить было можно.
Заглянул князь и к Ырас, проверить, куда ее пристроил Афобий. Нашел свою морскую спутницу в Петле в «корзине» в окружении новых юниц с восхищением слушавших ее рассказ о походе. Боялся, что девушка если не словами, то глазами потребует от него мужского внимания, но нет, Ырас ни на что не претендовала, понимая, что каморка на биреме и двуколка с княжеским шатром – это предел их отношениям.
Только в сумерках сумел он освободиться и добраться до своих новых хором. «Курицы» вместе с вернувшейся Калчу терпеливо его дожидались. На столе стояло ячменное и виноградное вино, сыр, сочная белая рыба, ягнячьи ребрышки, сладости и фрукты, горели полдюжины сальных свечей. Лица и фигуры лишь угадывались в густом полумраке, но это было и самым замечательным. Расспрашивали, разумеется, о его морском походе: о стычке с хазарами, о распятых переговорщиках, сражении на Змеином и у Правого Рукава, карательных островных набегах. Не без подвоха интересовались, сколько именно отрубленных рук хватит для полного княжеского удовлетворения.
– Откуда я могу знать, – отвечал Дарник. – Если придумаю, как подобраться к ним по тонкому льду, то и зимой буду рубить. Пока сами не попросят прощения, тогда и прекратим.
Первой смилостивилась Эсфирь:
– Вы что, бессовестные, не видите, что князь едва сидит, чуть живой от усталости! А ну давай все по домам!
Да разве можно быть усталым от каким-то там разговоров со ста разными людьми, хотел пошутить Дарник, но сил, в самом деле, не хватило даже на шутку.
Когда «курицы» разошлись, он попросил Милиду принести ему два ведра воды. Только опрокинув их на себя прямо во дворике, он почувствовал себя чуть бодрее и поднимался наверх, уже шагая через две ступеньки. Альдарика в спальне не было, его предусмотрительно унесла к себе кормилица, и соскучившиеся друг по другу супруги вели себя с пылкостью молодоженов. Выяснилось, что общая усталость совсем не отразилась на главном достоинстве княжеского тела. Впрочем, на четвертом соитии Дарник все же сломался, вернее, понял, что его ретивость может продолжаться до самого утра и испугался за свой завтрашний не свежий вид: а ну как Корней при воеводах ляпнет, что пора им и на князя «Пояс верности» надевать, а с него это непременно станется.
– Спи, ты завтра мне нужна свеженькой, – пожелал он Милиде и, взяв подушку, прошествовал в думную на топчан.
Здесь были два окошка величиной с локтевой щит с тысячью звезд в каждом из них, сотня книг на полках, чьи корешки взывали к мудрости и взвешенности, и чрезвычайно много черного пространства, наполненного душами мертвых людей, каждая из которых шептала: «Ты убил меня честно и правильно», и непонятный еще более черный сгусток величиной с человеческую голову, который медленно поднимался от пола к потолку. «Что в нем?» – лихорадочно старался понять Дарник и вдруг догадался: – «Это я сам, хочу к чему-то большому вынырнуть».
Заснул он перед самым рассветом и первый раз в жизни беспробудно проспал почти до полудня. Явившиеся поутру «курицы», тихо переговаривались между собой в соседней женской приемной, наотрез отказываясь пропускать к Князьтархану его воевод.
8.
Через два дня все состоялось полностью в соответствии с расчетами Агапия, с той только разницей, что несмотря на подготовку на Восточном валу, пешцы просто выбежали из ворот вслед за колесницами и конницей. Переговорщики Калчу сделали свое дело: при первом залпе выстроившихся колесничих камнеметов «чернецы» бросились наутек, остановившись лишь на безопасной полуверсте.
Макрийцы тоже пришли в движение, но должным образом изготовиться к сражению смогли, когда шесть дарпольских хоругвей ровными прямоугольниками уже стояли на разрушенном ипподроме. Самым лучшим было напасть на макрийцев, пока они еще не все как следует построились, но Рыбья Кровь медлил, продолжая опасаться бокового удара «чернецов» и ожидая, когда готовы будут к стрельбе четыре Больших колесных пращницы, последними выезжавшими из городских ворот. Двадцать колесниц выстроились напротив макрийцев и тридцать стерегли наскок «чернецов». Впрочем, камнеметы на колесницах легко могли разворачиваться в любую сторону.
Шесть или семь тысяч макрийской пехоты тем временем выстроилась сплошной стеной, закрытой длинными каплевидными щитами и выставив вперед не меньше трех-четырех рядов копий. Оглянувшись со своей колесницы, Дарник увидел, что весь Западный вал усеян зрителями. Князю стало слегка не по себе. В своей победе он нисколько не сомневался, но вот потери?!.. Чтобы прямо на глазах своих жен и наложниц гибли их мужья и полумужья!..
Да, его прошлогодняя угроза о тяжелых потерях будет, наконец, выполнена, но что в этом хорошего. А как по-другому, если пробиваться надо через стену с копьями. В двухдневных учебных сражениях он попытался использовать четырехсаженные колья, что придумал Ратай со своими юницами, но получилось это не очень ладно: стоило одному ратнику споткнуться, как заваливалась вся колонна, а пробитый таранным колом один мешок шерсти препятствовал дальнейшему движению тарана, поэтому от этой затеи пришлось отказаться. Но сейчас Дарника как озарило, он понял, как именно надо применять эти тараны.
– Назад! Все отступаем! – отдал он приказ удивленным воеводам. – К Хазарским воротам.
Войско стало медленно отступать вдоль Западного вала. Макрийцы двинулись было вперед, но потом остановились, догадываясь, что их хотят подвести под выстрелы крепостных камнеметов. Так же думали и зрители на валу.
Ко всеобщему изумлению отступление не остановилось, сначала в Хазарские ворота въехали, сложив коромысла, четыре Больших пращницы, потом вошли пешцы со стрелками, за ними катафракты, замкнула отступление колонна колесниц.
Пока ратники расходились по своим хоругвенным дворам, Дарник собрал для объяснения советников в Воеводском доме:
– Мы наемники, сражение наше ремесло. Мы хотим сражаться и побеждать много- много лет. Но мы совсем не готовы быстро умирать. По крайней мере, я сам не готов многих из вас терять. Мы разобьем макрийцев, но сделаем это самой малой кровью.
– Наше отступление наверняка сильно воодушевило макрийцев, – не согласен был с князем Агапий. – В следующий раз они будут сражаться еще злее и уверенней.
– Они погибнут, а геройски или трусливо – это уже не имеет значения, – заверил наместника и воевод Рыбья Кровь.
Из Воеводского дома он вместе с Ратаем направился в оружейные мастерские.
– Мне нужно, чтобы ты немного перестроил десять колесниц.
– Это как же?
– Вместе одного дышла, чтобы было три. Центральное дышло удлини на сажень, а боковые на два аршина. И все три дышла впереди нужно соединить крепкими перекладинами, чтобы получился небольшой клин.
– А дальше что?
– А дальше разогнать колесницу и врезаться ею в стену макрийских щитников.
– Никакая лошадь не поскачет на выставленные пики.
– Конечно не поскачет, – согласился Дарник. – А вот если им завязать глаза…
Ратай выпучил на князя восхищенные глаза:
– Ты почти такой же умный, как я!!
Вроде сомнительная похвала, но Дарник был ею весьма польщен.
Вся следующая неделя прошла в деловых и неспешных приготовлениях. Ратай готовил трехдышловые колесницы, добавляя к ним тяжелые колеса и задний противовес, наполненный камнями, чтобы придать не только вес, но и устойчивость странному сооружению. Войсковые конюшие подбирали крупных и резвых коней и обучали их скакать в колесницах с завязанными глазами. Изменен был и таранный кол для пешцев, вместо острия к нему была приделана аршинная перекладина, с тем, чтобы не застревать в одном воине, а сметать с пути по три-четыре щитника. В качестве таранщиков выделили целую сотню бойников, по десять человек на один пятисаженный кол. У них постепенно все стало получаться, кроме невыносимого женского ора, который мужские глотки никак не могли осилить. Пришлось добавить к каждому тарану по паре юниц.
Но даже с этими уловками-смекалками сражение с вдвое превосходящим противником продолжало выглядеть не слишком обнадеживающе, поэтому Дарник с Агапием, Корнеем, Калчу, Ратаем и Радимом принялись разрабатывать порядок нападения на лагерь макрийцев со стороны реки. Согласно этому плану три биремы, шесть дарпольских и двадцать хемодских лодий должны были высадить на правом берегу прямо у макрийских телег тысячу ратников, поддерживая их стрельбой из судовых камнеметов вместе с шестью Большими колесными пращницами скрытно доставленными на левый берег напротив их лагеря. На полную победу Рыбья Кровь не рассчитывал, но крепко надеялся этой чувствительной вылазкой принудить неприятеля к переговорам – не думают же они здесь до зимы в палатках оставаться.
По сведеньям захваченных «языков» макрийцы доедали последнее зерно и крупы и уже пускали на харчи кутигурских коней. Воображение князя рисовало замечательную картину, как его флотилия колонной подкрадывается в прерассветной дымке к макрийскому лагерю, и как вскочившие в воду дарпольцы, перемахнув телеги ограды, устремляются на спящих макрийцев. Вот и упражнялись денно и нощно в согласованном движении судов и в дружной высадке на берег. Охлаждала его лишь трудность сохранения всей этой атаки в тайне. А ну как навстречу резвым ратникам встанет стена щитов с выставленными рядами копий!
Корней подал мысль, что надо спокойно плавать туда-сюда по реке одиночными биремами и лодиями, не открывая камнеметной стрельбы, дабы макрийцы привыкли считать эти суда чем-то малозначительным. А под это притупившееся внимание перевести всю флотилию версты на три выше по реке, чтобы уже оттуда атаковать макрийцев без плеска весел,
