расчет, который не смог ни один писарь в Дарполе осилить, у нее получилось именно то число, которое ты говорил: 45 дирхемов за каждого погибшего ратника, – видя, что князь колеблется, поспешила сообщить Евла.
– У меня получилось сорок два дирхема, – поправила ее Олова, чуть зардевшись.
Число сорок пять было названо Дарником совершенно произвольно, и ему стало весьма интересно, как сия счетоводка вышла на похожую цифру. Но еще больше его занимали трудности с пленными.
– Ну и как мне с ними надо поступить?
– Я бы хотела рассказать тебе об этом с глазу на глаз, – еще больше покраснев, произнесла Олова.
– А почему не здесь? Это что, очень большая тайна? – он не прочь был устроить ей настоящее испытание.
– Иногда присутствие других людей может сбивать с нужного объяснения. Меня, по крайней мере, это всегда сбивает.
– Ну так найди способ, чтобы это тебя не сбивало.
Олова нерешительно оглядела всех сидящих под навесом.
– Тена, бена, спена, рвана, нана, дона, рана, здена, лина, плена, нынах, – произнесла словенка.
– Еще раз, – попросил Дарник, чуть напрягшись.
– Тена, бена, спена, рвана, нана, дона, рана, здена, лина, плена, нынах, – повторила она.
Князь от души расхохотался. Сказанное означало: «Тебе сперва надо разделить пленных». Это был тайный язык, на котором говорили словенские подростки между собой, дабы их не могли понять окружающие взрослые. Его употребляли и в его родной Бежети, потом он слышал это и от молодых словенских ополченцев. Разумеется, если он сам лишь со второго раза вникнул в смысл сказанного, то для любого инородца это вообще была тайна за семью печатями. Увы, самому ему без нужного навыка отвечать на отроческом словенском тоже было не по силам. И отведя Олову на противоположный край дворика, он выслушал ее уже на взрослом словенском.
Пленные макрийцы ныне являлись главной головной болью Дарника. Мало того, что полторы тысячи ртов надо было каждый день чем-то кормить, так еще по ночам держать возле их ям две сотни караульных, а днем, отправляя копать ров вокруг Кятского посада, держать для охраны и понукания нерадивых еще добрую хоругвь охранников.
– Что значит разделить пленных?
– Отделить всех вожаков. Не только воевод, но и всех, кто будет от лица пленных вести с тобой переговоры.
– А это еще зачем?
– Пленные не должно иметь вожаков, которые могли бы возглавить их бунт.
– Допустим, – согласился Рыбья Кровь. – Что дальше?
– Дальше надо превратить их работу в наивысшую награду.
– Это как же? – недоверчиво хмыкнул он.
Олова объяснила. Мол, здоровому крепкому мужчине сидеть целый день на одном месте совершенно невыносимо, а трудиться по принуждению всегда мешает гордость, значит, нужен третий путь: работать в две смены по полдня (охранников тоже наполовину меньше), кто будет работать плохо, тех просто оставлять на следующий день сидеть в яме. А лучшим работникам можно дать дополнительную награду: кубок вина, прогулку в Дарполь или даже посещение «Веселой юрты» (девки тебе, князь, кругом обязаны, согласятся обслужить макрийцев и бесплатно). С вожаками пленных действовать еще мягче, больше и лучше еды и совсем другую работу, чтобы у рядовых ратников была к ним зависть и недоброжелательство.
– А самое главное – если макрийцы откажутся платить выкуп, всех пленных можно посадить на землю и превратить в податных смердов, – подытожила сказанное словенка.
– Звучит очень заманчиво, – похвалил Дарник. – Ну, а самый первый шаг каким должен быть?
– Отделить воевод, и всех макрийцев два дня на канал не гонять, пусть сидят в яме.
– А как отделить? Они все сейчас одинаково выглядят.
– Сказать, что за всех сотских вождь макрийцев готов заплатить выкуп.
И князь снова рассмеялся, определенно, перед ним была не новая «курица», а советник рангом не ниже Корнея, Ратая или Агапия. Так оно вскоре и оказалось. Застенчивая пышка не только давала умные советы, обыгрывала князя и Агапия в затрикий, но и имела недюжинные способности к счету. Все, что приносили княжеские мастерские, кузни Ратая, торговые пошлины с купцов, судебные виры, что хранилось на складах и в войсковых амбарах – обо всем у нее всегда готов был точный ответ. В сильном проигрыше зато оказалась сама Евла – не могла смириться с сильным продвижением своей подопечной и снова оказалась среди «куриц» в одиночестве, словенке общаться со стратигессой и Эсфирью было гораздо интересней.
В наказание советчицам, что Олову ему сосватали, не спросив его согласия, Дарник на следующий день привел в Курятник Ислаха-ибн-Латифа.
Статный арабский визирь с приятными манерами и хорошим знанием ромейского языка произвел на «куриц» самое сильное впечатление: учтиво слушал, коротко отвечал, смотрел уважительно и при этом вел себя совершенно непринужденно. Из всего Курятника трудности с ромейским языком были лишь у Милиды и Калчу, все остальные владели им достаточно бойко. А о чем говорить в присутствии знатного посла? Так случилось, что матроны готовились обсудить в этот раз с князем небольшую ромейскую книжицу со всевозможными любовными историями, что нашлась среди тех книг, что были получены Дарником от того же Ислаха.
– Да, я читал это когда-то, – признался визирь.
Князь просмитривал в ней лишь самое начало и сразу отложил за ненадобностью. Но сейчас подобное предложение его развеселило:
– Да читайте уже, вместе получим удовольствие.
Лидия поставленным учительским голосом стала читать. Первая история была про рыбака, который часто рыбачил в море и однажды не вернулся к своей молодой жене, и та не выдержала, бросившись от горя со скалы в воду. Женщины слушали затаив дыхание, Ислах тоже был само внимание и только для Дарника это звучало как набор глупостей.
Зато благодаря гостю он вдруг увидел Курятник как бы со стороны и почувствовал себя довольно неловко. Красивыми среди советчиц назвать можно было разве что Милиду и Эсфирь. Калчу и Евла на это никак не тянули, в Лидии бросалось в глаза лишь ее знатное происхождение, Олова хороша была только для любителя больших пышных женщин.
Впрочем, с понятием красоты у Дарника всегда как-то не складывалось, стоило ему с любым человеком переброситься двумя десятками слов, и он уже не мог сказать, красив этот человек или нет, хотел видеть и видел в нем лишь его способности и умения, и нравится он ему из-за них или нет. Это касалось не только мужчин, но и женщин. Такого, чтобы воспламениться при виде хорошенького личика или изящной фигурки, с ним отродясь не случалось. С какой стати, если с пятнадцати лет женщины всегда сами по собственной воле являлись, чтобы разделить с ним ложе? Еще меньше думал он об этом в Дарполе, где чудовищная нехватка женщин делала вопрос об их внешней привлекательности совершенно излишним. Но ведь другие люди из других мест могут думать об этом совсем иначе? Вот с беспокойством и поглядывал на магометанского гостя, а ну как тот станет потешаться над убогостью его гарема? Но нет, кажется, не потешается, или просто хорошо владеет собой.
– Давай еще, – сказал Дарник, когда Лидия закончила рассказ.
Вторая история была про бедного пастуха, который чтобы получить жену должен был три года пасти стада ее отца. В конце концов, он все отработал, женился и обрел семейное счастье со своей женой.
– Ну, а теперь скажите, чем все это вам так нравится, – попросил Рыбья Кровь, когда чтица подняла голову, и повисло общее молчание.
– Своими чувствами, – первой заговорила Эсфирь. – Вернее, даже силой своих чувств. В обычной жизни человек смиряется, привыкает к потерям и разлуке, просто живет дальше серой скучной жизнью. Но не всем она подходит!
– Ты тоже так считаешь? – обратился князь к Лидии.
– Мне больше всего нравится, что здесь речь идет об обычных людях: рыбаках и пастухах, – сдержанно похвалила стратигесса.
Дарник вопросительно посмотрел на Евлу.
– Я знаю совершенно точно, что наш князь признает только телесные страдания, а любые душевные чувства его только смешат, – с вызовом произнесла ткацкая тиунша.
Еще один вопросительный взгляд обратился на Олову.
– Я думаю, князь Дарник просто любит читать про большие героические дела, – рассудила счетоводка.
Скользнув глазами по Милиде и Калчу, которые качнули головами в знак отказа говорить, Рыбья Кровь повернулся к Ислаху:
– А ты что скажешь?
– Я как-то говорил с одним умным человеком в Самарканде, – неторопливо и развернуто заговорил гость. – Он сказал, что рано или поздно все написанное про героические деяния великих людей отойдет в сторону и читать будут только вот такие истории про человеческие чувства. Уверял, что это неотвратимо. Мужчины будут заняты делами, а образованные женщины захотят развлекать себя такими выдумками. Но есть опасность, что именно из-за таких книг превратятся со временем в полумужчин, а женщины наоборот станут мужеподобны и будут всегда недовольны теми мужьями, что им достанутся.
– Лучше и не скажешь! – одобрил слова гостя князь.
– Говори, свое мнение, говори!! – дружно напустились на него «курицы».
Рыбья Кровь испуганно развел руками: сдаюсь и уступаю.
– Я бы к словам высокого посла добавил лишь одно. Оттого, что ничтожные люди будут подробно рассказывать про свои чувства, они не перестанут быть ничтожными людьми. Пусть про любовь рыбаков и пастухов читают сами рыбаки и пастухи. Мне про это не интересно. Мне пожалуйста про царей и принцесс, никак не меньше, – закончил Дарник, широко улыбаясь и жестом показывая, что все, с этим закончили.
Когда он провожал из хором Ислаха, тот на прощание сказал:
– Ты мне про все это рассказывал, но я не верил. Теперь не только верю, но и немного завидую. Особенно тому, что тут могут сидеть чужие жены, которых отпустили мужья. У нас такое совершенно невозможно. Твои воеводы должны ревновать тебя к ним.
Кажется, слова гостя были вполне искренними.
– Они и ревнуют, – сказал князь.
Насчет покладистых мужей «куриц» Ислах как сглазил. Уже в следующий раз Олова пожаловалась, что Нака никак не хочет ее отпускать на княжьи посиделки.
– Ну что ж, придется в Курятник и его приглашать, – с улыбкой предложил Дарник.
И в самом деле на их женском совете стал почти регулярно присутствовать всегда серьезный хорунжий лурской хоругви. С трудом понимая толмачский язык, он совсем оставался в неведенье, когда озорницы-«курицы» переходили на чистую ромейскую речь. Примеру лура попытался последовать и Корней, но князь живо отшил любимого воеводу:
– Надо было раньше беспокоиться о своей красотке, а теперь проси Наку присмотреть еще и за ней.
Решение, предложенное Оловой насчет пленных, оказалось не совсем простым. Особо проситься на работу и рвать на ней жилы охотников не нашлось. Сидеть в яме, уныло уставившись прямо перед собой, было намного предпочтительней. Но половинный рабочий день прижился – хлопот с охраной точно стало меньше. Отделение макрийских воевод тоже подействовало благотворно – ватагу пленных на работу после этого могли сопровождать уже не более четырех-шести караульных.
А что же осаждающее войско? Оно продолжало стоять лагерем в версте к северу от Дарполя, занятое лишь рыбной ловлей да охотой на кабанов в речных тугаях. Морская хоругвь иногда шалила: две биремы
