посмотрел. - А я Вас жду.
- Здравствуйте, - останавливаясь подле неё, ответил наш покрасневший герой растерянно, не ожидавший подобной встречи на глазах всей деревни, отряда… и Наташу такой увидеть не ожидавший, которой он в своей студенческой куртке, дешёвых брюках и сандалиях простеньких уже и не ровня показался, и в смысле формы по всем статьям уступал. Она такая яркая и величественная стояла в лучах заходящего солнца, в себе и своей красоте уверенная, ароматы дурманящие источавшая, - что он только диву давался, понимая, убеждаясь теперь воочию, что чудную девушку эту по-настоящему ещё и не видел совсем, не знал, когда её издали или через стекло рассматривал, или даже когда пару раз танцевал; что в действительности-то она во сто крат привлекательней и интересней… Он и в прошлый раз, оказывается, с ней по деревне гуляя, её не рассмотрел, как следует, и по-хорошему не оценил. Потому что под ноги себе смотрел, или же по сторонам всю дорогу головой вертел как ненормальный, бледнел и ёжился как последний трус, про разговоры проклятые думал. Шёл и гадал истерично: что сказать? как сказать? и надо ли вообще говорить, вздор нести, околесицу?... Да и она, как помнится, в прошлый раз совсем не такая была, далеко не такая! Тоже шла рядом сумрачная от волнения, закрепощённая, замкнутая, невзрачная под конец... А сегодня-то, успокоившись, как расцвела! Прямо как яблонька молодая, весенняя!...
- Ну что, пойдёмте гулять? - засмеялась Наташа без-печно, на ошалелого ухажёра лукаво поглядывая, довольная, видимо, впечатлением, что произвела на него. - Только можно я Вас под руку сегодня возьму? - спросила она быстро. - А то у нас тут дороги ужасные: колдобина на колдобине, - и запросто можно упасть.
Не дожидаясь ответа, пока ухажёр поймёт и по достоинству оценит её поступок и погулять пройтись предложение, она ловко так обхватила левую руку Мальцева чуть выше локтя своей маленькой ручкой, на запястье дорогими часами украшенной, по-хозяйски развернула его тихонечко, за собой потянула от клуба прочь. И они, один другого поддерживая, прижавшись друг к другу как два голубка, пошли, счастливые, по деревне, ловя на себе со всех сторон взгляды колкие и завистливые…
15
На этот раз измученная прошлой прогулкой Наташа, всю неделю прогулку ту злополучную вспоминавшая и анализировавшая, решила своему ненаходчивому кавалеру помочь: разговорить его постараться с первых минут, немоту с него снять, напряжение. Чтоб ни ему и ни ей не страдать вдвоём, не превращать их субботние гуляния в пытку.
- Андрей, расскажите мне о себе, - попросила она его сразу же. - Кто Вы? откуда родом? как Вам живётся здесь у нас в захолустье? как отдыхается? как работается?...
На нерешительного и растерянного Андрея это подействовало самым чудесным образом: здесь его обворожительная спутница оказалась права. Потому что он, её ручку маленькую под мышкою ощущая, что доверчиво прижималась к нему и через пожатие о многом ему говорила, да ещё и просьбу такую, предельно искреннюю, услыхав, предельно заинтересованную, как показалось, - он преобразился неузнаваемо: выпрямился, лицом просветлел, плечи и грудь свою широко расправил. Его как будто живой водой окропили тайно из кружки, и он после такого “кропления” самим собою вдруг стал - весёлым, общительным, мягким, - каким его и знали друзья, за что и ценили.
Преображённый, он рассказал подружке, не торопясь, ладошку её белоснежную с нежностью прижимая, с нежностью её саму поддерживая плечом, что родом он из Москвы, родился и вырос, и живёт на Соколе, на Песчаной улице, которую считает самой лучшей в столице: самой уютной, зелёной, тихой и самой красивой из всех. При этом он подчеркнул особо, с некоторой гордостью даже, что он - москвич коренной, не лимитчик. Потому как и родители его - москвичи, и даже и бабушка с дедушкой по материнской линии. А по отцовской - из Подмосковья, из Павшино.
- А Вы, Наташ, когда-нибудь бывали в Москве? - спросил он её в свою очередь. - Вы не москвичка, случаем?
- А что, похожа? - улыбнулась подружка игриво, на Андрея особенно внимательно посмотрев, искренность вопроса его угадать пытаясь.
- Да, очень похожи! очень! - затряс головою Мальцев, совсем и не думавший разыгрывать спутницу, шутить.
- Спасибо за комплемент, Андрей. Не скрою: он мне приятен, - ответила Наташа, счастливая, почувствовавшая, что не шутят с ней, не разыгрывают как дурочку пустоголовую, комедии не ломают. - Но я не москвичка, я - местная; здесь родилась восемнадцать лет назад, выросла, ума и сил набралась; здесь же и школу-десятилетку заканчивала… А сейчас в Смоленске учусь, в институте педагогическом; закончила первый курс в июне, на второй перешла; в будущем буду учительницей, русский язык и литературу буду преподавать… И родители мои здесь живут, - подытожила она свой рассказ. - Я у них отдыхаю…
Разговор их затих, опасной паузой опять оборачиваясь. Но Наташа быстро паузу прервала, не позволила ей, как в прошлый раз, в молчание тягостное развиться.
- Скажите, Андрей, а почему Вы в стройотряд поехали? - тихо спросила она, видя, как спутник её начинает опять зажиматься, - почему захотели в нашей смоленской глуши всё лето жить? в грязи, песке и цементе возиться? Вместо того, чтоб где-нибудь отдыхать как положено, сил набираться перед учёбой. Учёба-то у вас в МАИ тяжёлая, я думаю: там, поди, столько здоровья требуется. А Вы тут силёнки свои без-шабашно тратите, изводите сами себя. Скажите: для чего это нужно? чего не хватает Вам? Как Лермонтову - бури?
- Так силы-то разумному и честному человеку на то и дадены, чтобы их тратить и куда-то прикладывать с пользой: Лермонтов тут ни при чём, - ответил обрадованный Андрей, смышлёную девушку мысленно благодаря за помощь и крепче прежнего к ней прижимаясь рукой. - Будешь их экономить, беречь - хитрить и выгадывать то есть, копить про запас, на развлечения там и глупости разные, - их у тебя Боженька сразу же и отнимет, другим передаст, кто получше и почестнее, потрудолюбивее. Я это так понимаю и верю в это, в подобный печальный исход. Он, я думаю, наш Отец Небесный, не любит таких - хитреньких да жуликоватых. Он - строгий, мудрый и справедливый. Он сам работает день и ночь: за всеми нами, сирыми и убогими, наблюдает, ежеминутно помогает и вразумляет нас, на истинный путь наставляет. Поэтому-то хитрецов и бездельников Он не должен любить, Он не может любить паразитов и плутов. Он от таких отворачивается и отходит быстро - чтобы впредь не хитрили, паскудники, не искали лёгких путей. И они слабыми сразу же делаются, глупыми и никчёмными, пустыми как барабан, ни на что не годными и не способными. Только небо даром коптить да землю навозить и гадить, да совокупляться как кролики.
-…Ну а если серьёзно, - продолжил он, чуть погодя, своё ухарство с философией в стороне оставляя, - то я, Наташ, хотя и люблю Москву и считаю её самым лучшим на свете городом, Духовным Центром мiра, цивилизации, - но за целый год проживания всё-таки устаю от неё: от суеты столичной и толкотни, беготни, духоты, шума. И от гостей многочисленных устаю, которых в Москве всё больше и больше с каждым новым годом. На волю хочется и простор, на свежий и чистый воздух - к лесу, воде, природе поближе. Чтобы силёнок от матери-земли набраться и в себя прийти, голову в деревне освежить и проветрить, сердцем подзарядиться… Помнится, когда я маленький был, меня родители каждый год в пионерский лагерь возили летом на Рузу. И, знаете, я с удовольствием там отдыхал: до сих пор отдых тот замечательный вспоминаю… А теперь я вырос большой, и возить меня, переростка, стало некуда. А дачи у нас нет, к сожалению. Мы - москвичи простые, не знатные и не богатые, хотя и грамотные все поголовно. Папа и мама мои - инженера, тоже оба МАИ закончили, там и познакомились и потом поженились. И бабуля у меня не простая женщина - бывший заслуженный работник секретного НИИ, что недалеко от нашего дома располагается, участница обороны Москвы в 41-ом году, орденоносец… Но дачи всё равно у нас нет, увы, - не заработали как другие. Жалко!... Вот я и возмечтал-вознамерился до института ещё, будучи старшеклассником, в деревню поездить при случае в составе студенческого стройотряда, счастливое детство вспомнить, тогдашнюю вольную жизнь: два месяца на природе опять пожить, воздухом подышать чистым и всё такое. Да и молочка парного попить, которое я, по правде сказать, обожаю… Вот и живу и дышу теперь, как в отрочестве загадывал, и любимое молоко попиваю кружками до одурения. Сбылась мечта идиота, как говорится!... Представляете, Наташ, нам его ежедневно целыми бидонами с фермы привозят, тёплым ещё, из-под коровы. Мы его вместо воды все пьём, - не удержался, похвастался Мальцев. - Я его здесь у вас уже даже опился. И не хочется, вроде бы, а всё равно подхожу и пью - не пропадать же добру, не выливать оставшееся молоко на землю… Так что домой толстым и здоровым приеду - как поросёночек! Родители меня не узнают.
- Молоко, воздух, природа, земля-матушка, - простодушно засмеялась Наташа, вдаль глаза устремив и чуть-чуть их при этом сощурив. - Вы, Андрей, типичный городской житель. Вы можете безмерно восхищаться тем, на что мы, деревенские, и внимания-то не обращаем, что нам приелось давно, обрыдло и осточертело даже. У нас тут столько других неудобств, столько проблем и бед всевозможных, - что они все наши воздушно-молочные прелести, о которых Вы с придыханием говорите, одним махом перекрывают и нивелируют… А потом, - подумав, добавила она, - молоко и воздух Вам тут у нас не просто же так достаются, не даром. Вы и ваши товарищи вон как работаете за них: по двенадцать часов ежедневно, я слышала.
- Да это не страшно, Наташ, это для меня лучше даже, чем слоняться по улицам и баклуши бить, - честно и совершенно искренне ответил на это Мальцев. - Я так устроен, знаете, что без дела и цели достойной жить не могу совсем: дурею и кисну сразу же, в пессимизм ударяюсь, панику; никчёмным себя, жалким чувствовать начинаю, никому не нужным и ни на что не годным. А когда что-то делаю: спортом ли в секции занимаюсь, допустим, или учусь, или как у вас здесь работаю, коровник строю, - когда к чему-то высокому стремлюсь, одним словом, чем-то важным и нужным занят, - то я, наоборот, преображаюсь внутренне: здоровым, сильным, мужественным становлюсь, дурным влияниям не подверженным… И жизнь моя в такие минуты мне очень и очень нравится: я понимаю зачем живу; вижу, что приношу пользу, что не даром небо копчу и хлебушек ежедневно кушаю. И к себе самому ввиду этого отношусь с уважением, что для меня крайне важно, как и для всякого человека, наверное. Человек должен, обязан, по-моему, себя уважать - чтоб его уважали и ценили другие.
- А здесь у вас я себя уважаю, поверьте. Честное слово! - произнёс Мальцев с гордостью, молодецкие плечи свои пуще прежнего расправляя и с достоинством вперёд смотря, будто бы жизни цель и её смысл великий там, впереди, и вправду видя. - Потому что работаю по-настоящему, без дураков, и ежедневно и ежечасно что-то новое здесь для себя открываю. Разные специальности осваиваю потихоньку, стройку изнутри познаю, все её хитрости многочисленные и тонкости, что само по себе интересно. И при этом при всём ещё и пользу какую-то приношу, дело нужное и важное делаю,
